XV. ТУЧИ НАЧИНАЮТ СОБИРАТЬСЯ
Герой мой очень хорошо понимал, что в жизни вообще а в службе в особенности, очень много мерзавцев и что для противодействия им мало одной энергии, но надобно еще и суметь это сделать, а также и то, что для человека, задавшего себе эту задачу, это труд и подвиг великий; а потому, вернувшись со следствия об опекунских деяниях Клыкова, он решился прежде всего заехать к прокурору и посоветоваться с ним. Тот встретил его с какой-то полуулыбкой.
Вихров рассказал ему все дело подробно.
- Я уж слышал это, - отвечал Иларион Захаревский, - губернатор приглашал меня по этому делу и говорил со мною о нем.
- Что же именно? - спросил Вихров.
Захаревский усмехнулся.
- Они тут совсем другой оборот дают! - начал он. - Они говорят, что вы взбунтовали все имение против опекуна!
- Чем же я взбунтовал? - спросил Вихров.
- Тем, что вы собирали их, говорили им речи, чтобы они не слушались опекуна.
- Я говорил им только, чтобы они показывали правду.
- Ну, а они объясняют, что вы к ним воззвание произносили! Давать всему какой угодно оттенок - они мастера; однако позвольте мне ваше дело посмотреть, - прибавил Захаревский, увидев в руках Вихрова дело.
Тот ему подал его, Захаревский просмотрел его с первой страницы до последней.
- Все очень обстоятельно обследовано; не знаю, как они вывернутся тут! - проговорил он.
- Мало, что обстоятельно обследовано, но у меня еще есть и другие факты... Он хотел меня даже отравить!..
И Вихров рассказал историю о дурмане.
Захаревский на это пожал только плечами.
- Что же они намерены теперь сделать с своей стороны? - спросил Вихров.
- Решительно не знаю, - отвечал Захаревский. - Губернатор только спрашивал меня, не следует ли команды ввести в именье. Я говорю, что команды вводятся, когда уже испытают прежде все предварительные полицейские меры. Пусть прежде туда выедет полиция, члены опеки и внушат крестьянам повиновение; наконец, говорю, еще не известно, что откроется по исследованию вашего чиновника, и, может быть, действия опекуна таковы, что его самого следует удалить и что крестьяне оказывают неповиновение только против него. "Никогда, говорит, не может быть этого, потому что он человек прекрасный!"
- Хорош прекрасный человек! - воскликнул Вихров.
- Он его, по крайней мере, таким считает!.. Сам же Клыков, как слышал я, ускакал в Петербург, вероятно, там выдумает что-нибудь отличное! заключил Захаревский и, видимо, от сдерживаемой досады не в состоянии даже был покойно сидеть на месте, а встал и начал ходить по комнате. - Это такие, батюшка, изобретатели и творцы в этом роде, что чудо! Все усилия, все способности свои употребляют на это. Говорят, по случаю вакансии председателя уголовной палаты, они тоже славную вещь затевают. Кандидатом у того совестный судья...
- Это что на театре не хотел играть у губернатора? - подхватил Вихров.
- Тот самый; во-первых - человек безукоризненной честности, во-вторых самостоятельный, и он вдруг предположил... Они в этом своем величии опьяневают как-то и забывают всякое приличие!.. Предположил заместить его Пиколовым - этой дрянью, швалью, так что это почти публичное признанье в своей связи с его женою!
Говоря это, прокурор побледнел даже и беспрестанно потрясал своей сухощавой головой.
- Но как же он это сделает? - спросил Вихров. - Председатели палаты по выборам... Пиколова, вероятно, все черняками закидают.
- Ну, судья-то, кажется, не дастся ему очернить себя, он не из таких сам зубаст! - возразил Вихров.
- Не дастся!.. Хорошо, если успеет в этом! - сказал прокурор. Говорят, хочет ехать в Петербург и хлопотать там.
- Наконец, и вы должны помочь ему; вы все-таки здесь - царское око! подхватил Вихров.
- Я, конечно, с своей стороны сделаю все, - продолжал Захаревский, напишу министру и объясню всю интригу; пусть там меня переводят куда хотят, но терпения моего больше недостает переносить все это!
Всеми этими речами прокурор очень нравился Вихрову.
- Так следствие мое, значит, складно произведено? - спросил он.
- Очень складно! - отвечал прокурор. - Пусть они пожуют его и покусают; я очень рад, что оно - в том же роде, как и штука с судьей, так что все это мы можем вместе соединить.
- Поеду представлять ему дело, - сказал Вихров.
- Поезжайте и заезжайте, пожалуйста, оттуда сказать, что он вам будет говорить.
- Непременно! - отвечал Вихров и уехал.
Ему весело даже было подумать о том, как у начальника губернии вытянется физиономия, когда он будет ему рассказывать, как он произвел следствие; но - увы! - надежда его в этом случае не сбылась: в приемной губернатора он, как водится, застал скучающего адъютанта; сей молодой офицер пробовал было и газету читать и в окно глядеть, но ничего не помогало, все было скучно! Он начал, наконец, истерически зевать. При появлении Вихрова он посмотрел на него сонными глазами.
- К Ивану Алексеевичу? - спросил он его как-то нехотя и сам в это время позевнул.
- Да, - отвечал Вихров и тоже, по симпатии, невольно позевнул.
- Вам тоже, видно, спать хочется? - сказал адъютант.
- Я всю ночь ехал, - отвечал Вихров.
