XV. МАКАР ГРИГОРЬЕВ - ВЕЛИК
То, о чем m-me Фатеева, будучи гораздо опытнее моего героя, так мрачно иногда во время уроков задумывалась, начало мало-помалу обнаруживаться. Прежде всего было получено от полковника страшное, убийственное письмо, которое, по обыкновению, принес к Павлу Макар Григорьев. Подав письмо молодому барину, с полуулыбкою, Макар Григорьев все как-то стал кругом осматриваться и оглядываться и даже на проходящую мимо горничную Клеопатры Петровны взглянул как-то насмешливо.
- Я еле-еле нашел вашу квартиру: в каком захолустье живете! - произнес он.
- Да, мы переехали, - отвечал Павел, распечатывая письмо.
- Что ж, тут барыня, что ли, какая содержит эту квартиру? - продолжал допрашивать Макар Григорьев.
- Барыня! - отвечал Павел и, начав читать письмо, с каждой строчкой его бледнел все больше и больше.
"Любезный сын, Павел Михайлович! - выводил полковник своими каракулями. - Сейчас приезжал ко мне Борис Николаевич Фатеев и известил меня, что жена его снова бежала от него и ныне пребывает в Москве, у тебя в доме, находясь с тобой в близком сожительстве. Разумея то, что в твои лета тебе надо уже иметь какую-нибудь бабу-забавку, я при оном полагаю, что гораздо бы лучше тебе для сего выбрать девку простую, чем срамить тем своего брата-дворянина. Я же господину Фатееву изъяснил так: что сын мой, как следует всякому благородному офицеру, не преминул бы вам дать за то удовлетворение на оружие; но так как супруга ваша бежала уже к нему не первому, то вам сталее спрашивать с нее, чем с него, - и он, вероятно, сам не преминет немедленно выпроводить ее из Москвы к вам на должное распоряжение, что и приказываю тебе сим письмом немедленно исполнить, а таких чернобрысых и сухопарых кошек, как она, я полагаю, найти в Москве можно".
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, - и потому можно судить, как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал на том же самом письме короткий ответ отцу: "Я вашего письма, по грубости и неприличию его тона, не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас, что читать ваших писем я более не стану и буду возвращать их к вам нераспечатанными. Сын ваш Вихров".
Запечатав снова письмо, он подал его Макару Григорьеву.
- Возврати это письмо обратно к отцу и более его писем не трудись приносить ко мне, - проговорил он.
- А что он, видно, больно строгонько пишет к вам? - спросил его Макар Григорьев, принимая письмо.
- Да, чересчур уж!
- Он и мне о том же самом пишет, - прибавил Макар Григорьев.
- О чем это? - спросил Павел.
- О барыне-то этой, - отвечал Макар Григорьев, указывая головой на дверь в следующую комнату.
- Тсс... тише! - остановил его Павел.
- Пишет, - начал Макар Григорьев уже шепотом, - чтобы вы ее как-нибудь поскорее отправили от себя.
- О, вздор какой!
- И пишет, чтобы я и денег вам не выдавал, пока вы не проводите ее: осерчал, видно, старик сильно!
- А откуда же мне? Я ведь не свои вам даю, а его же.
- Ну, что ж! Можешь, значит, отправляться, - сказал ему с досадою Павел.
Макар Григорьев, однако, не уходил.
- Вы подождали бы маненько писать к старику-то: авось, он и поуходится!
- Чего ждать? Он не отменит своего приказания.
- Где же тоже, чай, отменить! - произнес Макар Григорьев в каком-то раздумье.
- Ну, а я не намерен никогда исполнять его приказания, - сказал Павел.
- Эх-ма! - проговорил Макар Григорьев, как-то чмокая губами. - Затем, прощенья просим! - прибавил он все еще в каком-то раздумье.
- Прощай! - сказал ему Павел.
Старик, идя домой, всю дорогу был как-то мрачней обыкновенного.
