III. СВАДЬБА ЖИВИНА
С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того, что у него ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.
Девичники в то время в уездных городках справлялись еще с некоторою торжественностью. Обыкновенно к невесте съезжались все ее подружки с тем, чтобы повеселиться с ней в последний раз; жених привозил им конфет, которыми как бы хотел выкупить у них свою невесту. Добродушный и блаженствующий Живин накупил, разумеется, целый воз конфет и, сверх того, еще огромные букеты цветов для невесты и всех ее подруг и вздумал было возложить всю эту ношу на Вихрова, но тот решительно отказался.
- Убирайся ты, понесу ли я эту дрянь?! - сказал тот ему прямо.
- Экий ленивец какой, экий лентяй! - укорял его Живин и - делать нечего - велел нести за собою лакею.
Приехали они на Вихрова лошадях и в его экипаже, которые, по милости Симонова, были по-прежнему в отличнейшем порядке. Барышни-девицы были все уже налицо у Юлии, и между всеми ими только и вертелся один кавалер, шафер Юлии, молоденький отпускной офицерик, самым развязным образом любезничавший со всеми барышнями.
Войдя за Живиным, Вихров прямо подошел к невесте.
- Здравствуйте, Павел Михайлыч! - воскликнула та, явно вспыхнув и с видимою поспешностью поздоровавшись с женихом.
- Поздравляю вас! - произнес тот в ответ ей.
- Да, благодарю вас, - проговорила Юлия и опять так же поспешно.
- Павел Михайлыч, здравствуйте! - раздался в это время из-за угла другой голос.
Вихров обернулся: это говорила m-lle Прыхина. Она тоже заметно как-то осунулась и как-то почернела, и лицо ее сделалось несколько похожим на топор.
- Сюда, сюда! - кричала она, показывая на свободный стул около себя.
Вихров, не находя, о чем бы больше говорить с невестой, отошел и сел около Катишь.
Юлия же как бы больше механически подала руку жениху, стала ходить с ним по зале - и при этом весьма нередко повертывала голову в ту сторону, где сидел Вихров. У того между тем сейчас же начался довольно интересный разговор с m-lle Прыхиной.
- Я только сейчас услыхала, что вы приехали в деревню и будете здесь жить, - говорила она, втягивая в себя воздух носом, - и мне будет еще нужно серьезно об одной вещи поговорить с вами!.. - прибавила она.
- О какой это? - спросил Вихров.
- Ну, теперь еще не скажу, а завтра. Будемте лучше говорить об вас; отчего вы на здешней-то госпоже не женились? - прибавила она и явно своим носом указала на Юлию.
- Это с какой стати? - возразил ей Вихров.
- А с такой, что, когда она ехала к братьям, так сейчас было видно, что она до сумасшествия была в вас влюблена, - и теперь-то за этого хомяка идет, вероятно, от досады, что не удалось за вас.
Дальновидную Катишь в этом случае было трудней обмануть, чем кого-либо. Она сразу поняла истинную причину решения Юлии - выйти замуж, и вместе с тем глубоко в душе не одобряла ее выбор: Живин всегда ей казался слишком обыкновенным, слишком прозаическим человеком.
- Ничего этого никогда не было и быть не могло! - возразил ей Вихров.
Беседа их была прервана приездом Кергеля. Сей милый человек был на этот раз какой-то растерянный: коричневый фрак со светлыми пуговицами заменен на нем был черным, поношенным, обдерганным; жилетка тоже была какая-то шелковенькая и вряд ли не худая на карманах, и один только хохолок был по-прежнему завит. Услышав, что на девичнике Вихров, он прямо подошел к нему.
- Не могу и выразить, как я счастлив, видя вас снова посреди нашей семьи! - говорил он, прижимая руку к сердцу.
- И я также очень рад, что вижу вас, - отвечал Вихров, тоже дружески пожимая его руку.
- Здравствуйте! - произнес Кергель и m-lle Прыхиной.
- Здравствуйте! - отвечала ему и та совершенно покойным голосом.
