IV. АВТОРСТВО
С Вихровым продолжалось тоскливое и бессмысленное состояние духа. Чтобы занять себя чем-нибудь, он начал почитывать кой-какие романы. Почти во все время университетского учения замолкнувшая способность фантазии - и в нем самом вдруг начала работать, и ему вдруг захотелось что-нибудь написать: дум, чувств, образов в голове довольно накопилось, и он сел и начал писать...
Воображение перенесло его в деревню; он описал отчасти местность, окружающую Перцово (усадьбу Фатеевой), и описал уже точь-в-точь господский дом перцовский, и что в его гостиной сидела молодая женщина, но не Клеопатра Петровна, а скорее Анна Ивановна, - такая же воздушная, грациозная и слабенькая, а в зале муж ее, ни много ни мало, сек горничную Марью за то, что та отказывала ему в исканиях. Стоны горничной разрывали сердце бедной женщины, но этого мало; муж, пьяный и озлобленный, входит к ней и начинает ее ласкать. Страдалица этого уже не выдержала: она питает к мужу физиологическое отвращение, она убегает от него и запирается в своей комнате. Затем в одном доме она встречается с молодым человеком: молодого человека Вихров списал с самого себя - он стоит у колонны, закинув курчавую голову свою немного назад и заложив руку за бархатный жилет, - поза, которую Вихров сам, по большей части, принимал в обществе. Молодой человек - старый знакомый героини, но она, боясь ревности мужа, почти не говорит с ним и назначает ему тайное свидание, чтобы так только побеседовать с ним о прошлом...
Вихров писал таким образом целый день; все выводимые им образы все больше и больше яснели в его воображении, так что он до мельчайших подробностей видел их лица, слышал тон голоса, которым они говорили, чувствовал их походку, совершенно знал все, что у них в душе происходило в тот момент, когда он их описывал. Это, наконец, начало пугать его. Чтобы рассеяться немного, он вышел из дому, но нервное состояние все еще продолжалось в нем: он никак не мог выкинуть из головы того, что там как-то шевелилось у него, росло, - и только, когда зашел в трактир, выпил там рюмку водки, съел чего-то массу, в нем поутихла его моральная деятельность и началась понемногу жизнь материальная: вместо мозга стали работать брюшные нервы.
На другой день, впрочем, началось снова писательство. Павел вместе с своими героями чувствовал злобу, радость; в печальных, патетических местах, - а их у него было немало в его вновь рождаемом творении, - он плакал, и слезы у него капали на бумагу... Так прошло недели две; задуманной им повести написано было уже полторы части; он предполагал дать ей название: "Да не осудите!".
Вихрову, наконец, захотелось проверить все, что он написал; он стал пересматривать, поправлять, наконец, набело переписывать и читать самому себе вслух... Ему казалось хорошо, даже очень хорошо сделаться писателем и посвятить всю жизнь литературе; у него даже дыхание от восторга захватывало при этой мысли; но с кем бы посоветоваться, кто бы сказал ему, что он не чушь же совершенную написал?.. Неведомова не было в Москве; Замин и Петин были очень милые ребята, но чрезвычайно простые и вряд ли понимали в этом толк; Марьеновский, теперь уже служивший в сенате, пошел совершенно в другую сторону. Салов оказывался удобнее всех, - тем более, что он сам, кажется, желал сделаться писателем. "Я ему прочту, а он - мне; таким образом это будет мена взаимных одолжений!" С этою мыслью Вихров написал весьма ласковое письмо к Салову: "Мой добрый друг! У меня есть к вам великая и превеликая просьба, и что я вам поведаю в отношении этого - прошу вас сказать мне совершенно откровенно ваше мнение!"
Салов очень хорошо понял, что он зачем-то нужен Вихрову, и потому решился не упускать этого случая. По записке Павла, он сейчас же пришел к нему, но притворился грустным, растерянным, как бы даже не понимающим, что ему говорят.
Вихров спросил его: что такое с ним?
- Делишки скверны, - отвечал Салов и, сверх обыкновения, сел и вздохнул.
Павел сейчас же догадался, что Салов хочет занять у него денег. "Ну, черт с ним, - подумал он, - дам ему; пусть уж при слушании не будет так злобствовать!"
- Какие же это делишки? - сказал он вслух.
- Денег нет, - отвечал Салов.
- Займите у меня, - сказал Вихров, - только много не дам.
- Хорошо, сколько можете, - сказал Салов и сейчас же повеселел.
- Я к вам писал, - начал Павел несколько сурово (ему казался очень уж противен Салов всеми этими проделками), - писал, так как вы сочинили комедию, то и я тоже произвел, но только роман.
- Роман? - воскликнул Салов, как будто бы очень обрадовавшись этому известию.
