Огромная и красивая дача, большая тераса которой, увитая плющемъ и задрапированная полотномъ, выходитъ въ садъ, простирающiйся до самаго взморья. На горизонте виднеется заходящее солнце.
На одномъ конце терасы сидитъ графъ Зыровъ, седой уже старикъ, съ энергическимъ и выразительнымъ лицомъ, съ гордой осанкой и съ несколько презрительной усмешкой; привычка повелевать какъ бы невольно высказывалась въ каждомъ его движенiи. Одетъ онъ былъ довольно моложаво, въ коротенькомъ пиджаке и съ однимъ только болтающимся солдатскимъ Георгiемъ въ петличке. На другомъ конце терасы помещалась дочь графа, Ольга Петровна Басаева, молодая вдова, съ несколько cуxoй, черствой красотою; но, какъ видно, очень умная и смелая. Костюмъ ея отличался безукоризненнымъ вкусомъ и былъ самой последней моды.
Ольга Петровна (заметно горячась).
Этотъ князь Янтарный, папа, или, какъ ты очень метко его называешь, азiатскiй князь, на вечере у madame Бобриной, на всю гостиную á pleine voix кричалъ: «Какъ это возможно: графъ Зыровъ на такое место, которое всегда занимали люди нашего круга, посадилъ никому неизвестнаго чиновничка своего!» Я вышла наконецъ изъ себя и сказала: «Князь, пощадите!.. Вы забываете, что я дочь графа!» «Ахъ, pardon, madame, говоритъ, но я графа такъ люблю, такъ уважаю, что не могу не быть удивленнымъ последнимъ выборомъ его, который никакъ не могу ни понять, ни оправдать чемъ-либо…»
Графъ (презрительно усмехаясь)
Какъ же ему и понять мой выборъ, когда онъ самъ просился на это место.
Ольга Петровна.
Я это предчувствовала и даже кольнула его этимъ: «нельзя, говорю, князь, требовать, чтобы все назначенiя делались по нашему вкусу. Мало-ли чего человекъ желаетъ, но не всегда того достигаетъ!» Его немножко передернуло. «Англiйская, говоритъ, аристократiя никогда не позволяетъ себе открывать такой легкiй доступъ новымъ людямъ въ свою среду!» «Позвольте, говорю, а Робертъ Пиль и Д'Израели?» «Робертъ Пиль и Д'Израели и г. Андашевскiй две вещи разныя: то люди генiальные!»
Графъ (съ прежней презрительной усмешкой).
А можетъ быть, и Андашевскiй человекъ генiальный! Почемъ они знаютъ его? Они его совершенно не ведаютъ.
Ольга Петровна.
Они нисколько и не заботятся узнать его; а говорятъ только, что это человекъ не ихъ общества, и этого для нихъ довольно.
Графъ .
Что-жъ мне за дело до ихъ общества!.. Я его и знать не хочу – всякiй делаетъ какъ ему самому лучше: у меня собственно два достойныхъ кандидата было на это место: Вуландъ и Андашевскiй – первый безспорно очень умный, опытный, но грубый, упрямый и по временамъ пьяный немецъ; а другой хоть и молодой еще почти человекъ; но уже знающiй, работающiй, съ прекраснымъ сердцемъ и наконецъ мне лично преданный.
Ольга Петровна (съ некоторой краской въ лице).
Тебе онъ, папа, преданъ и любитъ тебя больше чемъ сынъ родной.
Графъ.
Это я знаю и многiя доказательства имею на то! Неужели же при всехъ этихъ условiяхъ не предпочесть мне было его всемъ?
Ольга Петровна.
Объ этомъ, папа, и речи не можетъ быть!.. Иначе это было-бы величайшей несправедливостью съ твоей стороны, что я и сказала князю Янтарному: «если, говорю, графъ въ выборе себе хорошаго помощника проманкировалъ своими дружественными отношенiями, то это только делаетъ честь его безпристрастiю!» «Да-съ, говоритъ, но если все мы будемъ такимъ образомъ поступать, то явно покажемъ, что въ нашемъ кpyгy нетъ людей способныхъ къ чему либо более серьозному.»
Графъ.
