• Приглашаем посетить наш сайт
    Достоевский (dostoevskiy-lit.ru)
  • Люди сороковых годов.
    Часть четвертая. Глава VI. Убитая крестьянская женка

    VI. УБИТАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ЖЕНКА

    Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою полициею.

    На это приглашение Вихрова к нему явился господин высокий, худой и плешивый.

    - У вас есть дело об убийстве крестьянином Ермолаевым жены своей? спросил его прямо Вихров.

    - У нас это дело называется о скоропостижно умершей жене крестьянина Ермолаева.

    - Тут нечисто что-то! - сказал Вихров.

    Секретарь только развел на это руками и вздохнул.

    - Не по одному этому делу полиция наша так распоряжается; пишешь-пишешь на нее в губернское правление, - хоть брось!

    - Но как мне поступить тут? Губернатор мне ничего не пояснил в предписании.

    Секретарь на это слегка усмехнулся.

    - До начальника губернии, - начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, - дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: "Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле... ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют... и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух - из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: "Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?" - "Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил". Пастухи-то, знаете, всем обществом кормятся: понедельно, что ли, там в каждом доме живут. Пастух-то у этого именно Парфена Ермолаева и жил. Он рассказывает это, а я самое дело-то читаю... складно да ладно там написано: что была жена у Парфена Ермолаева, что жили они согласно и умерла она по воле божьей. Так меня, знаете, злость взяла, думал требовать дополнения по делу - пользы нет, я и говорю этому мальчику-то (он шел в губернский город - хлопотать по своему определению): "Ступай, говорю, скажи все это губернатору!" Мальчик-то, вероятно, пошел да и донес.

    - Мне, значит, с пастуха и начать надо, - проговорил Вихров.

    - С пастуха непременно, - подтвердил и секретарь. - Да чего, ведь и медицинского осмотра телу произведено не было.

    - Я произведу медицинский осмотр.

    - Следует, по закону, безотлагательно... Тысячу рублей, говорят, исправнику-то дали за это дело, - присовокупил секретарь. - Вот у меня где эта земская полиция сидит! - произнес он затем, слегка ударяя себя в грудь. - Она всю кровь мою мне испортила, всю душу мою истерзала...

    Земская полиция, действительно, страшно мучила бедного секретаря. Лет двадцать пять сидел он на секретарском стуле и, рассматривая почти каждодневно в делах действия полицейских чинов, конечно полагал, желал и ожидал, что они хоть когда-нибудь и чем-нибудь возблагодарят его, но те упорно не давали ему ни копейки.

    - Откуда же крестьянин мог взять тысячу рублей, чтобы дать исправнику? - спросил его Вихров.

    - Тут, изволите видеть, какая статья вышла! - продолжал секретарь. - По крайности, на базаре так болтал народ: малый-то этот, убийца, еще допреж того продался в рекруты одному богатому мужику; так я полагаю, что не тот ли откупил его.

    - Может быть! - согласился с этим и Вихров и затем, попросив секретаря, чтобы тот прислал ему дело, отпустил его в суд.

    Жрец Фемиды, обругав еще раз земскую полицию, отправился и через несколько минут прислал требуемое от него дело, а Вихров между тем, написав к доктору отношение, чтобы тот прибыл для освидетельствования тела умершей крестьянки Анны Петровой, сам, не откладывая времени, сел в почтовую повозку и поехал. В Вытегру он приехал на рассвете. Все какие-нибудь хитрые и лукавые приемы были ему противны по натуре его. Он прямо подъехал к дому убийцы, вошел и велел позвать к себе всех домашних. Пришли: старик отец, старуха жена его, девка-работница, а парня не было.

    - За сеном он, судырь, уехал, - отвечал тот несколько сконфуженным голосом.

    Вихров в это время случайно взглянул в окно и увидел, что какой-то молодой малый все как-то жался к стене и точно прятался за нее.

    - Да это не он ли? - спросил он вдруг старика.

    - Он и есетко, - отвечал тот и рассмеялся как-то неестественно.

    - Ну, уж позови и его сюда, - сказал Вихров.

    Старик ушел.

