• Приглашаем посетить наш сайт
    Ходасевич (hodasevich.lit-info.ru)
  • Люди сороковых годов.
    Часть четвертая. Глава XI. Юлия и Груня

    XI. ЮЛИЯ И ГРУНЯ

    Дома Вихрова ужасно ожидали. Груня вскрикнула даже, когда увидела, что он на почтовой тройке в телеге подъехал к крыльцу, - и, выбежав ему навстречу, своими слабыми ручонками старалась высадить его из экипажа.

    - Барин, я думала, что вы уж и не приедете совсем, - говорила она задыхающимся от радости голосом. - Благодарю покорно, что вы мне написали, прибавила она и поцеловала его в плечо.

    - Я знал, что ты будешь беспокоиться обо мне, - отвечал Вихров.

    - Ужас, барин, чего-чего уж не передумала! Вы другой раз, как поедете, так меня уж лучше вместо лакея возьмите с собой.

    - Как это на следствие с горничной ехать - это противозаконно, возразил Вихров.

    - Да я мальчиком, барин, оденусь; я уж примеривала с верхнего мальчика чепан, никак меня не отличить от мужчины - ужасно похожа!

    - А что верхние? - спросил Вихров.

    - Ничего-с!.. Барышня-то была нездорова. Все по вас тоже, говорят, скучает.

    - По мне?

    - Да-с. Ей-богу, люди их смеялись: "Что, говорят, ваш барин - женится ли на нашей барышне?.. Она очень влюблена в него теперь".

    - И что же ты на это сказала?

    - Я говорю: "Наш барин никогда и ни на ком не женится!"

    - Отчего ж ты так думаешь? - спросил ее Вихров с улыбкою.

    - Оттого, барин, куда же вам меня-то девать будет? Вам жаль меня будет: вы добрый.

    Вопрос этот в первый еще раз представлялся Вихрову с этой стороны: что если он в самом деле когда-нибудь вздумает жениться, что ему с Груней будет делать; деньгами от нее не откупишься!

    "Э, - подумал он, - где мне, бобылю и скитальцу, жениться", - и то же самое высказал и вслух:

    - Не бойся, никогда и ни на ком не женюсь.

    - Ну, вот, барин, благодарю покорно, - сказала Груня и поцеловала опять его в плечо.

    - А то, барин, еще умора... - продолжала она, развеселившись, - этта верхний-то хозяин наш, Виссарион Ардальонович встретил меня в сенях; он наглый такой, ни одной девушки не пропустит... "Что, говорит, ты с барином живешь?" - "Живу, - говорю я, - где же мне жить, как не у барина?" - "Нет", - говорит, - и, знаете, сказал нехорошее. "Нет уж, говорю, - это извините, барин наш не в вас!" - "Ну, коли он не такой, так я за тобой стану волочиться". Я взяла да кукиш ему и показала; однако он тем не удовольствовался: кухарку свою еще подсылал после того; денег ужас сколько предлагал, чтобы только я полюбила его... Я ту так кочергой из кухни-то прогнала, что чудо!

    - Что ж ты нравишься, что ли, ему очень?

    - Не знаю, зачем уж так я оченно ему нужна; точно мало еще к нему разных мамзелей его ходит.

    - Много!.. Прескверный насчет этого мужчина.

    В это время сверху пришел к Вихрову посол.

    - Шлет уж - не терпится! - сказала Груня с гримаской, увидя горничную Юлии Ардальоновны.

    - Барышня велела поздравить вас с приездом, - проговорила та, - и сказать вам, что если вы не очень устали, так пожаловали бы к ним: они весьма желают вас видеть.

    - Хорошо, скажи, что приду, - отвечал Вихров.

    Груня сделала при этом не совсем довольное личико, впрочем, молча и с покорностью пошла подавать барину умываться и одеваться.

    Он, придя наверх, действительно застал Юлию больной. Она сидела на кушетке, похудевшая, утомленная, но заметно с кокетством одетая. При входе Вихрова она кинула на него томный взгляд и очень слабо пожала ему руку.

    - Вы больны? - спросил ее Вихров, почему-то сконфуженный ее печальным видом.