И действительно нетъ!.. хоть-бы взять съ той-же молодежи: разве можно ее сравнить съ прежней молодежью?.. Между нами всегда было, кроме ужъ желанiя трудиться, работать, некотораго рода рыцарство и благородство въ характерахъ; а теперь вотъ они въ театре накричатъ и набуянятъ и вместо того, чтобы за это бросить, заплатить тысячи две, три, они лучше хотятъ идти къ мировому судье подъ судъ – это грошевики какiе-то и алтынники!
Ольга Петровна.
Все это, можетъ быть, справедливо; но тутъ досадно, папа, то, что, какъ видно, все, старые и молодые, разделяютъ мненiе князя Янтарнаго, потому что я очень хорошо знаю Янтарнаго: онъ слишкомъ большой трусъ, чтобы позволить себе въ такомъ многолюдномъ обществе такъ резко выражать свое мненiе, если-бы онъ ожидалъ себе встретить возраженiе, напротивъ: одни поддерживали его небольшими фразами, другiе ободряли взглядами; наконецъ, которые и молчали, то можно наверное поручиться, что они думали тоже самое.
Графъ.
И пусть себе думаютъ что хотятъ! Я на болтовню этихъ господъ никогда не обращалъ никакого вниманiя и обращать не буду.
Ольга Пeтpoвна.
Ты этого не говори, папа!.. Крикъ этихъ господъ для тебя и Андашевскаго гораздо опаснее, чемъ что нибудь другое, а темъ больше, что къ этому присоединилась опять какая-то статья въ газетахъ.
Графъ (нахмуривая брови).
Опять статья?
Опять!.. Очень резкая, говорятъ, и прозрачная. Ты бы, папа, какiя нибудь меры принялъ противъ этого.
Графъ (пожимая плечами).
Какiя же я могу принять меры?.. (насмешливо). Нынче у насъ свобода слова и печати!.. (встаетъ и начинаетъ ходить по терасе). Нечего сказать, – славное время переживаемъ: всемъ негодяямъ даны всевозможныя льготы и права, а все порядочные люди связаны по рукамъ и по ногамъ!.. (Прищуривается и смотритъ въ одну изъ боковыхъ аллей сада). Что это за человекъ ходитъ у насъ по парку?
Ольга Петровна.
Это должно быть Мямлинъ!.. Я ему говорила чтобы онъ прiехалъ къ тебе! Вообрази на этомъ вечере у madame Бобриной онъ одинъ заступался за тебя и очень умно, по моему, доказывалъ, что нынче все службы сделались такъ трудны, такъ требуютъ отъ служащихъ многаго, что места можно давать только людямъ совершенно къ тому приготовленнымъ.
Графъ (съ презрительной усмешкой).
Это вероятно онъ себя считаетъ совершенно приготовленнымъ на освободившееся место Андашевскаго!
Ольга Петровна (стремительно).
И ты, папа, определи его – непременно!
Графъ .
Что ты такое говоришь?.. Шутишь, что-ли?
Ольга Петровна.
Нетъ, не шучу, и я тебе сейчасъ объясню, почему я такъ говорю: ты вспомни, что Мямлинъ родной племянникъ князя Михайла Семеныча и когда ты определишь его къ себе, то самому князю и всему его антуражу будетъ это очень прiятно и дастъ тебе отличный противувесъ противъ всехъ сплетенъ и толковъ у madame Бобриной, которыми, опять я тебе повторяю, вовсе не следуетъ пренебрегать.
(Графъ грустно усмехается).
Ольга Петровна.
Ты поверь, папа, женскому уму: онъ въ этихъ случаяхъ бываетъ иногда дальновиднее мужскаго.
Графъ.
Но какимъ же образомъ дать Мямлину какое-бы то ни было серьезное место, когда его корчитъ и кобянитъ почти каждоминутно?
Ольга Петровна.
Это, папа, болезнь, а не порокъ; но что Мямлинъ уменъ, въ этомъ я убедилась въ последнiй разъ, когда онъ такъ логично и последовательно отстаивалъ тебя.
(Графъ отрицательно качаетъ головой).
Ольга Петровна.
Ты, папа, не можешь судить объ его уме; потому что, какъ самъ мне Мямлинъ признавался, онъ такъ боится твоего суроваго виду, что съ нимъ сейчасъ же делается припадокъ его болезни, и онъ не въ состоянiи высказать тебе ни одной своей мысли.
Графъ (усмехаясь).
Какiя у него мысли?.. У него никогда, я думаю, не бывало въ голове ни одной своей собственной мысли.