    Старуха мать стояла в это время, совсем опустив голову в землю, а девушка-работница как-то глядела все в сторону. Малый вошел вместе со стариком отцом. Он, видимо, бодрился и старался казаться смелым; собой он был белокурый, черты лица имел мелкие и незначительные, но довольно неприятные. Взглянув на него, Вихров совершенно убедился, что он был убийца. Он велел его явившемуся сотскому держать под надзором и затем приказал позвать к себе деревенского пастуха их. Тот пришел. Это был огромный мужик, с страшно загорелым лицом и шеей, так что шивороток у него был почти в воспалительном состоянии; на ногах у него были кожаные башмаки, привязанные крепко увитыми на голенях ремнями; кафтан серый и в заплатах, и от всего его пахнуло сильно сыростью, точно от гриба какого-нибудь. Войдя в избу, он оставил за собою сильный след грязи.

    - Как намокли, проклятые! - говорил он, смотря себе на ноги.

    Вихров сначала не принял осторожности и, не выслав старика отца (парень, мать и девка сами вышли из избы), стал разговаривать с пастухом.

    - Ты у здешнего хозяина ночуешь?

    - Нет, не ночую! - отвечал пастух каким-то глухим голосом.

    - А как молодой хозяин жил с женою - согласно, али нет?

    - Почем же я знаю? - отвечал пастух мрачно.

    - А если я знаю, что ты знаешь - и знаю даже, что ты говорил, как хозяин твой убил жену свою, - сказал Вихров.

    Пастух при этом посмотрел ему исподлобья в лицо, а потом повел глазами в ту сторону, где стоял старик, отец убийцы. Вихров догадался и выслал того. Они остались вдвоем с пастухом.

    - Что же, парень убил жену? - спросил Вихров.

    Пастух молча, не произнеся ни слова, мотнул только ему головой.

    - Как же он убил ее, каким орудием? - спрашивал Вихров.

    Пастух взял себя за горло рукой и сдавил ею горло.

    - Удавил или задушил?

    Вихров понял его.

    - Больше ты ничего не знаешь? - спросил он его.

    - Ничего, - отвечал пастух.

    Вихров отпустил его до поры до времени.

    Уходя, пастух оставил снова сильный след грязи.

    - Извините! - сказал он, обертываясь в дверях к Вихрову с какой-то полуулыбкой.

    Вскоре после того приехал доктор. Оказалось, что это был маленький Цапкин, который переменился только тем, что отпустил подлиннее свои бакенбарды... С Вихровым он сделал вид, что как будто бы и знаком не был, но тот не удержался и напомнил ему.

    - Мы встречались с вами у женщины, несчастливой в семейной жизни, а теперь сходимся у женщины, уже убитой своим мужем, - проговорил он.

    Доктор сначала на это ничего не отвечал и даже сконфузился немного.

    - Я уже женат, - проговорил он.

    - Слышал это я, - подхватил Вихров.

    Маленький доктор перешел, посредством протекции Захаревского, в эту губернию именно потому, что молодая жена его никак не хотела, чтобы он жил так близко к предмету прежней своей страсти.

    - Мы тело должны выкопать и вскрыть, - сказал ему Вихров.

    - Да, - отвечал ему доктор с важным видом: как большая часть малорослых людей, он, видимо, хотел этим нравственным раздуваньем себя несколько пополнить недостаток своего тела.

    Вихров для раскапывания могилы велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом деле. Сошлось человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и лица у всех были невеселые и непокойные. Вихров велел им взять заступы и лопаты и пошел с ними в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от деревни всего с версту. Доктор тоже изъявил желание сходить с ними.

    Дорогой Вихров стал разговаривать с понятыми.

    - Ведь баба-то, братцы, говорят, убита мужем? - обратился он ко всем им.

    - Бог ее знает, батюшка, - отвечали те в один голос.

    - Нет, не бог, а и вы знаете! - сказал им укоризненным тоном Вихров.

    Мужики на это ничего не сказали.

    - Нет, судырь, мы этого не говорили, - возразил один из мужиков, поумнее других на лицо.

    - Как не говорили, вот ваше показание! - И Вихров прочел им показания их.

    - Мы точно что, судырь, - продолжал тот же мужик, покраснев немного, баяли так, что мы не знаем. Господин, теперича, исправник и становой спрашивают: "Не видали ли вы, чтобы Парфенка этот бил жену?" - "Мы, говорим, не видывали; где же нам видеть-то? Дело это семейное, разве кто станет жену бить на улице? Дома на это есть место: дома бьют!"