    - Да, немножко, - отвечала Юлия, а сама между тем с таким выражением взяла себя за грудь, которым явно хотела показать, что, напротив, - множко.

    - Чем же, собственно? - спросил Вихров, садясь от нее довольно далеко.

    - Я не спала все это время, а потому сил совершенно нет, - отвечала Юлия, устремляя на Вихрова нежный взор.

    Он, со своей стороны, просто не знал - куда себя и девать.

    - Послушайте, Вихров, - начала Юлия, - скажите мне, могу я вас считать себе другом?

    - Сколько вам угодно! - отвечал он, стараясь придать начинающемуся разговору шутливый тон.

    - И вы будете со мной откровенны? - продолжала Юлия.

    - В чем могу! - отвечал Вихров, пожимая плечами.

    - Скажите, - говорила Юлия (она в это время держала глаза опущенные вниз), - вы кроме Фатеевой не любили и не любите никакой другой женщины?

    - Любил! - отвечал Вихров односложно.

    - Но надеюсь, - продолжала Юлия, - что в этом случае ваш вкус не унизился до какой-нибудь госпожи - очень уж невысокого происхождения?

    Вихров при этом взглянул на Юлию: он догадался, что она намекает ему на Грушу, - и ему вздумалось немного подшутить над ней за ее барскую замашку.

    - А отчего же и не унизиться? - спросил он.

    - Да потому что... - отвечала Юлия, вся вспыхнув и пожимая плечами, интересного тут ничего нет... может быть, впрочем, это только какое-нибудь временное увлечение?

    Юлия не знала - как и понять его. Насчет Груши ей разболтал и этим очень обеспокоил ее брат Виссарион.

    - Никогда он на тебе не женится, - бухнул он ей прямо, - потому что у него дома есть предмет страсти.

    Юлия вопросительно посмотрела на брата.

    - Я пятьсот рублей предлагал, чтобы получить только взаимность, - не приняла.

    Виссарион более вящего доказательства не полагал и нужным прибавлять со своей стороны.

    - Может быть - ты не нравишься ей, - проговорила Юлия, потупляясь.

    - Ну да, не нравишься... Нравятся им только деньги, а если не берет, значит - с той стороны дают больше.

    Тысячи мрачных мыслей наполнили голову Юлии после разговора ее с братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться в чувствах своих к нему, а там - пусть будет, что будет!

    - Послушайте, - начала она, побледнев вся в лице, - за то, что вы мне открыли вашу тайну...

    Какую ей Вихров тайну открыл - неизвестно.

    - Я сама вам открою тайну.

    Вихров понял, куда начинал склоняться разговор - и очень этого испугался. Главное, он недоумевал: остановить ли Юлию, чтобы она не открывала ему тайны; если же не остановить ее, то что ей сказать на то? К счастью его, разговор этот перервал возвратившийся домой Виссарион.

    - А, изволили прибыть?.. - воскликнул он не без удовольствия и в то же время мельком взглянув на сестру, сидевшую в какой-то сконфуженной и недовольной позе. Недовольна Юлия была, по преимуществу, его приходом.

    - Вы там, батюшка, говорят, чудеса напроизводили, - продолжал инженер, - бунт усмирили, смертоубийство открыли!

    - Было все это отчасти, - отвечал Вихров.

    - А губернатора видели?

    - Нет еще.

    - Так как же это?

    - А так же, завтра успею.

    - Этого нельзя, - воскликнул Захаревский, - со следствия вы должны были бы прямо проехать к нему; поезжайте сейчас, а то он узнает это - и бог знает как вас распудрит.

    - Пусть себе, очень мне нужно! - сказал сначала Вихров, но потом подумал, что инженер может опять куда-нибудь уехать, и он снова останется с Юлией вдвоем, и она ему сейчас же, конечно, откроет тайну свою.

    - В самом деле, я съезжу, - проговорил он, вставая.

    - Поезжайте, поезжайте! - говорил Захаревский.

    Юлия спросила его тихим голосом:

    - А к нам еще придете?

    - Может быть, - отвечал Вихров и проворно ушел.

    - Что, поразила его грустным своим видом? - спросил Захаревский сестру.

