I. ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ МАКАРА ГРИГОРЬЕВА
Павел кончил курс кандидатом и посбирывался ехать к отцу: ему очень хотелось увидеть старика, чтобы покончить возникшие с ним в последнее время неудовольствия; но одно обстоятельство останавливало его в этом случае: в тридцати верстах от их усадьбы жила Фатеева, и Павел очень хорошо знал, что ни он, ни она не утерпят, чтобы не повидаться, а это может узнать ее муж - и пойдет прежняя история.
В такого рода соображениях и колебаниях прошло около двух месяцев; наконец в одно утро Иван сказал Вихрову, что пришел Макар Григорьев. Павел велел позвать его к себе.
Макар Григорьев вошел.
- Ладно, что застал вас дома, а то думал, что, пожалуй, и не захвачу! сказал он каким-то странным голосом.
- Нет, я дома! - отвечал Павел и указал старику на стул. Он всегда сажал Макара Григорьева с собой.
Макар Григорьев сел и несколько времени ворочался на стуле, кряхтел и как бы не находил, о чем ему заговорить.
- Домой вот, Макар Григорьевич, в деревню сбираюсь, - начал Павел сам.
- Ну это что же! - произнес что-то такое Макар Григорьев. - Есть оттуда оказейка, приехал один человек.
- Какой человек? - спросил Павел, не совсем понимая, что хочет этим сказать Макар Григорьев.
- Наш человек приехал; папенька ваш не так здоров... - отвечал Макар Григорьев и потупился.
- Как не так здоров? - произнес Павел, уже побледнев немного. Вероятно, он очень болен, если прислан нарочный!
- Да! - отвечал Макар Григорьев каким-то глухим голосом, и в то же время старик не глядел на молодого барина.
- Макар Григорьев, послушай, не томи меня: умер он или жив? воскликнул Павел.
- Что жив... Известно, все под богом ходим.
- Значит, он умер?.. Это я вижу, - сказал Павел прерывающимся голосом. - Когда он умер? - прибавил он как-то твердо и желая прямо поставить вопрос.
- Двадцать третьего июля изволил скончаться, - отвечал Макар Григорьев.
- И я его, вероятно, довел до смерти своей последней неприятностью, произнес Павел.
- Ничего не вы, что за вы? Семидесяти лет человек помер, не Енохом[65] же бессмертным ему быть, пора и честь знать!
- Однако это последнее письмо, которое я ему послал, я думаю, его не порадовало.
- Я не посылал этого письма, - ответил Макар Григорьев.
- Так, не посылал: что из-за вздору ссориться!.. Написал только ему, что вы очень поиспужались и писать ему не смеете.
- О, благодарю тебя! - воскликнул Павел и, вскочив, обнял и поцеловал Макара Григорьева.
- Приказчик ваш оттуда приехал, Кирьян; бумаги вам разные привез оттуда.
- Бог с ними, ничего этого я видеть не хочу; батюшка, милый мой, бесценный! Я никогда тебя уже больше не увижу! - говорил с слезами на глазах Павел, всплескивая горестно руками.
Макар Григорьев слушал его молча; на его маленьких и заплывших глазах тоже появились как будто бы слезы.
- Что плакать-то уж очень больно, - начал он, - старик умер - не то что намаявшись и нахвораючись!.. Вон как другие господа мозгнут, мозгнут, ажно прислуге-то всей надоедят, а его сразу покончило; хорошо, что еще за неделю только перед тем исповедался и причастился; все-таки маленько помер очищенный.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
- Макар Григорьев, - начал он, - я хочу всех вас предварительно заложить в опекунский совет, а потом отпущу на волю!
- Как на волю, пошто? - спросил тот.
- А по то, чтобы вы не были крепостными; пока я жив, то, конечно, употреблю все старание, чтобы вам было хорошо, но я умру, и вы достанетесь черт знает кому, и тот, будущий мой наследник, в дугу вас, пожалуй, начнет гнуть!
- Что пустяки какие, - умрете, да в дугу кто-то начнет гнуть. Все вы вздор какой-то говорите. Позовите лучше Кирьяна к себе и примите от него бумаги; я его нарочно привел с собой!
- Ну, позови!
Кирьян вошел. Это уж был теперь совсем седой старик. Он подошел прямо к руке барина, и, как тот ни сопротивлялся, Кирьян притянул к себе руку его и поцеловал ее.
- Что, Кирьян, лишились мы с тобой нашего благодетеля, - начал Павел с навернувшимися опять слезами на глазах.
- Да, батюшка, несчастье какое божеское постигло нас, - отвечал Кирьян, покачивая своей головой и как бы кокетничая своею печалью.
Макар Григорьев, как мы знаем, не прилюбливал полковника, но все-таки видно было, что он искреннее сожалел об его смерти, чем плутоватый Кирьян.
- Как же и в какой именно час дня отец помер? - спросил Павел.
- Двадцать третьего числа-с, - отвечал Кирьян, - во время обеденного стола; гостья у них-с была, старушка Катерина Гавриловна Плавина... и все про сына ему рассказывала, который видеться, что ли, с вами изволил?
- Да, виделся, - отвечал Павел скороговоркой.
- Она об этом ему рассказывала, - он слушать изволил ее, и жареное уж кушать начал, вдруг покатился со стула и жизнь покончил, и салат еще в губках остался; у мертвого уже у него вынимали из ротику.
- Но отчего же все это с ним случилось? Был он перед этим болен, расстроен чем?
- Ничего не было того-с, - отвечал Кирьян. - Конечно, мы сами мало в этом понимаем, но господа тут на похоронах разговаривали: ножки ведь у них от ран изволили болеть, и сколько они тоже лечили эту болезнь, почесть я каждую неделю в город за лекарством для них от этого ездил!.. Все ничего, никакой помощи не было, но старушонка-лекарка полечила их последнее время, только и всего, - раны эти самые киноварью подкурила, так сразу и затянуло все... Ну, и господа так говорили: раны закрылись, в голову и ударило, вред от этого после вышел!
- Тут уж довериться изволили, - отвечал Кирьян и вздохнул.
- Покойный папенька ваш не то что из поученых барь был, а простой: все равно, что и мужик! - вмешался в разговор Макар Григорьев.
- Но кто же распоряжался всем, когда отец помер? - спросил Павел.
- Да эта же самая Катерина Гавриловна Плавина; слава богу, что она и случилась тут: сейчас все ящики, сундуки и комоды опечатала, послала к священникам и за становым. Тот опять тоже переписал все до последнего ягненка.
- Ну, потом похоронили? - говорил Павел. Он хотел знать все подробности, сопровождавшие смерть отца.
- Похоронили-с! Господ очень много съехалось; даже вон из Перцова молодая барыня приезжала; только что в церкви постояла, а в усадьбу в дом не поехала.
- Из Перцова?.. Клеопатра Петровна? - переспросил Павел.
- Да-с, они самые, кажется!.. И как плакать изволили - ужас: пошли с последним-то лобызанием, так на гроб и упали; почесть на руках отнесли их потом оттуда.
"Это что такое? - подумал Павел, удивленный и пораженный этим известием. - Что такое эта безумица делает?.. Неужели она еще любит меня, что и ей так дорого все, что касается до меня?"
От Клеопатры Петровны, с самого ее отъезда в деревню, не было ни строчки. Павел недоумевал.
- К тестеньку-то, видно, пожелала приехать и поклониться ему в последний раз, - пробунчал себе под нос Макар Григорьев.
- Но у ней у самой муж умирает? - спросил Павел Кирьяна.
- Плох, тоже слышно, очень... Кучер ихний при церкви рассказывал о том нашему Петру, - отвечал Кирьян.
- Кучер кучеру там какому-то рассказывал, - перебил, передразнивая Кирьяна, Макар Григорьев. - А ты вот бумаги-то лучше, что привез, подай барину.
Кирьян на эти слова вынул толстый, завернутый в сахарную бумагу пакет и подал его Павлу. Тот развернул, и первое, что увидел, - это билеты приказа общественного призрения на его имя и тысяч на тридцать.
- Это какие деньги? - спросил он.
- Папенькины-с. У них так и записка найдена, чтобы эти деньги сейчас с нарочным к вам везти.
- Откуда же он мог их накопить? - спросил Павел.
- Откуда? - произнес насмешливо Макар Григорьев. - Старик хапуга был: одно лесное именье от сплавного леса, чай, тысячи три дает.
- Дает! - подтвердил и Кирьян.
- А на себя тоже копейки не уболил издержать, - продолжал Макар Григорьев.
- Да уж это точно что, - подтвердил Кирьян. - Когда вот Павла Михайлыча нет, что люди едят, то и он кушает.
- Как купил? - спросил тот с удивлением.
- Куплено-с, - отвечал Кирьян, - перед самой почесть смертью они и крепость на него изволили совершить.
- Но зачем же те-то господа продали?
- Так наслышно, что сын-то генеральшин женится на миллионерке; ну, так чтобы на свадьбу деньги иметь, - объяснил Кирьян.
- Форс тоже держат, - подхватил Макар Григорьев, - коли на богатой женится, так чтобы она думала, что и он богат; а как окрутят, так после и увидят, что свищ только один, прохвост, больше ничего, по-нашему, по-мужицки, сказать...
- Воздвиженское!.. Воздвиженское теперь мое! - повторял Павел с заметным удовольствием.
- Папенька так уж нарочно для вас и купили, - продолжал объяснять Кирьян. - "Пашенька, говорит, всегда хвалил Воздвиженское: вот, говорит, папенька, такую бы нам усадьбу!.. - Ну, так, говорит, пусть он теперь владеет ею, куплю ему на потешку ее!"
Павел опять предался при этом горестным мыслям и воспоминаниям. "Милый, дорогой родитель, - шептал он сам с собой. - Вся твоя жизнь была заботой обо мне, чтобы как-нибудь устроить мою будущность; малейшее желание мое ты всегда хотел исполнить, а я между тем грубил тебе, огорчал тебя!"