    - Нет, вы не то показали: вы показали, что они согласно и в мире всегда жили.

    - Нет-с, как это мы можем показать! - возразил все тот же мужик, более и более краснея. - Ведь мы, судырь, неграмотные; разве мы знаем, что вы тут напишете: пишите, что хотите, - мы народ темный.

    - Но тот грамотный, который за вас прикладывал руку, тот не темный; пусть бы он прочел вам! - возразил Вихров. - Кто тут рукоприкладствовал за всех, - какой-то Григорий Федосеев?

    - Я-с это, - отвечал один из понятых, ужасно корявый и невзрачный мужик.

    - Когда ж мы говорили так? - спрашивали его прочие мужики.

    - Как же вы говорили? Известно, так говорили, - отвечал тот, заметно уже обозлившись.

    - Никогда мы так не говаривали; ты теперь и отвечай за то! - продолжал прежний, более умный мужик.

    - Известно, не говорили, - подтвердили и другие мужики.

    Корявый мужичонка совсем обозлился.

    - Как не говорили, черти этакие, дьяволы, - вино-то с них пили, а тут и не говорили!

    - Никакого вина не было, что ты врешь, дурак этакой, - унимал его прежний умный мужик.

    - Какое это вино? - спросил Вихров.

    - А вино, судырь, которое Федор Романыч купил, - ишь, больно ловки, отвечай теперь я за них один!

    - Какой Федор Романыч? - спросил Вихров.

    - А мужичок, которому Парфенка в рекруты продался.

    - Что ты тут Федора-то Романова плетешь, пошто он тебе, дурак этакой и свинья! - отозвался вдруг на это высокий мужик.

    - Сам свинья, что ты лаешься-то? Ты всем делом этим и орудовал.

    В это время вошли все в село и прошли прямо на церковный погост. Один из мужиков показал могилу убитой. На ней стоял совершенно новый крест. Вихров послал к священнику просить позволения разрыть эту могилу. Тот благословил. Стали вынимать крест. Мужики заметно принялись за это дело с неудовольствием, а высокий мужик и не подходил даже к могиле. Вихров - тоже сначала принявшийся смотреть, как могила все более и более углублялась - при первом ударе заступа у одного из мужиков во что-то твердое, по невольному чувству отвращения, отвернулся и более уж не смотрел, а слышал только, как корявый мужик, усерднее всех работавший и спустившийся в самую даже могилу, кричал оттуда:

    - Давайте веревки-то поскорей, а то расчихаешься тут!

    Потом Вихров через несколько минут осмелился взглянуть в сторону могилы и увидел, что гроб уж был вынут, и мужики несли его. Он пошел за ними. Маленький доктор, все время стоявший с сложенными по-наполеоновски руками на окраине могилы и любовавшийся окрестными видами, тоже последовал за ними.

    Мужики, неся гроб, по свойству русских людей - позубоскалить при каждом деле, как бы оно неприятно ни было, и тут не утерпели и пошутили.

    - Григорий Федосеич, завывай; ты мастер выть-то! - сказал молодой парень, обращаясь к корявому мужику.

    - Сами вы, черти, мастера! - выругался тот.

    - Как же ты, братец, ругаешься; гроб несешь и ругаешься, а еще грамотный! - укорял его молодой парень.

    - Он ведь только на блины, да на кутью выть-то любит, а без этого не станет! - объяснил про Григорья Федосеева другой мужик.

    - Ты-то пуще станешь! - отругивался и от него Григорий Федосеич.

    Прочие мужики ухмылялись и усмехались, и один только высокий мужик шел все молча, не улыбнувшись и, видимо, стараясь даже отставать от идущих.

    В доме Парфена Ермолаева, должно быть, сильно перепугались, когда увидали, что гроб несут назад, а особенно - девушка-работница...

    - Матушка, гроб-то Анны назад несут! - воскликнула она, первая увидев это и обращаясь к старой хозяйке.

    - Ну, вот, матери!.. Господи помилуй! - произнесла та.

    - Анну выкопали и назад принесли! - сказал и старик, войдя в избу.

    - Куда же, баунька, поставить-то ее, поставить-то ее куда? - спрашивала работница.

    - Не ведаю уж! - отвечала ей старуха.