Ольга Петровна.
Даже, папа, если-бы и такъ то было, то я все-таки прошу тебя определить его; если не для него – такъ для меня это сделай.
Графъ.
Ольга Петровна.
Желается, папа, потому что это будетъ полезно для тебя и наконецъ нужно для меня самой.
Графъ (пожимая плечами).
Не понимаю, почему это тебе можетъ быть нужно!.. Во всякомъ случае я долженъ объ этомъ прежде поговорить и посоветоваться съ Андашевскимъ.
Ольга Петровна.
Съ Андашевскимъ я уже говорила: онъ самъ этого желаетъ и сiю минуту вероятно прiедетъ просить тебя о томъ же.
Графъ (взглядывая пристально на дочъ).
Где-жъ ты видела Андашевскаго?
Ольга Петровна.
Онъ вчера вечеръ сиделъ у меня.
Графъ.
Стало быть, онъ бываетъ у тебя довольно часто?
Ольга Петровна
Бываетъ!.. Позволь мне позвать къ тебе Мямлина и обещай ему это место! soyez si bоn, cher pére! (подходитъ и начинаетъ ласкаться къ отцу). Я позову его, папа?.. Да?
Графъ .
Позови, пожалуй!..
Ольга Петровна.
Вотъ за это merci, papa! (цалуетъ отца въ лобъ и сбегаетъ съ лестницы).
Графъ (смотря вследъ дочери).
Умная женщина – Ольга! Какъ она все это скоро и хорошо поняла!.. Тяжелая вещь служба… вотъ ужъ по пословице: нéхотя скачешь и нéхотя пляшешь! Но что однако это значитъ, что Ольга въ последнее время до такой степени сблизилась съ Андашевскимъ, что отъ малейшихъ даже неблагопрiятныхъ слуховъ для него выходитъ изъ себя?.. Дружба ли это, или более нежное чувство?.. Во всякомъ случае я весьма бы не желалъ, чтобы изъ этого произошло что-нибудь серьозное, потому что какой-бы по личнымъ качествамъ своимъ этотъ господинъ ни былъ, но все-таки онъ parvenu и хамъ по своему происхожденiю.
(Входитъ Ольга Петровна, ведя за собой Мямлина).
Ольга Петровна (Мямлину).
Графъ здесь!.. Я просила его за васъ, сколько только могла.
Графъ (довольно приветливо протягивая Мямлину руку).
Здравствуйте!.. Вы, какъ я слышалъ, желаете получить бывшее место Алексея Николаича.
Мямлинъ (делая надъ собою страшное усилiе, чтобы не начать гримасничать).
Графъ.
Но совладаете-ли вы съ нимъ? Это место очень трудное и ответственное.
Мямлинъ (решительнымъ тономъ).
Совладаю, ваше сiятельство! Я совершенно готовъ на это место.
Графъ.
Ну, смотрите: я васъ назначу, только ужъ на себя после пеняйте, если чтó будетъ выходить между нами.
Мямлинъ (обезумевшимъ отъ радости голосомъ).
Благодарю васъ, ваше сiятельство!..
Графъ.
Ну, а теперь садитесь и успокойтесь.
(Bсе садятся. Лицо Мямлина начинаетъ мало по малу принимать более спокойное выраженiе).
Ольга Петровна (обращаясь къ нему).
А какой мы милый споръ съ вами выдержали на вечере у madame Бобриной.
Мямлинъ (пожимая плечами).
Это невероятно!. Это непостижимо!.. Требуютъ чтобы на все должности назначались ихъ знакомые, на томъ только основанiи, что они люди хорошихъ фамилiй; но, Боже мой, я самъ ношу одну изъ древнейшихъ дворянскихъ фамилiй; однако помыслить никогда не смелъ получить то место, которое занялъ теперь Алексей Николаичъ, сознавая, что онъ ученей меня, способнее и однимъ только трудолюбiемъ и добросовестнымъ исполненiемъ своихъ обязанностей я могу равняться съ нимъ, и въ настоящее время за величайшую честь для себя и милость со стороны графа считаю то, что онъ предложилъ мне прежнее место Алексея Николаича.
Князь Янтарный, видно, не такъ добросовестенъ, какъ вы, и больше объ себе думаетъ.
Мямлинъ.
