XI. VENIT, VIDIT, VICIT! [Пришел, увидел, победил! (лат.).]
У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки... У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня - и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
- С кучером ихним разговаривал: сказывал он, как они ехали, - отвечал тот.
- Как же они ехали? - спрашивал Павел.
- Да через Афанасьево надо; потом - в Пустые Поля, в село Горохово и к ним уж.
- Нет ли поворотов тут?
- Ну, да поворотов как не быть - есть. Главная причина тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.
- Да грязь что! Проедем.
- На Горохово не надо ехать, - вмешался стоявший тут Иван.
- Как не надо? - возразил ему с удивлением кучер. - Горохово - приход ихний, всего в двух верстах от них.
- Мало ли где какой приход; не в каждое селение через приход надо ехать! - возразил ему Ванька.
Павел убежден был, что Иван сказал это, вовсе не зная хорошенько, а так только, чтоб поумничать. Это вывело его из терпения.
- Ты говоришь вздор и меня только вводишь в смущение, - сказал он ему.
- Да мне что! Поезжайте, как хотите, - произнес Иван бахваловато и ушел.
- Дурак! - проговорил ему Павел вслед.
- Именно дурак, только барина тревожит, - повторил за ним и кучер.
Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал его Христом богом упрашивать, чтобы он тех лошадей, на которых они поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно, их ловить ходят в день отъезда и проловят целый день.
- Ужо загоню вечером, - успокоивал его кучер.
- Да теперь пошто! Пусть еще погуляют и поедят, - возражал ему кучер.
- Успеешь еще, братец, уедешь! - вмешался в разговор, уже обиженным голосом, полковник.
- Я непременно к двадцать пятому числу должен быть в Москве, - сказал Павел, чтобы только на что-нибудь свернуть свое нетерпение.
- Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий! - сказал ему полковник и погрозил пальцем. Старик, кажется, догадывался о волновавших сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако не останавливал его.
"Пусть себе заедет к барыне и полюбезничает с ней", - думал он.
В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз:
- Это вот так, сюда надо ехать!
И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!
Павел выходил из себя: ему казалось, что он никак не приедет к пяти часам, как обещал это m-me Фатеевой. Она будет ждать его и рассердится, а гнев ее в эту минуту был для него страшнее смерти.
Лесу, вместе с тем, как бы и конца не было, и, к довершению всего, они подъехали к такому месту, от которого шли две дороги, одинаково торные; куда надо было ехать, направо или налево? Кучер Петр остановил лошадей и недоумевал.
- Что ты остановился? - спросил с ужасом Павел и уж заранее предугадывал, что тот ему ответит.
Петр был слуга усердный и не любил без толку беспокоить бар.
- А вот тут поглядеть надо, как ехать! - сказал он уклончиво. - Сбегай, поди-ка, - сказал он Ивану, - посмотри, где дорога побойчее идет.
Иван тоже, как и путный, соскочил с козел и сначала пробежал по одной дороге, а потом - по другой.
- Поезжай направо! - сказал он утвердительно и почти повелительно.
Своим искренним голосом он даже Павла обманул на этот раз.
- Направо надо! - повторил и тот за ним.
Петр подумал немного и взял направо; через несколько времени, дорога пошла еще хуже: кроме грязи, там была такая теснота, что четверка едва проходила.
- Мы сбились с дорога! - произнес отчаянным голосом Павел. Поворачивайте назад!
- Чего смотрел! - проворчал тот, как бы ни в чем неповинный.
- Чего смотрел! Не за кусты только посмотреть тебя посылали, подальше бы пробежал! - говорил Петр и сам продолжал ехать.
- Куда же вы едете? Вы меня черт знает куда завезете! - воскликнул Павел.
Петр остановил лошадей. Павел готов был расплакаться; поворотить лошадей, в самом деле, не было никакой возможности.
- Что теперь делать, что теперь делать? - кричал он, колотя себя в грудь.
- Да полноте, батюшка, беспокоиться; выедем как-нибудь!
- Когда выедем, когда выедем? - кричал Павел. На часах у него было около пяти часов.
- Поедем - и в какую-нибудь деревню выберемся, - сказал ему Петр и опять тронул лошадей.
- Это все этот мерзавец, этот негодяй, научил направо ехать! - кричал Павел, грозя на Ивана кулаками.
