II. СЕКТАТОР
Вихров очень невдолге получил и ответ на это письмо от Мари. Она, впрочем, писала не много ему: "Как тебе не грех и не стыдно считать себя ничтожеством и видеть в твоих знакомых бог знает что: ты говоришь, что они люди, стоящие у дела и умеющие дело делать. И задаешь себе вопрос: на что же ты годен? Но ты сам прекрасно ответил на это в твоем письме: ты чувствователь жизни. Они - муравьи, трутни, а ты - их наблюдатель и описатель; ты срисуешь с них картину и дашь ее нам и потомству, чтобы научить и вразумить нас тем, - вот ты что такое, и, пожалуйста, пиши мне письма именно в такой любезной тебе форме и практикуйся в ней для нового твоего романа. О себе мне тебе сказать много нечего. Тех господ, которых ты слышал у нас, я уже видеть больше не могу и не выхожу обыкновенно, когда они у нас бывают. Женечка мой все пристает ко мне и спрашивает: "О чем это ты, maman, когда у нас дядя Павел был, плакала с ним?" - "О глупости людской", отвечаю я ему. Жду от тебя скоро еще письма.
Любящая тебя Мари".
Герой мой жил уже в очень красивенькой квартире, которую предложил ему Виссарион Захаревский в собственном доме за весьма умеренную цену, и вообще сей практический человек осыпал Вихрова своими услугами. Он купил ему мебель, нашел повара. Иван был отправлен в деревню, и вместо его были привезены оттуда комнатный мальчик, старуха-ключница и горничная Груша. Последняя цвела радостью и счастьем и, видимо, обращалась с барином гораздо смелее прежнего и даже с некоторою нежностью... В одно утро она вошла к нему и сказала, что какой-то господин его спрашивает.
- Кто такой? - спросил Вихров.
- Не знаю, барин, - нехороший такой, - отвечала Груша.
Вихров велел его просить к себе. Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
- Стряпчий палаты государственных имуществ, Миротворский! отрекомендовался тот.
- Это вы, по поручению моему, депутатом командированы ко мне? - спросил Вихров.
- Точно так-с, - отвечал тот.
Вихров указал ему рукою на стул. Стряпчий сел и стал осматривать Павла своими косыми глазами, желая как бы изучить, что он за человек.
- Мы долго не едем с вами, - сказал ему Вихров.
- Лучше к празднику приедем... завтра. Введение во храм, весьма чтимый ими праздник... может, и народу-то к нему пособерется, и мы самую совращенную, пожалуй, захватим тут.
- Стало быть, мы должны оцепить дом?
- Непременно-с! Поедем ночью и оцепим дом.
Вихрову это было уж не по нутру.
- Скажите, пожалуйста, для чего же все это делается? - спросил он стряпчего.
- Для того, что очень много совращается в раскол. Особенно этот Иван Кононов, богатейший мужик и страшный совратитель... это какой-то патриарх ихний, ересиарх; хлебом он торгует, и кто вот из мужиков или бобылок содержанием нуждается: "Дам, говорит, и хлеба и всю жизнь прокормлю, только перейди в раскол".
- Ну да нам-то что за дело? Бог с ними!
Вихров призадумался. Предстоящее поручение все больше и больше становилось ему не по душе.
- Когда же мы поедем? - спросил он.
- Да сегодняшнюю ночь, а теперь потрудитесь написать в полицию, чтобы вам трех полицейских солдат и жандармов дали.
Вихров поморщился и написал.
Стряпчий взял у него бумагу и ушел. Вихров остальной день провел в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов в одиннадцать у него в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, - это пришли к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя к барину с встревоженным лицом, она сказала:
- Барин, солдаты вас какие-то спрашивают!
- Знаю я, - сказал Вихров, - это они со мной поедут.
- А разве вас, барин, опять повезут куда-нибудь? - спросила Груша, окончательно побледнев.
- Нет, это не меня повезут, а я сам поеду с солдатами по службе.
Груша немного поуспокоилась.
- Это воров, что ли, вы каких, барин, пойдете ловить? - любопытствовала она.
- Воров, - отвечал ей Вихров.