Они давно уже помирились, и прежнее чувство пылкой и скоропреходящей любви в них заменилось прочным чувством дружбы.
Кергель подсел третьим лицом в их беседу.
- Слышали мы, - продолжал он, обращаясь к Вихрову, - что над вами разразилась гроза; но вы, как дуб могучий, выдержали ее и снова возвратились к нам.
- Скорей, как лоза, изогнулся и выдержал бурю, - произнес, усмехаясь, Вихров.
- Ну-с, это я думаю, не в характере вашем, - возразил ему Кергель.
- А как вы поживаете? - спросил его Вихров, заинтересованный чересчур уж бедным туалетом приятеля.
- Что, я как поживаю - дурно-с, очень дурно!.. Без места, состояния почти не имею никакого; надобно бы, конечно, ехать в Петербург, но все как-то еще собраться не могу.
И Кергель при этом горько улыбнулся.
- Monsieur Кергель занимал такое место, на котором другие тысячи наживали, а у него сотни рублей не осталось, - произнесла m-lle Катишь и махнула при этом носом в сторону.
Как и всех своих друзей, она и Кергеля в настоящее время хвалила и превозносила до небес.
- Ста рублей не осталось, - повторил за ней и тот искреннейшим голосом.
- Но какое же место вы желали бы иметь? - спросил его Вихров.
- Всякое, какое дало бы мне кусок хлеба, - отвечал Кергель, разводя руками.
- Вот видите что, - начал Вихров, - губернатором в ту губернию, в которой я служил, назначен мой хороший знакомый, прежний владелец Воздвиженского, - и если я ему напишу, то он послушается, кажется, моей рекомендации.
Покуда Вихров говорил это, Кергель и m-lle Катишь превратились все во внимание.
- Вы бы сделали для меня истинное благодеяние, - произнес первый, не зная, кажется, как и выразить овладевшее им чувство благодарности.
- Павел Михайлыч, вероятно, и сделает это по своей доброте! подхватила и Катишь каким-то уж повелительным голосом.
Кергель поблагодарил его только уже кивком головы.
К этой группе, наконец, подошла невеста с женихом. Юлия несколько времени стояла перед ними молча. Она явно выказывала желание поговорить с Вихровым. Тот понял это и встал.
- Я вашего батюшки не вижу, - сказал он, в самом деле заметив, что он до сих пор еще не видал старика.
- Он так слаб, что уж и не выходит из своей комнаты, - отвечала она. Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, - прибавила она, и Вихров заметил, что у нее при этом как будто бы навернулись слезы. В это время они шли уже вдвоем по зале.
- Ну, что ж, зато вы выходите за отличнейшего человека, - сказал ей негромко Вихров.
- Дай бог, чтобы я-то была достойна его, - сказала Юлия. - Конечно, я уж не могу принести ему ни молодого сердца, ни свежего чувства, но, по крайней мере, буду ему покорна и честно исполню свой долг.
При этом Юлия так дергала свою жемчужную нитку, что та лопнула у ней, и жемчуг рассыпался. Вихров нагнулся и хотел было поднять.
- Не трудитесь, человек подберет! Подбери! - сказала она почти с каким-то презрением проходившему лакею. Тот собрал и подал. Она бросила жемчуг в пепельницу и снова обернулась к продолжавшему все еще стоять около нее Вихрову.
- Я Живина предпочла другим, потому что он все-таки человек одинаких с вами убеждений, - проговорила она.
- Вы и не ошибетесь в нем, - сказал он на это ей глухим голосом.
В день свадьбы Вихров чувствовал какую-то тревогу и как бы ожидал чего-то; часа в четыре он поехал к жениху; того застал тоже в тревоге и даже расплаканным; бывшего там Кергеля - тоже серьезным и, по-вчерашнему, в сквернейшем его фрачишке; он был посаженым отцом у Живина и благословлял того.
Наконец, они отправились в знакомый нам собор; Вихров поехал потом за невестой. Ту вывели какие-то две полные дамы; за ними шла Катишь, расфранченная, но с целыми потоками слез по щекам, которые вряд ли не были немножко и подрумянены.