По свойственной всем молодым людям житейской смелости, Павел решился навсегда разорвать с отцом всякую связь и начать жить своими трудами. Он даже не сказал Фатеевой о полученном письме и решился прежде всего приискать себе уроки. Для этого, на другой же день, он отправился к Неведомову, так как тот сам этим жил: но - увы! - Неведомов объявил, что он теперь решительно не знает ни одного свободного урока. Павла это сильно опешило; он, выйдя от приятеля, не знал, что и предпринять: жизнь еще в первый раз скрутила его с этой стороны. Дома между тем его ожидало новое не очень приятное известие. M-me Фатеева встретила его с заплаканными глазами и чем-то сильно сконфуженная.
- Я получила письмо от своего милого супруга, - начала она.
"Ну, и с этой стороны пошла бомбардировка!" - подумал Павел.
- Он пишет, - продолжала Фатеева, и ее голос при этом даже дрожал от гнева, - чтобы я или возвратила ему вексель, или он будет писать и требовать меня через генерал-губернатора.
- А вексель разве ты ему еще не возвратила? - спросил Павел.
- Нет, и никогда не возвращу! - произнесла Клеопатра Петровна с ударением. - А то, что он будет писать к генерал-губернатору - это решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него уехала, писал тоже к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
- Все-таки это - неприятные хлопоты, - произнес Павел.
- Очень! Но меня гораздо более тревожит то, что я как поехала говорила) ему, писала потом, чтобы он мне проценты по векселю выслал, на которые я могла бы жить, но он от этого решительно отказывается... Чем же я после того буду жить? Тебя мне обременять этим, я вижу, невозможно: ты сам очень немного получаешь.
У Павла кровью сердце облилось при этих словах... "Не немного я получаю, а я ничего не получаю!" - подумал он.
- Ни за что! - воскликнул Павел. - Неужели ты думаешь, что у меня недостанет толку и смысла просодержать тебя: я, наконец, скоро кончу курс и буду служить.
- Но я думала, что все-таки тебе это будет тяжело! - произнесла Фатеева, потупляя глаза.
- Да если бы даже разорвало меня пополам, так я сделаю это!
Павел при этом постукивал ногой; все нервы в нем ходили. Он говорил, что сделает это; но как сделает - и сам еще не придумал; а между тем, по натуре своей, он не был ни лгун, ни хвастун, и если бы нужно было продать себя в солдаты, так он продался бы и сделал, что обещал. Мысли его в настоящую минуту остановились на том, чтобы занять денег; но у кого? У кого даже спросить: кто дает денег взаймы? Салов был в этом случае единственный человек, который мог бы его научить; а потому, как тот ни противен был ему, однако Павел отправился к нему. Салов жил очень недалеко от него, на Петровке, и занимал довольно большую квартиру, в которой Павел застал страшный беспорядок. В зале стояла мебель из гостиной, в гостиной - из залы; на нескольких стульях было разбросано платье и валялись на полу сапоги; на столе стоял чайный прибор и недоеденный кусок ростбифа. Сам Салов, с всклоченной головою, в шелковом разорванном халате и в туфлях на босу ногу, валялся на мягком, но запачканном диване и читал.
- A, monsieur Вихров! - воскликнул он не без удовольствия.
- Я к вам с просьбой, - начал прямо Павел.
- Слушаю-с! - воскликнул Салов, обертываясь к нему лицом. - Вы, я слышал, mon cher, бабеночкой тоже завелись и только, говорят, и делаете, что занимаете ее... а?
- Есть такой грех, - отвечал Павел несколько в тон ему.
- Хвалю и одобряю! - произнес Салов. - Я сам, хотя и меняю каждый день женщин, но не могу, чтобы около меня не было существа, мне преданного. Наклонность, знаете, имею к семейной жизни.