И Павел в самом деле искренно думал, что он совершил против отца страшнейшие злодеяния, и затем он снова перешел к прежней своей мысли почтить память старика серьезно добрым делом.
- Ну вот, мои друзья, ты староста дворовый, - сказал он Кирьяну, - а ты, Макар Григорьев, я уж не знаю какой староста, ты мне второй отец становишься...
- Вона! - произнес Макар Григорьев насмешливо, но, видимо, тронутый словами Павла.
- Научите вы меня, как мне все мое именье устроить, чтобы всем принадлежащим мне людям было хорошо и привольно; на волю я вас думал отпустить, но Макар Григорьев вот не советует... Что же мне делать после того?
- Да ничего не делать, веста, как и при папеньке было!.. Что еще тут делать? - перебил Макар Григорьев почти строго Павла, а сам в это время подмигивал ему так, чтобы Кирьян не заметил этого.
- Ничего не надо делать! - повторил он еще раз и обратился уже к Кирьяну:
- Ты шел бы, паря, домой!.. Отпустите его; он устал тоже с дороги, прибавил он Павлу.
- Пожалуй! - отвечал Павел, несколько сконфуженный этими словами и распоряжениями Макара Григорьева.
- Так я пойду-с, - сказал Кирьян и потом опять насильственно поцеловал у Павла руку и ушел.
- Что это вы вздор этакой говорите при этом дураке; он приедет, пожалуй, домой и всю вотчину вашу взбунтует... - начал Макар Григорьев.
- Что же за вздор? - спросил Павел.
- Как не вздор!.. И на волю-то вас отпущу, и Кирюшка какой-нибудь друг мой, а я уж и батькой вторым стал; разве барину следует так говорить; мы ведь не дорого возьмем и рыло, пожалуй, после того очень поднимем.
- Я не для поднятия вашего рыла это делаю, а чтобы устроить ваше благосостояние, - сказал Павел.
- Так что же?.. Дурак-то Кирьяшка и научит вас: он скажет, дай ему денег больше, вот и все наученье его!
- Я-то научу не по-ихнему, - отвечал тот хвастливо, - потому мне ничего не надо, я живу своим, а из них каждая бестия от барской какой-нибудь пуговки ладит отлить себе и украсть что-нибудь... Что вам надо, чтобы было в вашем имении?
- Чтобы бедных мужиков у меня не было.
- Да бедных почесть и нет, есть многосемейные только, с малыми детьми; ну, тем - известно - потяжельше!
- А если им потяжельше, с них меньше повинностей надо брать.
- Ничего не надо! Вздумайте-ка только это вы завести, у вас все сейчас бедными притворятся. Мы ведь, мужики - плуты... Вы не то что позволяйте которому оброку не доносить, пусть он платит, как следует, а потом мне, что ли, хоть из оброку и отдадите, сколько пожелаете, а я в дом это к нему и пошлю, будто жалованья ему прибавляю, а коли не станет заслуживать того, так отдеру.
- Хорошо, я тебе буду отдавать, - сказал Павел, слышавший еще и прежде, что Макар Григорьев в этом отношении считался высокочестным человеком и даже благодетелем, батькой мужицким слыл, и только на словах уж очень он бранчив был и на руку дерзок; иной раз другого мужичка, ни за что ни про что, возьмет да и прибьет.
- Дворовым я завел, чтобы лучше пищу выдавали; не знаю, идет ли теперь это?
- Будет?
- Будет! А то хуже избалуете. Вы когда думаете в деревню-то ехать?
- Ехать-то мне, - начал Павел, - вот ты хоть и не хочешь быть мне отцом, но я все-таки тебе откроюсь: та госпожа, которая жила здесь со мной, теперь - там, ухаживает за больным, умирающим мужем. Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.
- Где уж тут, утерпите ли... Господа тоже ведь избалованы насчет этого.
позволить этого.
- Нет, вам не надо туда ездить, - решил и Макар Григорьев, - пустое дело - бросить вам все это надо; может быть, здесь невесту настоящую, хорошую, с приданым найдете!
- Ах, кстати, - перебил его Павел, вспомнив при слове "с приданым" о деньгах, которыми так великодушно снабжал его Макар Григорьев в продолжение последнего времени, - не угодно ли вам принять от меня мой долг!
И с этим словом он вынул из сахарной бумаги один билет приказа и подал его Макару Григорьеву.
- Ну, что, успеете еще! - произнес было тот.
Макар Григорьев усмехнулся только и положил билет в карман.
- Удивительное дело - какие нынче господа стали, - проговорил он, продолжая усмехаться.
- А что? - спросил Павел.
- Да так! Совсем не то, что прежние, - отвечал Макар Григорьев, бог знает что желая тем сказать, и ушел.
65. Енох - по библейской легенде, один из патриархов, за праведность взятый живым на небо.