X
Теперь прошу читателя вместе со мною перенестись на несколько минут в усадьбу Коровино, принадлежащую Эльчанинову, и посмотреть на домашнюю жизнь моего героя. Он жил в большом, но очень ветхом доме, выстроенном еще его отцом. Гостиная этого дома, как и в доме Задор-Мановского, была, по преимуществу, то место, где хозяин проводил свое время, когда бывал дома. Странный представляла вид эта комната с тех пор, как поселился в ней молодой барин. Вместо церемонности и чистоты, которыми обыкновенно отличаются гостиные в семейных помещичьих домах, она представляла страшный беспорядок: на столе и на диванах валялись разные книги, из которых одни были раскрыты, другие совершенно лишены переплета. По большей части это были прошлогодние журналы, переводные сочинения и несколько французских романов; большим почтением, казалось, пользовались: Шекспир в переводе Кетчера{121} и полные сочинения Гете на немецком языке. Они стояли на стоявшей в углу этажерке и даже были притиснуты мраморной дощечкой с сидящею на ней собакой. На круглом столе стояла матовая лампа; на полу и на окне были целые кучи табачного пепла и валялось несколько недокуренных сигар. На столе, под зеркалом, стоял очень хороший мраморный бюст Вальтер-Скотта. За рамкой портрета отца был заткнут портрет Щепкина{121}. Рядом с портретом матери висела гравюра какой-то полуобнаженной женщины. Словом, тут было все, что бывает обыкновенно в грязных и холодных номерах, занимаемых студентами.
Спустя четыре дня с тех пор, как мы расстались с Эльчаниновым, он в длинном, польского покроя, халате сидел, задумавшись, на среднем диване; на стуле близ окна помещался Савелий, который другой день уж гостил в Коровине. Молодые люди были почти друзья. Случилось это следующим образом: на другой день после приезда от вдовы Эльчанинов проснулся часов в двенадцать. Ему была страшная тоска и скука: он грустил по Анне Павловне. Забыв и ревность и неисполненное обещание, он страстно желал ее видеть. Ехать прямо не было никакой возможности. Задор-Мановский, конечно, не пустит его и на крыльцо. Два раза он подъезжал к Могилкам; два раза приходил на место свидания, обходил кругом поле; но все было напрасно. Он не видал никого...
Грустный и растерзанный, возвратился он домой. "Что мне делать, что мне предпринять? - говорил он сам с собою, - нельзя ли послать человека, но где и как лакей может ее видеть?" Тут он вспомнил о поручении, которое сделал Савелью: может быть, он исполнил его, может быть, он был там и что-нибудь ему скажет.
С этим намерением он послал к Савелью письмо, которым приглашал его приехать к нему и посетить его, больного. Вместе почти с посланным явился и Савелий. После первых же приветствий нетерпеливый Эльчанинов спросил своего гостя: был ли он у Мановского?
- Нет еще, - отвечал тот.
- А скоро ли думаете быть?
- Дня через два.
- Зачем же так долго?
- Я видел Михайла Егорыча. Он велел мне послезавтра побывать у него.
Еще два дня, страшные, мучительные два дня, должен был дожидаться Эльчанинов, один, в скуке; в гости ехать он никуда не мог.
- Не сделаете ли вы мне одолжение? - сказал он, обращаясь к своему гостю.
- Какое?
- Пробудьте эти два дня у меня.
- Работа у нас теперь спешная: сенокос-с.
- Я к вам пошлю двух-трех мужиков, сколько вы хотите, - сказал Эльчанинов.
- Хорошо, - отвечал Савелий и остался.
Молодые люди начали разговаривать. Эльчанинов много говорил о женщинах, об обязанностях человека, о различии состояний, о правах состояний, одним словом - обо всем том, о чем говорит современная молодежь. Савелий слушал со вниманием и только изредка делал небольшие замечания, и - странное дело! - при каждом из этих замечаний, сказанном простым и необразованным человеком, Эльчанинов сбивался с толку, мешался и принужден был иногда переменять предмет разговора. Результатом этой беседы было то, что Эльчанинов начал с полным уважением смотреть на Савелья. Он видел в нем очень умного человека. Целый день друзья проговорили без умолку. Ночью Эльчанинову пришло в голову попросить Савелья передать Анне Павловне письмо. С этой мыслью он проснулся часу в девятом. Савелий, привыкший рано вставать, давно уже сидел, одевшись, у окна.