- Смотрите, барин, чтобы вас не убили как, - сказала Груша опять уже встревоженным голосом.
- Не убьют, ничего, - отвечал ей с улыбкой Вихров и поцеловал ее.
Груша осталась этим очень довольна.
- Я, барин, всю ночь не стану спать и буду дожидать вас, - говорила она.
- Нет, спи себе спокойно.
- Не могу, барин, и рада бы заснуть, - не могу.
Вскоре потом приехал и стряпчий в дубленке, но в вицмундире под ней. Он посоветовал также и Вихрову надеть вицмундир.
- Нельзя же ведь, все-таки мы присутствие там составим... - объяснил ему на это Миротворский.
Вихров надел вицмундир; потом все они уселись в почтовые телеги и поехали. Вихров и стряпчий впереди; полицейские солдаты и жандармы сзади. Стряпчий толковал солдатам: "Как мы в селенье-то въедем, вы дом его сейчас же окружите, у каждого выхода - по человеку; дом-то у него крайний в селении".
- Знаем-с! Слава тебе господи, раз шестой едем к нему в гости, отвечали некоторые солдаты с явным смехом.
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная - гололедица. По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им дома Ивана Кононова.
- Пойдемте в дом, - сказал шепотом и задыхающимся от волнения голосом стряпчий Вихрову, и затем они вошли в совершенно темные сени.
Послышалось беганье и шушуканье нескольких голосов. Вихров сам чувствовал в темноте, что мимо его пробежали два - три человека. Стоявшие на улице солдаты только глазами похлопывали, когда мимо их мелькали человеческие фигуры.
- Ведь это все оттуда бегут! - заметил один.
- А бог их знает, - отвечал другой флегматически.
- Погоди, постой, постой! - кричал между тем стряпчий, успевший схватить какую-то женщину. Та притихла у него в руках.
- Солдат! - крикнул он.
Вошел солдат. Он передал ему свою пленницу.
- Держи крепче!
И тотчас же потом закричал: "Ты еще кто, ты еще кто?" - нащупав какую-то другую женщину. Та тоже притихла. Он и ее, передав солдату, приказал ему не отпускать.
- Теперь пойдемте в моленную ихнюю, я дорогу знаю, - прибавил он опять шепотом Вихрову и, взяв его за руку, повел с собой.
Пройдя двое или трое сеней, они вошли в длинную комнату, освещенную несколькими горящими лампадами перед целым иконостасом икон, стоящих по всей передней стене. Людей никого не было.
- Разбежались все, черти! - говорил стряпчий.
- Но, может быть, тут никого и не было, - сказал ему Вихров.
- Как никого не было? Были! - возразил стряпчий.
В это время вошел в моленную и сам Иван Кононов, высокий, худощавый, с длинной полуседой бородой старик. Он не поклонился и не поздоровался со своими ночными посетителями, а молча встал у притолка, как бы ожидая, что его или спросят о чем-нибудь, или прикажут ему что-нибудь.
- Никого я не спрятал, - отвечал Иван Кононов, с какой-то ненавистью взглянув на Миротворского: они старые были знакомые и знали друг друга.
- Что же, разве сегодня службы не было? - продолжал тот.
- Кому служить-то?.. - отвечал Иван Кононов опять как-то односложно: он знал, что с господами чиновниками разговаривать много не следует и проговариваться не надо.
- Ты отслужишь за попа, - заметил Миротворский.
- Нет, я не поп! - отвечал уже с усмешкой Иван Кононов.
- Так, значит-с, мы в осмотре напишем, что нашли раскиданными по иолу подлобники! - И Миротворский указал Вихрову на лежащие тут и там небольшие стеганые ситцевые подушки. - Это вот сейчас видно, что они молились тут и булдыхались в них своими головами.
Вихров на это молчал, но Кононов отозвался:
- Известно, молимся с семейством каждый день и оставляем тут подушечки эти, не собирать же их каждый час.
- А ладаном отчего пахнет, это отчего? - спросил плутовато Миротворский.
- И ладаном когда с семейством курим, не запираюсь в том: где же нам молиться-то, - у нас церкви нет.