Что человекъ думаетъ объ себе больше чемъ онъ, можетъ быть, заслуживаетъ, – это еще извинительно; но высказывать это такъ прямо и открыто, по моему, дерзость!.. Въ этомъ cлучaе надобно вспомнить объ Европе и объ ея общественномъ мненiи: не дальше какъ прошлымъ летомъ, я, бывши въ Эмсе на водахъ, читалъ постоянно одну сатирическую газету и вы представить себе не можете, кàкъ смеются тамъ надъ нами русскими!.. Словомъ, языкъ мой не поворачивается повторить техъ дерзостей и насмешекъ, которыя тамъ про насъ пишутъ, и чтó теперь заговорятъ подобныя газетки объ Россiи, если въ ней еще устроится порядокъ, котораго желаютъ друзья madame Бобриной!
Ольга Петровна.
Они, я думаю, очень мало заботятся объ Россiи: было бы имъ хорошо.
Мямлинъ.
Да-съ, но въ тоже время это показываетъ, что они совершенно не понимаютъ духа времени: я, по моей болезни, изъездилъ всю Европу, сталкивался съ разными слоями общества и долженъ сказать, что весьма часто встречалъ взгляды и понятiя, которыя прежде были немыслимы: напримеръ-съ, еще наши отцы и дяди считали за величайшее несчастiе для себя, когда кто изъ членовъ семейства женился на какой нибудь актрисе, цыганке и темъ более на своей крепостной; а нынче наоборотъ: одинъ англiйскiй врачъ, и очень ученый врачъ, меня пользовавшiй, узнавъ мое общественное положенiе, съ первыхъ же словъ спросилъ меня, что нетъ ли у русской аристократiи обыкновенiя жениться въ близкомъ родстве? Этотъ вопросъ точно молнiя осветилъ мою голову! Я припомнилъ, что действительно отецъ мой былъ женатъ на троюродной сестре, дедъ врядъ ли не на двоюродной, и что еще при Iоанне Грозномъ одинъ изъ моихъ предковъ женился на такой близкой родне, что патрiархъ даже разгневался!.. Разсказываю я ему все это. «Вотъ, говоритъ, где причина вашей болезни: въ вашемъ роде не обновлялась кровь никакими другими элементами. Жениться-съ, говоритъ, непременно надобно на женщинахъ другаго общества, иныхъ занятiй, чужеземкахъ!» И въ доказательство тому привелъ довольно скабрёзный примеръ!..
Ольга Петровна.
Какой же это?
Мямлинъ.
О, при дамахъ неловко повторять!
Ольга Петровна.
Ничего, извольте говорить!
Мямлинъ (конфузясь).
Привелъ въ примеръ… нашъ… Орловскiй лошадиный заводъ, котораго все достоинство произошло отъ смеси двухъ породъ: арабской и степной.
Ольга Петровна.
Сравненiе не совсемъ лестное; но можетъ быть и справедливое.
Мямлинъ.
Графъ (которому, видимо, наскучило слушать все эти разсужденiя Мямлина, обращаясь къ нему).
А скажите, вы разсказывали князю вашъ разговоръ и споръ на вечере у madame Бобриной?
Мямлинъ.
Отъ слова до слова-съ!..
Графъ.
Что же князь на это? Мне очень любопытно это знать!
Мямлинъ.
Князь въ ражъ пришелъ, въ гневъ: «Какъ, говоритъ, смеютъ они судить такiя вещи: я пошлю къ нимъ чиновника сказать, чтобы они замолчали».
Графъ.
Стало быть онъ нисколько не разделяетъ ихъ толковъ обо мне.
Мямлинъ.
Нисколько-съ! Онъ всегда съ этимъ кружкомъ былъ немножко въ контре; но теперь вотъ вы меня выбрали, а они кричатъ противъ васъ, это его еще больше возстановитъ и за мое назначенiе онъ вероятно, самъ прiедетъ благодарить васъ.
Графъ.
Очень радъ буду его видеть у себя.
(Hа этихъ словахъ Мямлинъ вдругъ понуриваетъ головой и начинаетъ гримасничать).
Графъ (испугавшись даже несколько).
Что такое съ вами?
Припадокъ опять начался… говорилъ много… взволновался несколько… Позвольте мне уйдти въ сторону.
Графъ.
Пожалуста!
(Мямлинъ отходитъ въ сторону и принимается какъ бы съ величайшимъ наслажденiемъ выделывать изъ лица разнообразнейшiя гримасы, третъ у себя за ухомъ, третъ носъ свой).