Иван, в свою очередь, струсил, присмирел и сидел воды не замутя.
Прошло еще для Павла страшных, мучительных полчаса.
- Надо поворотить назад! - произнес, наконец, Петр.
- А разве возможно? - воскликнул обрадованный уже и этим Павел.
- Поворотим как-нибудь, - ответил Петр и начал поворачивать лошадей; но при этом одна из пристяжных забежала за куст и оборвала постромки. Коляску так качнуло, что Иван даже не удержался на козлах и полусвалился-полусоскочил с них.
- Ну, не стыдно ли тебе, не стыдно ли - куда завез нас! - стыдил его Павел.
- Кто ж ее знает! - отвечал Иван, в самом деле, устыдившимся голосом и усаживаясь снова на козлы.
Проехали почти половину до того места, от которого они сбились. Вдруг послышался треск и как бы шлепанье лошадиных ног, и в то же время между кустами показался ехавший верхом мужик.
- Стой, стой! - закричал ему Павел.
Мужик остановился.
- Знаю, - отвечал мужик.
- Я тебе дам десять рублей - брось свое дело и провожай нас в эту усадьбу.
- Десять рублей? - повторил мужик как бы с удивлением.
- Да, десять! - повторил Павел. - Веди только нас, как надо ехать.
- Ехать - что за хитрость! - сказал мужик и через несколько минут вывел их совсем из лесу. - А вот тут все прямо, - сказал он, показывая на дорогу.
- Веди нас до самой усадьбы, тогда десять рублей и получишь, - сказал ему Павел.
Мужик не очень охотно поехал; он, кажется, не совсем доверял, что ему отдадут обещанные деньги.
- Скачите теперь! Марш-марш, валяйте! - закричал Павел.
Петр погнал лошадей. Мужичок поскакал на своей лошаденке. Иван едва удерживался на козлах.
- Скорей! Скорей! - кричал Павел.
Береженые лошадки полковника, я думаю, во всю жизнь свою не видали такой гоньбы.
- Вот и Перцово! - сказал мужик, безбожно припрыгивая на своей лошади и показывая снятою им шляпой на видневшуюся невдалеке усадьбу.
Павел поуспокоился и захотел привесть несколько в порядок свой туалет. Он велел остановиться, вышел из экипажа и приказал Ивану себя почистить, а сам отдал мужику обещанную ему красненькую; тот, взяв ее в руки, все еще как бы недоумевал, что не сон ли это какой-нибудь: три-четыре версты проводив, он получил десять рублей! Он вовсе не понимал того огня, которым сгорал мой герой. Когда Павел снова уселся в коляску и стал уже совсем подъезжать к усадьбе, им снова овладели опасения: ну, если m-me Фатеева куда-нибудь уехала или больна, или муж ее приехал и не велел его принимать, - любовь пуглива и мнительна!
Наконец, он подъехал к крыльцу. Мелькнувшее в окне лицо m-me Фатеевой успокоило Павла - она дома. С замирающим сердцем он начал взбираться по лестнице. Хозяйка встретила его в передней.
- Здравствуйте! - проговорила она приветливым и тихим голосом и в то же время была как бы немного оконфужена.
В следующей комнате Вихров слышал чьи-то женские голоса. Клеопатра Петровна провела его в гостиную.
- Никак уж, вероятно, не ожидали меня встретить, никак! оприветствовала его там толстая становая, вставая перед ним и потрясая головой.
"О, черт бы тебя подрал! - подумал Павел. - Как это она тут очутилась?"
- И как это случилось, - продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим рассказом Павла, - вы этого совершенно ничего не знаете и не угадываете! - прибавила она, грозя ему своим толстым пальцем. Вчерашнего числа (она от мужа заимствовала этот несколько деловой способ выражения)... вчерашнего числа к нам в село прибежал ваш крестьянский мальчик - вот этакий крошечка!.. - и становая, при этом, показала своею рукою не более как на аршин от земли, - звать священника на крестины к брату и, остановившись что-то такое перед нашим домом, разговаривает с мальчиками. Я говорю: "Душенька, что ты такое это рассказываешь?" - "А наш молодой балин, - говорит, - завтла едет в гости в Пелцово. Пелцовские бали к нам плиезжали и звали его". Дай-ка, я думаю, нашего молодого соседа удивлю и съезжу тоже! - заключила становая и треснула при этом рукой по столу.