- А я время проводил с прехорошенькой женщиной, - отвечал адъютант и снова самым отчаянным образом зевнул.
"О, чтобы тебя черт побрал!" - подумал Вихров и вместе с тем не удержался и сам зевнул.
- Иван Алексеевич посылал за вами, или вы сами пришли к нему? продолжал лениво адъютант.
- Сам пришел, - отвечал Вихров.
- Он занят теперь и не велел никого принимать, - говорил адъютант, снова зевая.
- Чем же занят? - спросил Вихров, стараясь удержать свои мускулы от зевоты.
- Шорник у него; сбрую подряжает его новую сделать, - отвечал наивно адъютант.
Вихров, делать нечего, сел и стал дожидаться.
Адъютант был преданнейшее существо губернатору, - и хоть тот вовсе не посвящал его ни в какие тайны свои, он, однако, по какому-то чутью угадывал, к кому начальник губернии расположен был и к кому - нет. Когда, на этот раз, Вихров вошел в приемную, адъютант сейчас же по его физиономии прочел, что начальник губернии не был к нему расположен, а потому он и не спешил об нем докладывать.
- Доложите, пожалуйста; может быть, он уже с шорником кончил, проговорил он.
- А у вас нужное разве дело?
- Очень нужное! - подхватил Вихров.
Адъютант лениво пошел в кабинет. Там он пробыл довольно долго. Начальник губернии, после его доклада, все почему-то не удостоивал его ответа и смотрел на бумагу.
- Пусть подождет, я выйду туда, - сказал он наконец.
- Он сюда выйдет! - проговорил еще небрежнее адъютант и, сев на свое место, не стал даже и разговаривать с Вихровым, который, прождав еще с час, хотел было оставить дело и уехать, но дверь из кабинета отворилась наконец и губернатор показался; просителей на этот раз никого не было.
Губернатор подошел к вставшему на ноги Вихрову и ни слова не начинал говорить, как бы ожидая, что тот скажет.
Вихров подал ему рапорт о деле и назвал последнее только по имени.
Губернатор пробежал его рапорт с начала до конца.
- Там крестьяне, говорят, оказали неповиновение, - проговорил он, наконец, каким-то глухим голосом.
- Я не видал никакого неповиновения, - отвечал Вихров.
- Я говорю не в отношении вас, а в отношении опекуна, - произнес губернатор самым равнодушным тоном, как бы не принимая в этом деле никакого личного участия.
- Я не слыхал об этом, - отвечал Вихров.
- Мне по этому делу, может быть, опять придется послать, - проговорил губернатор и с делом ушел в кабинет.
Вихров остался в совершенном недоумении от такого приема и поехал, по своему обещанию, рассказать об том прокурору. Там он застал Виссариона Захаревского.
Вихров сейчас же стал рассказывать, как губернатор его принял:
- Во-первых, в кабинет к себе не пустил и заставил дожидаться часа два; я по этому заключил, что он очень гневен был на меня; но потом, когда он вышел в приемную, то был тих и спокоен, как ангел!
- Ну, ваше дело, значит, плохо, - подхватил прокурор, - значит, он запасся против вас серьезными фактами, по которым он жамкнет и давнет вас отличнейшим образом.
- Это почему вы думаете? - спросил Вихров.
значит, вы у него в лапках - и он вас задушит, когда только ему вздумается.
- А, черт с ним, что же он такое особенное может сделать со мной! воскликнул Вихров.
- Я не знаю, что, собственно, по этому делу, о котором говорит мой брат, - вмешался в их разговор инженер, - но вот чему я вчера был сам свидетелем. Он позвал меня посмотреть, чтобы поправить ему потолок в зале, и в это же время я в зале вижу - стоит какой-то поп. Я спросил дежурного чиновника: "Кто это такой?" Он говорит: "Это единоверческий священник!" Губернатор, как вышел, так сейчас же подошел к нему, и он при мне же стал ему жаловаться именно на вас, что вы там послабляли, что ли, раскольникам... и какая-то становая собирала какие-то деньги для вас, - так что губернатор, видя, что тот что-то такое серьезное хочет ему донести, отвел его в сторону от меня и стал с ним потихоньку разговаривать.
- Это уж еще что-то такое новое на меня! - сказал Вихров прокурору.
- Теперь так это и пойдет; вероятно, даже будет нарочно выискивать и подучать, - сказал тот.
"Обожаемая, но жестокая кузина! Вы до сих пор не отвечаете мне на мое письмо, а между тем я сгораю от нетерпения в ожидании вашего ответа, который один может спасти и утешить меня в моем гадком положении!.. Знаете ли вы, что, может быть, нет более трагического положения, как положение человека, который бы у нас в России вздумал честно служить. Трудно вообразить себе до какой деморализации дошло у нас так называемое чиновничество. На целый губернский город выищется не более двух - трех сносно честных людей, за которых, вероятно, бог и терпит сей град на земле, но которых, тем не менее, все-таки со временем съедят и выживут. Я только еще успел немножко почестней пошевелиться в этом омуте всевозможных гадостей и мерзостей, как на меня сейчас же пошли доносы и изветы, но я дал себе слово биться до конца - пусть даже ссылают меня за то в Сибирь, ибо без благоприятного ответа вашего на последнее письмо мое - мне решительно это все равно. "Я плыву и плыву через мглу на скалу и сложу мою главу неоплаканную!" Помните эти стихи, которые я читал вам еще в юности? Жду вашего письма".