Графъ (смотря на него).
Какой несчастный!
Ольга Петровна (вполголоса).
Да; но согласись, папа, что онъ очень умный человекъ!
Графъ (тоже вполголоса).
Ничего себе: благёрствовать можетъ!
Теже и лакей.
Лакей.
Алексей Николаичъ.
Графъ.
Говорилъ тебе, что принимать всегда безъ доклада.
Алексей Николаичъ самъ приказалъ доложить объ себе (уходитъ).
(Мямлинъ, между темъ, снова подходитъ къ графу).
Графъ (ему).
Что вамъ лучше теперь?
Мямлинъ (продолжая немного гримасничать).
Прошло несколько!
Входитъ Андашевскiй; видъ его совсемъ иной, чемъ былъ въ предыдущей сцене; онъ какъ будто бы даже ниже ростомъ показывалъ; выраженiе лица у него было кроткое, покорное и какъ бы несколько печальное, Онъ со всеми раскланивается.
Графъ.
Какъ вамъ не совестно, Алексей Николаичъ, велеть объ себе докладывать!
Андашевскiй.
Но я полагалъ, ваше сiятельство, что не заняты ли вы чемъ нибудь.
Графъ.
Вы никогда не можете помешать моимъ занятiямъ!.. А теперь я действительно занятъ былъ и извиняюсь только, что предварительно не посоветовался съ вами; я на прежнее место ваше назначилъ Дмитрiя Дмитрича Мямлина!.. Не имеете ли вы что нибудь сказать противъ этого выбора?
Андашевскiй (почтительно склоняя передъ графомъ голову).
Ваше сiятельство, въ выборе людей вы показывали всегда такую прозорливость, что вамъ достаточно одинъ разъ взглянуть на человека, чтобы понять его; но Дмитрiя Дмитрича вы такъ давно изволите знать, что въ немъ ужъ вы никакъ не могли ошибиться; я же съ своей стороны могу только душевно радоваться, что на мое место поступаетъ одинъ изъ добрейшихъ и благороднейшихъ людей.
(со слезами на глазахъ).
А мне позвольте васъ, графъ, и васъ, Алексей Николаичъ, благодарить этими оросившими мои глаза слезами, которыя, смею заверить васъ, слезы благодарности, да стану еще я за васъ молиться Богу, потому что въ этомъ отношенiи я извиняюсь: я не петербуржецъ, а москвичъ!.. Человекъ верующiй!.. Христiанинъ есть и православный!.. (обращаясь къ Ольге Петровне). А вамъ, Ольга Петровна, могу высказать только одно: я считалъ васъ всегда ангеломъ земнымъ, а теперь вижу, что и не ошибся въ томъ; за васъ я и молиться не смею, потому, что вы вероятно угоднее меня Богу.
Графъ (видимо опять соскучившiйся слушать Мямлина и обращаясь къ Андашевскому).
Вы завтра же потрудитесь сказать, чтобы объ назначенiи господина Мямлина составили докладъ!
Андашевскiй.
Очень хорошо-с!
Графъ.
А теперь я желалъ бы остаться съ Алексеемъ Николаичемъ наедине.
Мямлинъ (почти струсивъ).
Слушаю-съ!.. Слушаю-съ!.. (торопливо раскланивается со всеми общимъ поклономъ и проворно уходитъ, виляя своимъ задомъ).
Ольга Петровна
Я тоже пойду и похожу по саду!.. Вы позовите меня, когда кончите (уходитъ).
Графъ и Андашевскiй остаются на терасе; а Ольга Петровна начинаетъ ходить oкoлo, въ весьма недальнемъ разстоянiи отъ терасы.
Графъ.
Ольга мне сказывала, что въ газетахъ опять появилась статья объ Калишинскомъ акцiонерномъ обществе.
Андашевскiй.
Даже две-съ!.. Одна въ понедельничномъ нумере, а другая въ сегоднешнемъ.
Графъ.
И что же они въ общихъ чертахъ, намекахъ только говорятъ?
Андашевскiй.
Въ понедельничной только въ намекахъ сказано; а въ нынешней я прямо по имени названъ какъ только возможно.
Графъ.
Это лучше наконецъ, что васъ назвали прямо по имени. Теперь вы можете начать судебное преследованiе противъ автора этихъ статей – вы, конечно, знаете его?