- Это что еще? - воскликнул вдруг Миротворский, взглянув вверх. - Ты, любезный, починивал моленную-то; у тебя три новые тесины в потолке введены!
- Ничего нет, никаких тесин новых! - отвечал Кононов немного сконфуженным голосом и слегка побледнев.
- Как нет? Вы видите? - спросил Миротворский Вихрова.
- Вижу, - отвечал тот, решительно не понимая, в чем тут дело и для чего об этом говорят. В потолке, в самом деле, были три совершенно новых тесины.
- Как же ты говоришь, что не новые? - сказал Миротворский Кононову.
- Не новые, - повторил тот еще раз.
- Нет, это новые! - сказал ему и Вихров.
Кононов ничего не отвечал и только потупился.
- Мы моленную, значит, должны запечатать, - сказал Миротворский. Дозволено только такие моленные иметь, которые с двадцать четвертого года не были починяемы, а как которую поправят, сейчас же ее опечатывают.
- Ну-с, теперь станемте опрашивать захваченных, - продолжал Миротворский и велел подать стол, стульев, чернильницу, перо и привести сторожимых солдатами женщин.
- Хорошо ли это делать в моленной? - заметил ему Вихров.
- По закону следует на месте осмотра и опрашивать, - отвечал Миротворский.
Все это было принесено. Следователи сели. Ввели двух баб: одна оказалась жена хозяина, старуха, - зачем ее держали и захватили неизвестно!
Миротворский велел сейчас же ее отпустить и за что-то вместо себя выругал солдата.
- Дурак этакий, держишь, точно не видишь, кого?
Другая оказалась молодая, краснощекая девушка, которая все время, как стояла в сенях, молила солдата:
- Отпусти, голубчик, пожалуйста!
- Не смею, дура; зачем ты сюда приходила?!
- Да я так, на поседки сюда пришла, да легла на печку и заснула.
Миротворский начал плутовато допрашивать ее.
- Ты православная?
- Православная.
- А в церковь редко ходишь?
- Где в церковь-то ходить, - далеко.
- Ну, а сюда, что ли, в моленную ходишь?
- Ино и сюда хожу! - проболталась девушка.
Миротворский все это записывал. Вихрова, наконец, взорвало это. Он хотя твердо и не знал, но чувствовал, что скорее он бы должен был налегать и выискивать все средства к обвинению подследственных лиц, а не депутат ихний, на обязанности которого, напротив, лежало обстаивать их.
- Позвольте, я сам буду допрашивать и писать, - сказал он, почти насильно вырывая у Миротворского перо и садясь писать: во-первых, в осмотре он написал, что подлобники хотя и были раскиданы, но домовладелец объяснил, что они у него всегда так лежат, потому что на них молятся его домашние, что ладаном хотя и пахнуло, но дыма, который бы свидетельствовал о недавнем курении, не было, - в потолке две тесины, по показанию хозяина, были не новые.
Вихров, решившийся во что бы то ни стало заставить Миротворского подписать составленное им постановление, стал ему читать довольно строгим голосом.
- Что ж, хорошо, хорошо! - соглашался сверх ожидания тот. - Но только, изволите видеть, зачем же все это объяснять? Или написать, как я говорил, или уж лучше совсем не писать, а по этому неясному постановлению его хуже затаскают.
- Хуже, ваше высокородие; по этому постановлению совсем затаскают, произнес жалобным голосом и Иван Кононов.
- Как же делать? - спросил Вихров.
- Да так, ничего не писать! - повторил Миротворский. - Напишем, что никого и ничего подозрительного не нашли.
- Сделайте милость, ваше высокородие, - произнес Иван Кононов и повалился Вихрову в ноги.
Старуха, жена Кононова, тоже повалилась ему в ноги.
- Ваше высокородие, простите и меня! - завопила и молоденькая девушка, тоже кланяясь ему в ноги.
Вихров страшно этим сконфузился.
- Да бог с вами, я готов хоть всех вас простить! - говорил он.
- Притеснять их много нечего; старика тоже немало маяли, - поддержал также и Миротворский.
- Три года наезды все; четвертый раз под суд отдают, - жаловался с слезами на глазах Иван Кононов Вихрову, видно заметив, что тот был добрый человек.