- Вот по случаю этой-то жизни, - начал Павел, воспользовавшись первою минутою молчания Салова, - я и очутился в весьма неприятном положении: отец мой, у которого очень хорошее состояние, узнав, что эта госпожа живет со мною, рассердился и прекратил мне всякое содержание.
- О, жестокий родитель! - воскликнул Салов. - Но вы знаете, не говорите об этом в обществе... Сюжет уж очень избит, во всех драмах...
- С большим бы удовольствием не говорил, - сказал Павел, - но мне, пока я кончу курс и поступлю на службу, нужно занять денег.
- Что же, под залог каких-нибудь предметов? - спросил Салов.
- Каких же предметов... Я могу мой заем обеспечить только тем, что я единственный наследник хорошего состояния.
- Ну, здесь в Москве требуют более осязаемого: или каких-нибудь ценных вещей, или закладной на какое-нибудь недвижимое имущество.
- Но неужели же мне никто без этого не поверит? - спросил Павел с волнением в голосе.
- Полагаю! - отвечал протяжно Салов. - Разве вот что, - прибавил он, подумав немного и с какою-то полунасмешкой, - тут у меня есть и водится со мною некто купчишка - Вахрамеев. Батька у него уехал куда-то на ярмарку и оставил ему под заведование москательную лавку. Он теперь мне проигрывает и платит мне мелом, умброй, мышьяком, и все сие я понемножку сбываю.
Павел, слушая Салова, удивлялся и не знал, к чему он это говорит.
- Я скажу этому купчишке, чтоб он дал вам под заемное письмо за порядочные проценты этого мышьяку, чернильных орешков, а вы и сбывайте это тоже понемногу; вам, конечно, при вашей семейной жизни надобны не все деньги вдруг.
- Нет-с, в этой форме я не желаю делать займа, - сказал он.
- Эх, mon cher, мало ли в какой форме придется в жизни сделать заем... Я раз, честью моей заверяю, заем делал во французском магазине перчатками... Возьму в долг пару перчаток за полтора рубля серебром, а за целковый их продаю; тем целый месяц и жил, уверяю вас!
- Вы человек особенный, - сказал ему Павел.
- Я человек коммерческий, - произнес насмешливым голосом Салов.
Вихрову стало уже невыносимо слушать его болтовню.
- Итак, вы решительно не можете достать мне денег? - спросил он.
- Решительно! - проговорил Салов.
Павел поклонился и пошел было.
- Постойте, Вихров! - кликнул ему вслед хозяин; ему, видно, казалось, что он мало надругался еще над приятелем. - Я могу достать вам пятьсот-шестьсот рублей, с тем чтобы вы сели с нами играть в карты.
- И проиграть вам все будущее состояние?
- Вероятно.
- Нет, я таких займов не желаю.
- Как хотите! Я вам делал предложение весьма выгодное.
- Я полагаю, весьма подлое, - проговорил Павел и ушел; он очень рассердился на Салова и прошел прямо на Кисловку к Макару Григорьеву, с тем, чтобы рассказать ему все откровенно, посоветоваться с ним, - что делать и что предпринять. Он видел и заметил еще прежде, что Макар Григорьев был к нему как-то душевно расположен.
- Ай, батюшка Павел Михайлович! - вскричал тот, увидя Павла и вскакивая с своего кожаного дивана, на котором лежал вверх лицом.
- Не тревожься, пожалуйста, и лежи; а я сяду возле тебя! - сказал Павел и сел на стул.
Но Макар Григорьев, разумеется, не лег, а встал даже перед барином на ноги.
- Я в ужасном положении, Макар Григорьич, - начал Павел.
- Что уж, какое дело, - произнес тот невеселым голосом, - возьмите покамест у меня оброчные деньги; а я напишу, что еще прежде, до получения письма от папеньки, выдал их вам.
- Деньги пустые!
- Ну, а мне, пока я доучусь и получу порядочную службу, вдесятеро больше надобно; потому что я живу не один, а вдвоем с женщиною.