"Что же это такое?" - думал Павел, стоя перед ней и решительно не находя - что отвечать ей.
А m-lle Прыхина, молча подавшая при его приходе ему руку, во все это время смотрела на него с таким выражением, которым как бы ясно говорила: "О, голубчик! Знаю я тебя; знаю, зачем ты сюда приехал!"
Павел решительно не знал куда девать себя; Клеопатра Петровна тоже как будто бы пряталась и, совершенно как бы не хозяйка, села, с плутоватым, впрочем, выражением в лице, на довольно отдаленный стул и посматривала на все это. Павел поместился наконец рядом с становою; та приняла это прямо за изъявление внимания к ней.
- Так так-то-с, молодой сосед! - воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. - Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
- Не знаю-с! - ответил ей сухо Павел и, повернувшись к хозяйке, спросил ее:
- А ваш супруг?
- Он завтра вечером или послезавтра приедет, - отвечала та каким-то ровным голосом.
"Так, значит, сегодня вечером только и много завтра утром можно будет пробыть у ней!" - подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим господином Фатеевым он как бы даже побаивался немного.
Подали чай. M-me Фатеева, видимо, не совладела уже более с собой и вдруг отнеслась к Павлу:
- Monsieur Вихров, вы, кажется, охотник до музыки; у меня довольно недурное фортепьяно, - в зале оно, - прибавила она, показывая головой на залу.
- Ах, сделайте одолжение, - сказал Павел и сейчас же пошел в залу.
- Сыграйте, пожалуйста, monsieur Вихров; мне сказывали, что вы отлично играете!.. - кричала ему вслед m-lle Прыхина, напирая при этом преимущественно на слово сказывали.
- Ему трудно, может быть, будет отворить фортепьяно, - сказала Фатеева и вышла вслед за Павлом.
Он уже сидел за инструментом и перелистывал ноты. Она потихоньку подошла к нему и села сбоку фортепьян.
- Вы каких-нибудь нот ищете? - спросила она его.
- Я ничего не ищу, - отвечал ей Павел. - По милости ваших гостей, мне не только что ручки вашей не удастся поцеловать, но даже и сказать с вами двух слов.
- Становая эта приехала; я никак ее не ожидала! - проговорила m-me Фатеева. - Прыхина, та - ничего; при той стесняться особенно нечего.
- Та - ничего! - согласился и Павел, ударяя слегка по клавишам. - И что же, они у вас и завтра все утро пробудут?
- Может быть!
- А завтра я должен буду уехать.
- Разве вот что: приходите после ужина, когда все улягутся, посидеть в чайную; я буду там.
- А где же эта чайная? - спросил, наклоняя свое лицо к нотам, Павел.
- Я, в продолжение вечера, постараюсь вам как-нибудь показать ее, отвечала, тоже не глядя на него, m-me Фатеева.
В гостиной, в это время, просто происходила борьба: становая так и рвалась в залу.
- Что же он не играет? Пойду и заставлю его! - говорила она.
- Ах, нет! Погодите, посидите, он сейчас будет играть! - уговаривала и останавливала ее m-lle Прыхина.
- Но, однакож, он не играет! - возразила становая, подождав еще немного и обращая почти сердитое лицо к m-lle Прыхиной.
- Заиграет, погодите! - успокоивала ее та и при этом чему-то усмехнулась.
- Нет, я пойду! - воскликнула становая и поднялась было с дивана.
- Нет, посидите со мной! - останавливала ее m-lle Прыхина и, взяв ее за руку, почти насильно посадила ее на прежнее место.
- Да что же мне сидеть с вами, зачем я вам нужна? - спрашивала становая удивленным голосом.
- Нужны! У вас есть очень хороший жених, и мне за него замуж хочется, убеждала ее m-lle Прыхина.
- Ах, какие вы глупости говорите! Никаких у меня женихов нет, продолжала становая, уже рассердясь.
Но Павел в это время заиграл.
- Ну, вот вам - он и заиграл, - сказала ей m-lle Прыхина.
- Да, но он все не то играет, что я люблю; я люблю больше русские песни! - воскликнула становая и, вскочив с дивана, выбежала в залу.