- Но почему же так? Что же ты делаешь такое? - спрашивал Вихров.
- Управляющего он маленько порассердил, ну тот теперь и поналегает на него, - объяснил Миротворский.
- Не один уж управляющий поналегает, а все, кажись, чиновники, присовокупил сам Иван Кононов.
- Хочешь, я скажу об этом губернатору? - спросил его Павел.
- Ах, боже мой! Как это возможно! - воскликнул Кононов. - Сделайте милость, слезно вас прошу о том, не говорите!
- Как можно говорить это губернатору! - подхватил и Миротворский.
- Отчего же? - спросил Вихров.
- Съедят! - подтвердил и Миротворский. - Управляющий и без того желает, чтобы нельзя ли как-нибудь его без суда, а административно распорядиться и сослать на Кавказ.
Вихров пожал плечами.
- Так ты, значит, ничего больше не желаешь, - доволен, если мы напишем, что ничего у тебя не нашли? - спросил он Кононова.
- Доволен, - отвечал тот.
- Теперь, я думаю, надобно совращенную допросить, - сказал Вихров, все более и более входя в роль следователя.
- Непременно-с, - подхватил Миротворский. - Позовите ее, - сказал он солдату.
Тот привел совращенную. Оказалось, что это была старая и неопрятная крестьянская девка.
- Ты православная? - спросил ее Вихров.
- Православная, - больше промычала она.
- А в церковь ходишь?
- Хожу, - промычала опять девка.
- Но ведь последнее время перестала?
- Перестала, - мычала девка.
- В раскол, что ли, поступила?
Девка несколько время тупилась и молчала.
- Нету, - проговорила, наконец, она.
- Но к нам в церковь больше не ходишь? - спросил ее Миротворский.
- Нет, - отнекивалась и от этого девка.
- И не желаешь ходить?
- Значит, ты раскольница?
- Ну, раскольница, - сказала, наконец, уже сердито девка.
- Что ее допрашивать - она дура совсем, - сказал Вихров.
- Дура, надо быть, - согласился стряпчий.
- Для правительства все равно, я думаю, хоть в турецкую бы веру она перешла.
- Да вот поди ты!.. Спросите еще ее, не совращал ли ее кто-нибудь, не было ли у нее совратителя?
- А не совращал ли кто-нибудь тебя?
- Нет, никто! - почти окрысилась девка.
Иван Кононов, стоявший все это время в моленной, не спускал с нее глаз и при последнем вопросе как-то особенно сильно взглянул на нее.
- И все теперь, - сказал Миротворский и принялся писать показания и отбирать к ним рукоприкладства.
Когда все это было кончено, солнце уже взошло. Следователи наши начали собираться ехать домой; Иван Кононов отнесся вдруг к ним:
- Сделайте милость, не побрезгуйте, откушайте чайку!
- Выпьемте, а то обидится, - шепнул Миротворский Вихрову. Тот согласился. Вошли уже собственно в избу к Ивану Кононову; оказалось, что это была почти комната, какие обыкновенно бывают у небогатых мещан; но что приятно удивило Вихрова, так это то, что в ней очень было все опрятно: чистая стояла в стороне постель, чистая скатерть положена была на столе, пол и подоконники были чисто вымыты, самовар не позеленелый, чашки не загрязненные.
Хозяин, хоть и с грустным немножко видом, но сам принялся разливать чай и подносить его своим безвременным гостям.
Вихрову ужасно хотелось чем-нибудь ободрить, утешить и, наконец, вразумить его.
- Зачем ты, Иван Кононыч, - начал он, - при таких гонениях на тебя, остаешься в расколе?
- И христиан гнали, не только что нас, грешных, - отвечал тот.
- То другое дело, тем не позволяли новой религии исповедовать; а у вас с нами очень небольшая разница... Ты по поповщине?
- По поповщине.
- А оттого, что все они от нечестивца Никона происходят - его рукоположения.
- А ваши ни от кого уж не происходят, ничьего рукоположения.
- Наши все - патриарха Иосифа рукоположения, - произнес каким-то протяжным голосом Иван Кононов.
- Как же это так, я этого не понимаю, - сказал Вихров.