    Парфен в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на ноги, снял шапку и перекрестился.

    Доктор вошел первый в дом Парфена, осмотрел его весь и велел в нем очистить небольшую светелку, как более светлую комнату.

    Там разложили на козлах несколько досок и поставили гроб. Открыть его Вихров сначала думал было велеть убийце, но потом сообразил, что это может выйти пытка, - таким образом гроб открыть опять выискался тот же корявый мужик.

    - Они на меня, ваше высокородие, все теперь сваливают, - говорил он, заметив, что он один с Вихровым в светелке, - а вот, матерь божия, за все мое рукоприкладство мне только четвертак и дано было.

    - Да ведь это сын, ваше высокородие, того мужичка, который купил Парфенку-то в рекруты; вот ему это и не по нутру, что я говорю, - отвечал корявый мужик. - Ну-те, черти, - крикнул он затем в окно другим понятым, стоявшим на улице, - подите, пособите покойницу-то вынуть из гроба.

    Те неохотно и неторопливо вошли в светелку и больше вытряхнули труп из гроба, чем вынули. Вошел потом и доктор.

    Он был без сюртука, с засученными рукавами рубашки, в кожаном переднике, с пилой и с ножом в руках; несмотря на свой маленький рост, он в этом виде сделался даже немного страшен. Без всякой церемонии, он вынул из-за своего пояса заткнутые ножницы и разрезал ими на покойнице саван, сарафан и рубашку, начиная с подола до самой шеи, разрезал также и рукава у рубашки, и все это развернул. Понятые отворотились; даже и корявый мужик не смотрел на это. Вихров тоже с величайшим усилием над собой взглянул на покойницу и успел только заметить, что она была недурна лицом и очень еще молода.

    - Не угодно ли вам записывать судебно-медицинский осмотр, - сказал маленький доктор, обращаясь к нему с важностью. - Ну, смотрите и вы хорошенько! - прибавил он мужикам уже строго.

    Вихров сел и приготовился записывать.

    - На теменных костях, - начал доктор громко, как бы диктуя и в то же время касаясь головы трупа, - большой пролом, как бы сделанный твердым и тупым орудием. Смотрите! - обратился он к понятым.

    Некоторые из них, а в том числе и корявый мужик, подошли, посмотрели и отошли.

    - А это штука еще лучше! - произнес доктор как бы про себя и потом снова задиктовал: - Правое ухо до половины оторвано; на шее - три пятна с явными признаками подтеков крови; на груди переломлено и вогнуто вниз два ребра; повреждены легкие и сердце. Внутренности и вскрывать нечего. Смерть прямо от этого и последовала, - видите все это?

    Понятые молчали. Высокий мужик как будто бы хотел что-то возразить, но, кажется, не посмел.

    - Теперь надобно мужа и домашних привести, чтобы они видели.

    Вихров велел.

    Те пришли, за исключением девки-работницы. Парень явно трепетал всем телом.

    - Видите! - сказал доктор и показал им голову. - Видите! - и он указал на отодранное ухо. - И вот эти маленькие дырки в полтора вершка величины; ну, и подпишитесь ко всему этому! - прибавил он, показывая на осмотр, написанный Вихровым.

    Тот начал читать бумагу громко и внятно.

    же корявому мужику: он, кроме важности, был, как видно, и большой формалист в службе.

    - Как бы мне, ваше высокородие, и за это чего не было? - спросил мужик Вихрова.

    - Нет, за это ничего не будет, - успокоил его тот.

    Доктор между тем потребовал себе воды; с чрезвычайно серьезною физиономией вымыл себе руки, снял с себя фартук, уложил все свои инструменты в ящик и, не сказав Вихрову ни слова, раскланялся только с ним и, сев в свой тарантасик, сейчас уехал.

    По отъезде его труп надобно было снова снести на кладбище и зарыть в могилу.

    - Пусть сами они свезут!.. Батько-то старик ни черта у них не делает! присовокупил и корявый мужик.

    - Да я, пожалуй, свезу, - отвечал старик-отец, кидая вокруг себя какой-то беспокойный взор. - Подсобите хоть положить-то ее, - прибавил он понятым.

    - Да это подсобим, - отвечал корявый мужик и пошел, впрочем, один только подсоблять старику.

    Раздел сайта: