XII
Прошел год после смерти Анны Павловны. Предводительша возвратилась из Петербурга; Боярщина еще чаще стала ездить в Кочарево. Возвратившаяся хозяйка принимала гостей по большей части в диванной, которую она в последнее время полюбила перед прочими комнатами, потому что меблировала ее привезенною из Петербурга премиленькой мебелью.
Однажды вечером она полулежала на маленьком диване; это была очень еще нестарая дама, искренне или притворно чувствительная и вечно страдавшая нервами, в доказательство чего, даже в настоящую минуту, она держала флакон с одеколоном в руках. Около ее ног на креслах помещался старый ее супруг, с какой-то собачьей преданностью смотревший ей в глаза. Из гостей были самые частые их гости: Симановская с мужем, Уситкова в своем бессменном блондовом чепце и, наконец, сам Уситков, по загорелому и красному цвету лица которого можно было догадаться, что он недавно возвратился из дальней дороги.
- Наконец, вы поместили вашего ребенка, - сказала хозяйка, обращаясь к нему, и он разинул уже было рот, чтобы отвечать, но жена перебила его.
- Ничего бы ему не поместить, кабы не граф и не мои к нему просьбы, - проговорила она.
- А вы видели графа? - спросила предводительша Уситкова.
- Видел-с, как же: постарел очень, узнать нельзя, говорит, что, как приехал из деревни, все хворает: простудился.
- А еще кого-нибудь из наших знакомых не видали ли? - спросила молоденькая Симановская, имевшая наклонность по известному свойству характера знать как можно больше и больше.
- Да кого еще из знакомых-то, - отвечал с расстановкою Уситков. - Эльчанинова видел, - прибавил он.
- Что ж он там делает? - спросил хозяин.
- Сочинителем сделался, сочинения, говорит, пишет... только в тонких, кажется, обстоятельствах: после третьего же слова денег попросил взаймы... - отвечал Уситков.
- Эльчанинова? - повторила хозяйка, прищурив глаза и обращаясь к мужу. - Не о нем ли, папаша, ты писал ко мне, еще какое-то романическое приключение, что-то такое, он увез кого-то, женился, что ли?
- Да, у Задор-Мановского жену увез.
Предводительша произнесла: "A!" - и с каким-то особым выражением сжала губы.
- Что, господа, не видали ли кто Михайло Егорыча? - продолжал старик, обращаясь к гостям.
- Я на днях заезжал и видел, - отвечал Симановский, - жалко смотреть-то стало: из этакого сильного мужчины сделался какой-то малый ребенок.
- Бог знает, что делает! - произнесла Уситкова, качнув головой. - Хотя, конечно, - прибавила она, - по милости женушки в таком положении.
- Что ж ему женушка сделала? - спросила предводительша.
- Как, Софья Михайловна, помилуйте, что сделала? - возразила Уситкова почти обиженным голосом. - Осрамила на весь мир; ну, человек с амбицией - не вынес этого и свалился, хотя опять-таки скажу: бог знает, что делает.
- Где ж теперь она? - спросила хозяйка.
- Очень бедненькая! Как этаких бедненьких жалеть, так жалости недостанет. Была в связи с Эльчаниновым, тот бросил, подделалась к графу, а тут и к лапотнику перешла! - произнесла Уситкова.
- Нет, нет, - перебила Симановская, - что у графа и у Савелия она жила, лишившись рассудка, это я наверное знаю.
- Да ведь и я тоже знаю, не моложе вас и, может быть, поопытней, - возразила Уситкова.
- У вас никто и не перебивает вашего права, - возразила Симановская.
- Она тут, у этого бедняка Савелия, и умерла? - перебила их хозяйка, обращаясь к Симановской.
- Тут и умерла, - отвечала та.
Предводительша вздохнула.
- Незадолго до моего отъезда из Петербурга одна девушка умерла решительно от любви, - произнесла она, и разговор на некоторое время прекратился.
- Про графа, кажется, тут пустяки говорили... - начал было хозяин.
- Неужели еще он думает нравиться женщинам? - перебила его стремительно и с некоторым негодованием предводительша.
- Как же, - отвечал старик, - он и за нашей Клеопашей ухаживал.
- Неужели? Ах, это мило! Что ж она?
- Конечно, мазала по губам.
- Ах да, она ужасная шалунья в этих случаях, не все имеют такие легкие характеры, - произнесла хозяйка и опять вздохнула.
у нее целый день и не могла налюбоваться, как она обращается с своей дочерью: что называется и строго и ласково, как следует матери, - прибавила она, чтоб угодить хозяевам, но предводительша не обратила никакого внимания на ее слова, потому что терпеть ее не могла, испытав на собственном имени остроту ее зубов.
- Меня все занимает это романическое приключение, - начала она. - Где ж этот Савелий? Я у тебя, Alexis, его не вижу, отчего он не ходит к тебе?
- В службу, милушка, ушел, на Кавказ, - отвечал предводитель, - едва и дворянство-то ему выхлопотали.
- Славный будет служака, - заметил Уситков.
- Малый здоровый, пешком ушел на Кавказ-то, - произнес Симановский, поежившись от беспрерывной ревматической ломоты в сухих своих ногах.