Андашевскiй.
Полагаю, что это одинъ изъ нашихъ чиновниковъ – Шуберскiй, который прежде писалъ объ этомъ и даже признался мне въ томъ.
Графъ.
Но отчего его тогда же не выгнали?
Андашевскiй.
Изъ моей экспедицiи онъ тотчасъ после того вышелъ; но его взялъ къ себе на службу Владимiръ Иванычъ Вуландъ.
Графъ.
Зачемъ же Вуландъ это сделалъ?
Вероятно, чтобы досадить и повредить мне!.. Даже настоящiя статьи, какъ известно мне, писаны подъ диктовку господина Вуланда.
Графъ (удивленный).
Вуланда?
Андашевскiй.
Самыя положительныя доказательства имею на то. Онъ и прежде всегда мне завидовалъ, а теперь, по случаю назначенiя моего, сделался окончательно злейшимъ врагомъ моимъ.
Графъ (сильно разсердясь).
О, въ такомъ случае я поговорю съ г. Вуландомъ серьозно! Я не люблю, чтобы подъ мои действiя вели подкопы!.. Шуберскому сказать, чтобы онъ сейчасъ же подалъ въ отставку, а васъ я прошу начать судебное преследованiе противъ него за клевету на васъ; потому что я желаю, чтобы вы публично и совершенно были оправданы въ общественномъ мненiи.
Андашевскiй (смущеннымъ и робкимъ голосомъ).
Нетъ, ваше сiятельство, я не могу начать противъ г. Шуберскаго судебнаго преследованiя!
Графъ (удивленнымъ и недовольнымъ тономъ).
Это почему?
Андашевскiй.
Потому что онъ можетъ доказать справедливость своихъ обвиненiй противъ меня!
Графъ (все более и более приходя въ удивленiе).
Андашевскiй.
Темъ, что вероятно даже письменныя какiя нибудь доказательства имеетъ на то; такъ какъ происшествie, которое онъ описываетъ, въ самомъ деле существовало.
Графъ (какъ бы пораженный громомъ).
Какъ существовало?… И вы действительно съ этихъ акцiонеровъ взяли триста тысячъ?
Андашевскiй (съ трепетомъ въ голосе).
Взялъ-съ!..
Графъ (все еще какъ-бы неверящiй тому, что слышитъ).
Алексей Николаичъ, чтó вы такое говорите? Вы или помешались или шутите надо мной, то я напоминаю вамъ, что шутки такiя неприличны!
Андашевскiй.
Я-бы никогда, ваше сiятельство, не позволилъ себе шутить такимъ образомъ; но, къ несчастiю, все что я докладывалъ вамъ совершенно справедливо.
Графъ.
Но что-же вамъ за охота такая пришла докладывать мне? Отчего вы не хотели скрыть отъ меня этого?
Андашевскiй.
Оттого, ваше сiятельство, что я всегда и во всемъ привыкъ быть откровененъ съ вами.
Графъ.
Но вы-бы лучше пораньше были откровенны со мной, когда я васъ не выбиралъ еще въ товарищи себе; тогда я, можетъ быть, и поостерегся-бы это сделать.
Я полагалъ, ваше сiятельство, чго дело это затухнетъ и что уже объ немъ никогда никакой огласки не будетъ!
Графъ.
Расчетъ благородный и особенно въ отношенiи меня!.. Я ездилъ всюду, кричалъ, ссорился за васъ и говорилъ, что за вашу честность я также ручаюсь, какъ за свою собственную, а вы оказались воръ!..
(Андашевскiй вздрагиваетъ всемъ теломъ).
Графъ (продолжаетъ).
И что я теперь долженъ, по вашему, делать? Я долженъ сейчасъ-же ехать и просить, какъ величайшей справедливости, чтобы васъ вышвырнули изъ службы, а вместе съ вами и меня, стараго дурака: чтобы не ротозейничалъ.
Андашевскiй (совершенно сконфуженный).
Ваше сiятельство, позвольте мне хоть сколько нибудь оправдаться передъ вами!..
Графъ (перебивая его).
Чемъ-съ?.. Чемъ вы можете оправдаться, когда вы сами говорите, что пойманы почти съ поличнымъ?
Андашевскiй.