- Нет, нет! Не то извольте играть, а нашу - русскую! - кричала она Павлу.
Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно на Павла, услыша ее медвежью походку, успела мгновенно опустить глаза в землю.
- Русскую, русскую извольте сыграть! - продолжала становая и оперлась при этом на стул, на котором сидел Павел.
- Вы задавите меня совсем, - сказал он, почти готовый встать с своего места.
- Ах, какой неженка, скажите, пожалуйста! - воскликнула становая и села на стул, но все-таки напротив него.
Зачем эта г-жа становая так яростно кидалась в этот вечер на моего героя - объяснить трудно: понравился ли он ей очень, или она только хотела показать ему, что умеет обращаться с столичными мужчинами...
М-lle Прыхина тоже, делать нечего, вышла в залу и села около хозяйки.
- Какая несносная женщина! - сказала она, показывая глазами на становую.
- А что же? - спросила ее, как бы совершенно невинным голосом, Клеопатра Петровна.
- Ты видишь! - сказала Прыхина с обычным своим ударением.
- Ничего не вижу, - произнесла с улыбкой Фатеева.
- Ну, не видишь, так и прекрасно! - проговорила обиженная этим m-lle Прыхина, - и, в самом деле, досадно: за все участие ее хоть бы малою откровенностью ее вознаградили!
Павел, под влиянием мысли о назначенном ему свидании, начал одну из самых страстных арий, какую только он знал, и весь огонь, которым горела душа его, как бы перешел у него в пальцы: он играл очень хорошо! M-me Фатеева, забыв всякую осторожность, впилась в него своими жгучими глазами, а m-lle Прыхина, закинув голову назад, только восклицала:
- Чудно, бесподобно!
- Да, недурно! - одобрила и становая. Ей все больше хотелось русского.
Окончив играть, Павел встал и, осмотревшись кругом, сказал:
- Какой дом, однако, у вас оригинальный!
- Ах! Он очень старинный! Вы, однако, не видали его всего. Хотите взглянуть? - подхватила m-me Фатеева, понявшая его мысль.
- Очень рад-с!
M-me Фатеева пошла показывать ему дом.
- Вот это - зала, это - гостиная!
- А это - портрет ваш?
Она нарочно говорила громко, чтобы ее слышали в зале.
- А это вот - угольная, или чайная, как ее прежде называли, продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. - Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
- А когда же мне приходить сюда? - спросил ее замирающим от восторга голосом Павел.
- Когда все улягутся. Вот это окошечко выходит в залу; на него я поставлю свечу: это будет знаком, что я здесь, - продолжала она по-прежнему тихо и скороговоркой. - А вот-с это - библиотека мужа! - произнесла она опять полным голосом.
Когда они проходили маленький коридор, Павел не утерпел и, взяв за талию m-me Фатееву, проговорил:
- Милая моя, бесценная!
M-me Фатеева обернула к нему свое лицо, сияющее счастьем и страстью.
Павел поцеловал ее.
- Тсс! Нельзя этого! - проговорила она, погрозив ему пальчиком.
После такого осмотра дома, Павел возвратился в залу в очень веселом расположении духа и вздумал немного пошутить над становой за все те мучения, которые она заставила его терпеть.
- Скажите вы мне, моя почтенная соседка, - начал он в тон ей, - в кого вы влюблены?
- Я? - спросила она, уставив на него немного сердитые глаза.
Она такого вопроса при всех никак не ожидала от него.
- Да, вот mademoiselle Прыхина и Клеопатра Петровна сказали мне - в кого они влюблены, и вы мне должны сказать то же самое.
- Им - как угодно, а я не скажу, - ответила становая.
- Отчего же?
- А оттого, что, может быть, я в вас влюблена, - отвечала приставша и уставила на него пристальный взгляд.
- Ну, полноте, зачем я вам?.. - возразил Павел (он чувствовал, что от переживаемого счастия начинает говорить совершенно какие-то глупости). Зачем я вам?.. Я человек заезжий, а вам нужно кого-нибудь поближе к вам, с кем бы вы могли говорить о чувствах.
Становая вдруг вспыхнула и обиделась.
- Пожалуйста, без насмешек!.. Пожалуйста!.. Сама умею отсмеяться, проговорила она.