    Та рассердилась на это.

    - Что это у тебя за глупые шутки надо мной!

    - Не шутки, а, право, уж скучно на все это смотреть! - отвечал с сердцем инженер.

    К губернатору Вихров, разумеется, не поехал, а отправился к себе домой, заперся там и лег спать. Захаревские про это узнали вечером. На другой день он к ним тоже не шел, на третий - тоже, - и так прошла целая неделя. Захаревские сильно недоумевали. Вихров, в свою очередь, чем долее у них не бывал, тем более и более начинал себя чувствовать в неловком к ним положении; к счастию его, за ним прислал губернатор.

    Вихров сейчас же поспешил к нему поехать.

    Начальник губернии в это время сидел у своего стола и с мрачным выражением на лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.

    Окончив чтение бумаги, губернатор порывисто позвонил.

    В кабинет вбежал адъютант.

    - Что же Вихрова мне? - произнес сердито начальник губернии.

    - Он здесь, ваше превосходительство, - отвечал адъютант.

    - Позовите его сюда!

    Вихров вошел.

    Лицо губернатора приняло более ласковое выражение.

    - Здравствуйте, любезнейший, - сказал он, - потрудитесь вот с отцом Селивестром съездить и открыть одно дело!.. - прибавил он, показывая глазами на священника и подавая Вихрову уже заранее приготовленное на его имя предписание.

    Тот прочел его.

    - Сейчас же! - отвечал тот ему сурово. - В воскресенье они были для виду у меня в единоверии; а завтра, на Петров день, сбегутся все в свою моленную.

    Вихров молчал: самое поручение было сильно ему не по душе, но оно давало ему возможность уехать из города, а возвратившись потом назад, снова начать бывать у Захаревских, - словом, придать всему такой вид, что как будто бы между ним и Юлией не происходило никакого щекотливого разговора.

    - С богом, поезжайте, - сказал ему губернатор.

    - Не угодно ли вам будет со мной ехать, на моей паре? - сказал он, нагоняя Вихрова на улице.

    - А это далеко?

    - Нет, одна пряжка всего.

    - Хорошо!

    - Вам будет без сумнения, да и мне тоже! - говорил он. - А вот и кони мои, - прибавил он, показывая на ехавшую по улице пару, которою правил, должно быть, работник.

    Вихров шел быстро; священник не отставал от него: он, по всему заметно было, решился ни на минуту не выпускать его из глаз своих.

    - А кто такой становой у вас? - спросил его Вихров.

    - Огарков, переведенный к нам из другой губернии, - отвечал священник.

    Оказалось, что это был муж уже знакомой нам становой, переведенный в эту губернию тоже по рекомендации Захаревских.

    - У него жена, - этакая толстая и бойкая? - спросил Вихров.

    - Она самая и есть, - отвечал священник. - Пострамленье кажись, всего женского рода, - продолжал он, - в аду между блудницами и грешницами, чаю, таких бесстыжих женщин нет... Приведут теперь в стан наказывать какого-нибудь дворового человека или мужика. "Что, говорит, вам дожидаться; высеки вместо мужа-то при мне: я посмотрю!" Того разложат, порют, а она сидит тут, упрет толстую-то ручищу свою в колено и глядит на это.

    При таком описании образ милой становой, как живой, нарисовался в воображении Вихрова.

    Груня чрезвычайно удивилась, когда увидела, что барин возвратился с священником.

    - Я опять сейчас, Груша, уезжаю, - сказал он ей.

    - Вот тебе раз! - произнесла она испуганным голосом.

    - И тебя никак уже не могу взять с собой, потому что еду с священником, - шутил Вихров.

    - Опять к раскольникам.

    - Ну, что, барин, вы нарочно, должно быть, напрашиваетесь, чтобы кутить там с раскольническими девушками: у них там есть прехорошенькие!

    - Есть недурные! - шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: "Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному делу - так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду".

    Священник все это время, заложив руки назад, ходил взад и вперед по зале - и в то же время, внимательно прислушиваясь к разговору Вихрова с горничной, хмурился; явно было, что ему не нравились слышимые им в том разговоре шутки.