Я, ваше сiятельство, не смелъ-бы и просить васъ объ томъ, если-бы отъ этого зависела только одна моя участь, но тутъ замешаны имя и честь вашей дочери.
Графъ (побледневъ).
Какъ моей дочери?
Андашевскiй.
Ольгу Петровну… Человекъ можетъ владеть своими поступками, но не чувствами!.. Страсть безнадежная, но темъ не менее пожирающая меня, зажглась въ моемъ сердце къ Ольге Петровне.
Графъ.
Врете-съ! Лжете!.. Весь Петербургъ, я думаю, знаетъ, что у васъ всегда была любовница.
Андашевскiй.
Любовь и любовница, ваше сiятельство, две вещи разныя, и видитъ Богъ, что я десять летъ уже люблю Ольгу Петровну; но видя, что она была жена другаго, понимая всю бездну, которая разделяла насъ по нашему общественному положенiю, я, конечно, взглядомъ малейшимъ не позволялъ себе выразить чувства къ ней и только уже въ последнее время, когда Ольга Петровна сделалась вдовою и намъ пришлось случайно встретиться заграницей на водахъ, то маленькое общество, посреди котораго мы жили, и отсутствiе светскихъ развлеченiй сблизили насъ, и здесь я, къ великому счастью своему, узналъ, что внушаю Ольге Петровне тоже самое чувство, которое и самъ питалъ къ ней.
Графъ (насмешливо).
Но почему-же чувство это заставило васъ взять взятку?.. Вотъ этого, признаюсь, не понимаю.
Андашевскiй (трепещущимъ голосомъ).
… Чувство мое заставило меня сделать это, потому что когда я возвратился въ Петербургъ, то черезъ два-же месяца получилъ отъ Ольги Петровны письмо, где она умоляла меня достать и выслать къ ней двести тысячъ франковъ, которыми она могла-бы заплатить долги свои; а иначе ей угрожала опасность быть посаженной въ тюрьму!.. Я могъ все въ жизни вынести; но только не это!.. Своихъ денегъ у меня не было почти нисколько!.. Я первоначально бросился было ко всемъ контористамъ, чтобы занять у нихъ, но они мне безъ матерiальнаго обезпеченiя не доверили такой значительной суммы… Въ это время решалось дело по Калишинскому акцiонерному обществу: оно безъ всякаго ущерба въ справедливости могло быть решено такъ, какъ и решили его; но я поехалъ къ учредителямъ, обманулъ ихъ, напугалъ, говоря, что дело ихъ тогда только будетъ выиграно, если они выдадутъ мне пай, и они мне выдали его въ триста тысячъ.
Графъ (насмешливо и пристально взглядывая въ лицо Андашевскому).
Сумма немного превышающая долгъ моей дочери!
Андашевскiй.
Графъ (съ едва сдерживаемымъ бешенствомъ).
Что-жъ они открылись?
Андашевскiй .
Открылись!
Графъ.
Печный и предусмотрительный вы обожатель и недостаетъ теперь только одного, чтобы вы еще лично меня впутали въ эту гнусную исторiю!
Ольга Петровна.
Вы, Алексей Николаичъ, въ разсказе отцу забыли ему напомнить, что прежде чемъ я обратилась къ вамъ, я писала ему и со слезами просила его заплатить мой долгъ, а онъ мне даже не отвечалъ на мои письма.
Графъ.
Нечемъ мне было платить твоихъ долговъ!
Было-бы чемъ, папа, если бы у тебя деньги на другое не ушли!.. (Снова обращаясь къ Андашевскому).
Графу я вижу, Алексей Николаичъ, непрiятенъ вашъ великодушный поступокъ въ отношенiи меня; но я его очень дорого ценю и завтрашнiй же день желаю сделаться вашей женой, съ полною готовностью всюду следовать за вами, какая бы васъ участь ни постигла.
(Въ ответъ на это Андашевскiй молча ей кланяется, а графъ почти въ отчаянiи закидываетъ голову назадъ и произноситъ негромкимъ голосомъ: «О, mon Dieu, mon Dieu!..»)
Tе же и Лакей.
Лакей.
Владимiръ Иванычъ Вуландъ!
(потупляясь).
Вероятно съ доносомъ на меня.
Графъ (дочери и Андашевскому).
(Андашевскiй и Ольга Петровна уходятъ).
Входитъ Вуландъ. Онъ несколько бледенъ и смущенъ.