- Господь с вами, кто над вами смеется; с вами говорить после этого нельзя! - возразил Павел и, отойдя от становой, сел около Прыхиной.
- А с вами так вот, вероятно, мы будем друзьями, настоящими, проговорил он уже не шутя.
- Надеюсь! - произнесла та многознаменательно.
Хозяйка между тем встала, вышла на минуту и, возвратясь, объявила, что "le souper est servi" ["ужин подан" (франц.).].
Все пошли за ней, и - чем ужин более приближался к концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх, так что он почти не рад был, когда встали из-за стола и начали прощаться.
- До свидания, - сказала ему хозяйка не совсем тоже спокойным голосом и крепко пожимая его руку.
- До свидания, - пробормотал он ей.
- Вам приготовлено в кабинете, рядом с залой, - прибавила она.
- Слушаю-с, - произнес Павел и затем, проходя залу, он взглянул на маленькое окошечко, и оно неизгладимыми чертами врезалось у него в памяти. Пришедшего его раздевать Ивана он сейчас же отослал, сказав ему, что он сам разденется, а что теперь еще будет читать. Тот ушел с большим удовольствием, потому что ему с дороги давным-давно хотелось спать. Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся - то тут, то там шуму в доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он выглянул в залу - там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек. "Она там", подумал Павел и с помутившейся почти совсем головою прошел залу, коридор и вошел в чайную. Там он увидел m-me Фатееву - уже в блузе, а не в платье.
- Ах, это вы, - сказала она, как бы не ожидая его и как бы даже несколько испугавшись его прихода.
- Я, - отвечал Павел дрожащим голосом; потом они сели на диван и молчали; Павел почти что глупо смотрел на Фатееву, а она держала глаза опущенными вниз.
- Послушайте! - начала наконец Фатеева. - Я давно хотела вас спросить: Мари вы видаете в Москве?
- Один раз всего видел, - отвечал неторопливо Павел.
- И что же, любовь ваша к ней прошла в вас совершенно? - продолжала Фатеева.
- Прошла, - отвечал Павел искренним тоном. - Однако послушайте, прибавил он, помолчав, - сюда никто не взойдет из людей?..
- Нет, никто; все преспокойно спят!.. - отвечала протяжно m-me Фатеева.
На другой день, Павел проснулся довольно поздно и спросил Ивана: встали ли все?
- Давно уж все в столовой чай кушают! - объяснил тот.
грудь свою. Она, изволите видеть, была несколько в утреннем дезабилье и поэтому очень устыдилась Павла.
"Дрянь этакая, - подумал он. - Я обладаю прелестнейшею женщиною, а она воображает, что я на нее взгляну..."
М-me Фатеева, при появлении Павла, заметно сконфузилась. Она стала ему наливать чай.
- Как бы я желала каждое утро разливать вам чай, - шепнула она ему.
- Может быть, это когда-нибудь и будет, - ответил ей тихо Павел.
- Да, уж мне позвольте!
- Только я вас попрошу - в Москве одно поручение мое исполнить.
- Сделайте милость, приказывайте!
- Мне это надобно по секрету вам передать. Угодно вам уделить мне две минуты? - проговорила Клеопатра Петровна и пошла.
В гостиной они остановились.
- Послушайте, - начала Фатеева (на глазах ее появились слезы), - вы можете теперь меня не уважать, но я, клянусь вам богом, полюбила вас первого еще настоящим образом. В прежнем моем несчастном увлечении я больше обманывала самое себя, чем истинно что-нибудь чувствовала.
- Ангел мой, как же мне вас не уважать! - говорил Павел.
- И поверьте мне, - продолжала Фатеева, как бы не слушая его, - я несчастная, но не потерянная женщина. Тогда вы не хотели замечать меня...
- Я употреблю все силы - приехать в Москву, но когда это будет - не могу сказать теперь.
- По крайней мере, будете ли вы писать ко мне? - спрашивал Павел.
- Писать я буду к вам часто, и вы пишите ко мне; но только - не на мое имя.
- А на чье?
- Так я сейчас же и поеду.
- Сейчас же и поезжайте!
Они еще раз поцеловались и возвратились в столовую.
Через полчаса Павел уехал из Перцова.