- А так же: кого Иосиф патриарх благословил, тот - другого, а другой третьего... Так до сих пор и идет, - пояснил Иван Кононов.
- И ты никак, ни для чего и ни для каких благ мира веры своей этой не изменишь? - спросил его Вихров.
- Не изменю-с! И как же изменить ее, - продолжал Иван Кононов с некоторою уже усмешкою, - коли я, извините меня на том, вашего духовенства видеть не могу с духом спокойным; кто хошь, кажется, приди ко мне в дом, калмык ли, татарин ли, - всех приму, а священников ваших не принимаю, за что самое они и шлют на меня доносы-то!
- Он сам вряд ли не поп ихной раскольничей, - шепнул между тем Миротворский Вихрову.
Наконец они опять начали собираться домой. Иван Кононов попробовал было их перед дорожкой еще водочкой угостить; Вихров отказался, а в подражание ему отказался и Миротворский. Сев в телегу, Вихров еще раз спросил провожавшего их Ивана Кононова: доволен ли он ими, и не обидели ли они чем его.
золотых и на имя Вихрова.
Ничего подобного и в голову герою моему, конечно, не приходило, и его, напротив, в этом деле заняла совершенно другая сторона, о которой он, по приезде в город, и поехал сейчас же поговорить с прокурором.
- Ну, Иларион Ардальонович, - сказал он, входя к Захаревскому, - я сейчас со следствия; во-первых, это - святейшее и величайшее дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит в дом к человеку, делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
- Значит, вам понравилось?
- Это не то, что понравилось, это какой-то трепет гражданский произвело во мне; и вы знаете ли, что у нас следователь в одном лице своем заключает и прокурора иностранного, и адвоката, и присяжных, и все это он делает один, тайно в своей коморе.
- Смотрите, что выходит, - продолжал Вихров, - по иностранным законам прокурор должен быть пристрастно строг, а адвокат должен быть пристрастно человечен, а следователь должен быть то и другое, да еще носить в себе убеждение присяжных, что виновно ли известное лицо или нет, и сообразно с этим подбирать все факты.
- Ну, нет! - возразил Захаревский. - У нас следователь имеет больше характер обвиняющего прокурора, а роль адвоката играют депутаты сословные.
- Хороши, батюшка, наши депутаты; я у моего депутата едва выцарапал его клиентов. Потом-с, этот наш раскол... смело можно сказать, что если где сохранилась поэзия народная, так это только в расколе; эти их моленные, эти их служения, тайны, как у первобытных христиан! Многие обыкновенно говорят, что раскол есть чепуха, невежество! Напротив, в каждой почти секте я вижу мысль. У них, например, в секте Христова Любовь явно заметен протест против брака: соберутся мужчины и женщины и после известных молитв - кому какая временно супружница достается, тою и владеют; в противоположность этой секте, аскетизм у них доведен в хлыстовщине до бичевания себя вервиями, и, наконец, высшая его точка проявилась в окончательном искажении человеческой природы - это в скопцах. Далее теперь: обрядовая сторона религии, очень, конечно, украсившая, но вместе с тем много и реализировавшая ее, у них в беспоповщине совершенно уничтожена: ничего нет, кроме моления по Иисусовой молитве... Как хотите, все это не глупые вещи!
- Еще бы! - согласился и прокурор. - Но надобно знать, что здешние чиновники с этими раскольниками делают, как их обирают, - поверить трудно! Поверить невозможно!.. - повторил он несколько раз.
- Вы сделаете великое и благородное дело, - подхватил Захаревский. - Я, откровенно говоря, и посоветовал губернатору отдать вам эти дела, именно имея в виду, что вы повыметете разного рода грязь, которая в них существует.
- Все сделаю, все сделаю! - говорил Вихров, решительно увлекаясь своим новым делом и очень довольный, что приобрел его. - Изучу весь этот быт, составлю об нем книгу, перешлю и напечатаю ее за границей.
- Да благословит вас бог на это! - ободрял его прокурор.
Вслед за тем Вихров объехал все, какие были в городе, книжные лавчонки, везде спрашивал, нет ли каких-нибудь книг о раскольниках, - и не нашел ни одной.