(ему строго).
Очень кстати, что вы прiехали. Я хотелъ было посылать за вами курьера.
Вуландъ (довольно грубымъ голосомъ).
Графъ.
Я хотелъ съ вами поговорить по поводу глупыхъ газетныхъ статей, которыя опять стали появляться объ Калишинскомъ деле.
Вуландъ.
И я собственно ехалъ къ вашему сiятельству отчасти по тому же делу.
Прекрасно-съ… Мы сошлись, поэтому, въ нашихъ желанiяхъ!.. Статьи эти пишетъ одинъ изъ покровительствуемыхъ вами чиновниковъ, Шуберскiй! Я желаю, чтобы онъ минуты у насъ не оставался на службе.
Вуландъ.
Эти статьи пишетъ не Шуберскiй!..
Графъ.
Вуландъ.
Я не знаю кто, но г. Шуберскiй, когда я бралъ его къ себе, клятвенно мне обещался никогда не писать о томъ, что совершалось или будетъ совершаться въ нашемъ ведомстве.
Графъ.
Ну, клятвы своей онъ не сдержалъ!.. Мало того-съ: я знаю, что статьи эти вы ему диктуете; а я со шпiонами и клеветниками служить не желаю – извольте искать себе другаго места!
(побледневъ).
Это вероятно г. Андашевскiй представилъ все вашему сiятельству въ превратномъ виде; но въ этихъ статьяхъ ни я, ни г. Шуберскiй нисколько не участвовали; а что они являются, такъ потому, что дело это огласилось на весь Петербургъ и что оно не выдумано, а фактъ, такъ какъ я даже доказательство имею на то: г-жа Сонина, бывшая близкою особою господина Андашевскаго, прислала мне письмо, удостоверяющее, что все напечатанное въ газетахъ совершенно справедливо и къ этому присоединила даже собственноручную записку г. Андашевскаго, подтверждающую этотъ фактъ, прося все это представить вашему сiятельству, чтò я и исполняю въ настоящемъ случае!.. (подаетъ графу письмо Сониной и записку Андашевскаго).
Графъ .
Ничего этого знать я не хочу!.. Вотъ все это!.. Вотъ!.. (рветъ письмо и записку).
Вуландъ (окончательно побледневъ).
Графъ (кричитъ).
Никакого тутъ документа нетъ!.. Мало-ли о какихъ деньгахъ онъ могъ писать ей!.. Вотъ все ваши документы! (рветъ письмо и записку еще на более мелкiе куски и бросаетъ ихъ на полъ)
Вуландъ.
Не желать со мной служить вы можете; но уничтожать документы вы не имеете права – я жаловаться на то буду!
Графъ.
Никакихъ документовъ тутъ не было! Идите вонъ, когда вы такъ позволяете себе говорить!
(грубо и мрачно).
Уйти я уйду, а жаловаться все-таки буду!! (поворачивается и уходитъ).
Графъ .
Xal xa! ха! Отлично, превосходно поступаю!..
Входятъ Андашевскiй и Ольга Петровна, подслушивавшiе въ соседней комнате предыдущую сцену.
Графъ .
Надеюсь, что вы довольны мною!.. И это делаетъ, по милости вашей, шестидесятилетнiй человекъ, имя котораго никогда и ничемъ не было запятнано! – Да будете вы прокляты!!. (уходитъ, сильно хлопнувъ дверьми въ комнаты).
Ольга Петровна (пожимая плечами).
Андашевскiй (какъ бы все еще немогшiй придти въ себя отъ предыдущей сцены съ графомъ).
Я однако никакъ не ожидалъ, чтобы все это такъ благополучно кончилось! (подбираетъ съ полу клочки разорванныхъ писемъ и показывая ихъ Ольге Петровне)
Ольга Петровна.
Я тебе это предсказывала! Сказать ему откровенно самое лучшее было!.. Онъ очень хорошо чувствуетъ, что виноватъ тутъ! Онъ пять тысячъ душъ моей покойной матери прожилъ на разныхъ своихъ балетчицъ! Однако пойдемъ поскорее и сейчасъ же устроимъ, чтобы завтра намъ и обвенчаться! Надобно скорей его этимъ связать.
Андашевскiй.
О, да, необходимо!
.
(Занавесъ падаетъ).
Конецъ третьяго действiя.
«Гражданин», No 10, 1873