- Пустое дело - эта госпожа. Так только вы приняли на себя эту заботу.
- Ну, уж если я принял, все же должен честно выполнить свою обязанность против нее.
- Да какая обязанность! Взяли да сказали ей: чем-мо, матушка, мне содержать тебя, ступай-ка лучше к мужу, откуда пришла.
- А ты знаешь, что сказать ей это... не говоря уже, как это лично тяжело для меня... сказать ей это - все равно что убить ее.
- Отчего убить? - возразил Макар Григорьев. - Пустяки! Живущи они, проклятые, как-то на это!.. Мне ведь горничная ихняя сказывала: она не то что из нежных и деликатных барынь, а гулящая ведь.
- Ну, Макар Григорьич, ты не знаешь и не можешь своим языком говорить о женщинах нашего круга, - остановил его Павел.
- Да, известно, где уж мне, вразумить ли вас!.. По пословице: не по хорошу мил, а по милу хорош!
- Что же, где мне занять денег? - продолжал Павел своим тоскливым голосом.
Макар Григорьев подумал несколько времени.
- Что тут занимать-то, нечего! - проговорил он. - Берите у меня, сколько вам понадобится.
- Как у тебя? - спросил Павел, не понимая, что такое говорит старик.
- У меня, - повторил тот. - Я просодержу вас, пока у самих денег не будет.
- Да как же и когда я отдам тебе эти деньги? - спросил Павел.
- Да когда хотите, - отвечал Макар Григорьев каким-то легкомысленным тоном.
Павел все еще не мог хорошенько сообразить.
- Ты меня все время, пока я не поступлю на службу, будешь содержать с этой госпожой?
- Буду содержать, - отвечал Макар Григорьев, - не мотайте только больно - не миллионер же я какой, в самом деле.
деньги, кровным трудом нажитые, брать, - этого я не могу себе позволить.
- Чего - кровным трудом, - возразил Макар Григорьев, - я ведь не то что от пищи али от содержания своего стану отрывать у себя и давать вам; это еще постой маненько: я сам охоч в трактир ходить, чай и водку пить; а это у меня лежалые деньги в ломбарде хранятся.
- Но деньги все же целым веком нажитые.
- Да ведь вы мне отдадите их когда-нибудь, не зажилите.
- А если ты умрешь, и я не успею отдать?
- Ну, жене-старухе отдадите.
- А если и жена умрет?
- Ай, батюшки, все так и перемрем; ну, в церковь положите.
- Нет, я не могу так! - произнес Павел, подумав немного, и потом прошелся несколько раз по комнате и, как видно, что-то придумал.
- Вот на что я могу согласиться, - начал он, - я буду брать у тебя деньги под расписку, что тотчас же после смерти отца отпущу тебя и жену на волю.
- Хорошо, если ты не хочешь, так я отпущу родных твоих на волю за ту твою услугу; деньги отдам тебе, а за услугу родных отпущу.
- Вот как, и деньги отдадите и родных на волю отпустите, - что-то уж больно много милостей-то будет. Нечего тут заранее пустое дело болтать. Есть у вас теперь деньги или нет?
- Мало.
- Ну, вот вам - двести рублей. Живите поаккуратней! - проговорил Макар Григорьевич и подал Павлу деньги.
- Благодарю, благодарю! - пробормотал он несколько раз.
- Не меня благодарите, а маменьку вашу, - сказал с некоторым чувством Макар Григорьевич, - не вам еще я пока теперь служу, а покойнице - за то, что она сделала для меня...
Павел вышел от Макара Григорьевича до глубины души растроганный, и, придя домой, он только и сказал Фатеевой:
- Ну, мой друг, мы обеспечены теперь совершенно в материальном отношении.
- После как-нибудь расскажу, - отвечал Павел, и, ссылаясь на усталость, он ушел и лег на постель.
Слезы умиления невольно текли у него из глаз при воспоминании о поступке с ним Макара Григорьевича.