Когда невесту привезли в церковь, то ее провели на левую сторону, а жених стоял на правой. Вихрову было тяжело видеть эту церемонию. Он очень хорошо понимал, что приятель его в этом случае сильнейшим образом обманывался, да вряд ли не обманывалась и невеста, думавшая и желавшая честно исполнить свой долг перед мужем. По возвращении свадебного поезда домой, молодые сначала сходили к отцу, потом подали шампанское - и пошли радостные поздравления с поцелуями и со слезами. Поздравил также и Вихров молодую, которая на этот раз обнаружила какой-то стыд перед ним: ей, кажется, по преимуществу, совестно было того, что потом с ней последует.
- Как к вам идет ваш брачный вуаль! - сказал он ей, чтобы что-нибудь сказать.
- Да! - отвечала она, краснея и потупляя голову.
Вихров вскоре после того хотел было и уехать, но за ним зорко следила m-lle Прыхина. Каким-то вороном мрачным ходила она по зале и, как только заметила, что Вихров один, подошла к нему и сказала ему почти строгим голосом:
- Когда вы поедете домой, то возьмите меня с собой в коляску. Мне надобно вам многое рассказать.
- Что такое? - спросил Вихров, начинавший уже несколько и пугаться ее слов.
- Там скажу ужо! - прибавила Катишь еще более мрачным голосом.
Вихров сейчас же после того собрался, и когда раскланялся с молодыми и вышел в переднюю, то m-lle Катишь, в бурнусе и шляпке, дожидалась уже его там. Без всякого предложения, она села первая в его коляску и, когда они отъехали, начала несколько насмешливым голосом:
- Вы теперь едете со свадьбы от одной вашей жертвы, - не почувствуете ли, может быть, жалости к другой вашей жертве?
- К какой моей другой жертве? - спросил ее Вихров.
Вихров посмотрел на нее.
- Вы, кажется, сами об ней переменили мнение? - спросил он ее.
- Бог с ней, какое бы об ней ни было мое мнение, но она умирает теперь.
- Умирает? - спросил Вихров.
- В страшнейшей чахотке; вчерашний день, как я увидала вас, мне сейчас же пришла в голову мысль, что не подействует ли благодетельно на нее, если она увидит вас, - и сегодня я была у ней. Она в восторге от этого свидания, и вы непременно должны ехать к ней.
Вихрова точно кинжалом ударило в сердце это известие.
- Послушайте, я сам теперь измучен и истерзан нравственно и физически; мне очень тяжело будет это сделать.
- Вы должны ехать к ней - это ваш долг, - повторила Катишь каким-то даже гробовым голосом, - через неделю, много - через две, она умрет.
Совесть Вихрову говорила, что, в самом деле, он должен был это сделать.
- Но для чего она, по преимуществу, желает видеть меня? - спросил он.
- Да чтобы полюбоваться вот на милые черты, - отвечала Катишь и с каким-то озлоблением развела руками.
- Но ведь для нее не я один представляю милые черты!
- Тсс, тише! Не смейте этого говорить про умирающую! - перебила его басом Катишь. - То-то и несчастье наше, что ваши-то черты милей, видно, всех были и незаменимы уж ничьими.
Понятно, что добрая Катишь все уже простила Фатеевой и по-прежнему ее любила.
- Где же она живет? - спросил Вихров.
- Нет еще.
- Сегодня же извольте, сейчас написать, - приказывала Катишь, - и кроме того: отсюда сестер милосердия вызывают в Севастополь, - попросите губернатора, чтобы он определил меня туда; я желаю идти.
- С какой же целью?
- С такой же, что не желаю, во-первых, обременять старика-отца, у которого и службы теперь нет.
- Наконец это и интересно очень: война, ружья, пальба, может быть, убьют меня. Сегодня же напишите! - заключила она, вылезая, наконец, из экипажа перед своим домом.
"если вашему превосходительству желательно иметь честного чиновника, то отвечаю вам за г-на Кергеля, как за самого себя"; а Катишь он рекомендовал так: "Девица эта, при весьма некрасивой наружности, самых высоких нравственных качеств".