- Роман, а потому вы прочтите мне вашу комедию, а я вам - мое произведение, и мы скажем друг другу совершенно откровенно наши мнения.
- С величайшею готовностью, - произнес Салов, как будто бы ничего в мире не могло ему быть приятнее этого предложения. - Когда ж вы это написали? - продолжал он тоном живейшего участия.
- В последние три недели, - отвечал Вихров, - вот оно-с, мое творение! - прибавил он и указал на две толстейшие тетрадки.
Салов обмер внутренне: "Он уморит, пожалуй, этим; у меня какие-нибудь три - четыре явления комедии написано, а он будет доедать массой этой чепухи!" Салов был совершенно убежден, что Павел написал чушь, и не высказывал этого ему и не смеялся над ним - только из предположения занять у него денег.
- Кому ж вы будете еще читать? - спросил он.
- Никому больше, кому же? - ответил Павел.
- Отчего же никому? - произнес протяжно Салов: у него в это время мелькнула мысль: "За что же это он меня одного будет этим мучить, пусть и другие попробуют этой прелести!" У него от природы была страсть хоть бы чем-нибудь да напакостить своему ближнему. - Вы бы позвали и других ваших знакомых: Марьеновского, как этих, - Замина и Петина; я думаю, перед более многочисленной публикой и читать приятнее?
- И Неведомова позовите, - продолжал Салов, и у него в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный в своих мнениях, скажет Вихрову: "Что такое, что такое вы написали?" - и как у того при этом лицо вытянется, и как он свернет потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а в то же время приготовлен для слушателей ужин отличный, и они, упитавшись таким образом вкусно, ни слова не скажут автору об его произведении и разойдутся по домам, - все это очень улыбалось Салову.
- Вы позовите и Неведомова, - повторил он еще раз.
- Но где ж я его возьму, - он у Троицы, - говорил Вихров, ходя взад и вперед по комнате.
- Да наймите коляску и пошлите за ним; он сейчас и приедет.
- Непременно! - сказал Салов. Он твердо был уверен, что он своей комедией еще больше пришибет в грязь произведение Вихрова.
По уходе Салова Вихров сейчас же изготовил письмо к Неведомову.
"Милый друг, - писал он, - я согрешил, каюсь перед вами: я написал роман в весьма несимпатичном для вас направлении; но, видит бог, я его не выдумал; мне его дала и нарезала им глаза наша русская жизнь; я пишу за женщину, и три типа были у меня, над которыми я производил свои опыты. Эта, уж известная вам, m-me Фатеева, натура богатая, страстная, способная к беспредельной преданности к своему идолу, но которую все и всю жизнь ее за что-то оскорбляли и обвиняли; потому, есть еще у меня кузина, высокообразованная и умная женщина: она задыхается в обществе дурака-супруга во имя долга и ради принятых на себя священных обязанностей; и, наконец, общая наша любимица с вами, Анна Ивановна, которая, вследствие своей милой семейной жизни, нынешний год, вероятно, умрет, - потому что она худа и бледна как мертвая!.. И никто этих женщин, сколько я ни прислушивался к толкам об них, не пожалел даже; а потому я хочу сказать за них слово, как рыцарь ихний, выхожу за них на печатную арену и, сколько мне кажется, заступлюсь за них - если не очень даровито, то, по крайней мере, горячо и совершенно искренно!.. Вы, друг мой, непременно должны приехать ко мне, потому что вашему эстетическому вкусу я доверяю больше всех, и вы должны будете помочь решить мне нравственный вопрос для меня: должен ли я сделаться писателем или нет?"
Неведомов не заставил себя долго дожидаться: на другой же день после отправки за ним экипажа он входил уже в спальную к Павлу, когда тот только что еще проснулся.
Неведомов расцеловался с ним.
Павел, взглянув ему в лицо, заметил какую-то тревогу.
- Вот как я скоро исполнил ваше желание, - говорил Неведомов, садясь около него. - Что вы такое в письме вашем писали об Анне Ивановне, что она больна очень?
- Она худа мне очень показалась, - отвечал Вихров, заметив, что это известие очень, должно быть, встревожило приятеля.
- От смерти, конечно, далеко, - подтвердил и Вихров.
- А как же вы писали, что она скоро умрет? - расспрашивал его Неведомов.
- Это я так, для красноречия, - отвечал Павел, чтобы успокоить приятеля. Он очень уж хорошо понимал, что тот до сих пор еще был до безумия влюблен в Анну Ивановну. От последнего ответа Неведомов, в самом деле, заметно успокоился.
- Что же, вы в самом монастыре живете? - спросил его Вихров.
- И что же, скучно?
- Иногда.
- Не много.