- Вы поздно встаете, - сказал он хозяину.
- Привычка, - отвечал Эльчанинов. - Впрочем, я вчера долго не спал. Мне было грустно.
- О чем?
- Я много имею причин грустить.
Савелий молча посмотрел на него.
- Например, мне теперь ужасно хочется видеться с одной женщиной, - продолжал Эльчанинов, - и не имею на это никаких средств.
- Что же вам мешает?
- Что обыкновенно мешает в этих случаях... Муж!..
Савелий улыбнулся.
- Однако вы догадливее, нежели я думал, - сказал Эльчанинов, решившийся окончательно посвятить в свою тайну Савелья, в благородство которого он уже верил.
- Да нетрудно и догадаться, - сказал тот.
- Я надеюсь, - сказал Эльчанинов, пожимая руку новому поверенному.
Савелий ничего не отвечал. В лице его видно было какое-то странное выражение.
- Я вас хотел попросить, Савелий Никандрович, - начал Эльчанинов с небольшим волнением, - не передадите ли вы от меня письмо Анне Павловне?
Удивление изобразилось в лице Савелья.
- Письмо! - сказал он. - Разве вы переписываетесь?
- Отчего же вы не женились на ней?
- Нас разлучили!.. И притом же она была дочь богатого человека!
- А может, она и пошла бы за вас?
- Может быть, но дело в том, что нас разлучили совершенно нечаянно: отец ее почти в один день собрался и уехал в свое имение.
- Я не знал, куда они уехали.
- А разве этого нельзя было узнать?
Эльчанинов смешался.
- Я и сам не знаю, как это случилось, - начал он, поправившись, - но только мы потеряли друг друга из виду. Три года прожил я в адских мучениях, как вдруг услышал, что она здесь; бросил все, бросил службу, все надежды на будущность и приехал сюда, чтоб только жить близ этой женщины, видеться с нею; но и на этот раз удачи нет. Маленькая неприятность, которую я имел недавно с ее мужем, не позволяет мне бывать у них в доме. Переписка осталась единственным утешением; но и та, без вашей помощи, невозможна. Не откажитесь, добрый друг, сделать человека счастливым, дайте возможность хоть несколько вознаградить мои страдания. Вы себе представить не можете, как это ужасно! Желать!.. Стремиться!..
- А Анна Павловна вас любит? - спросил он.
- Это очень щекотливый вопрос, - отвечал Эльчанинов, - впрочем, я вам скажу: она любит меня.
- Она очень несчастлива в замужестве! - сказал Савелий.
- Знаю, - отвечал мрачно Эльчанинов. - Я готов был почти убить этого господина; но что из этого какая может быть польза! Скажите лучше, друг: исполните ли вы мою просьбу?
Эльчанинов бросился его обнимать.
Весь остальной день приятели только и говорили, что об Анне Павловне, или, лучше сказать, Эльчанинов один беспрестанно говорил об ней: он описывал редкие качества ее сердца; превозносил ее ум, ее образование и всякий почти раз приходил в ожесточение, когда вспоминал, какому она принадлежит тирану. Ночью он изготовил к ней письмо такого содержания:
"Бог вам судья, что вы не исполнили обещания. Боюсь отыскивать тому причины и заставляю себя думать, что вы не могли поступить иначе. Безнадежность увидеться с вами заставляет меня рисковать: письмо это посылаю с С... Н... Он добрый и благородный человек, в глубоком значении этого слова. Чтобы не умереть от грусти, я должен с вами видеться. Если пройдет несколько дней и я не увижусь с вами, не ручаюсь, что со мной будет... Я не застрелюсь - нет! Я просто умру с печали... Прощайте, до свиданья".