VIII
Возвратясь в Москву, Егор Егорыч нашел Рыжовых мало сказать, что огорченными, но какими-то окаменелыми от своей потери; особенно старуха-адмиральша на себя не походила; она все время сидела с опустившейся головой, бессвязно кой о чем спрашивала и так же бессвязно отвечала на вопросы. О горе своем Рыжовы почти не говорили, как не говорил о том и Егор Егорыч, начавший у них бывать каждый день. Кажется, если бы кто-нибудь из них слово упомянул о Людмиле, то все бы разрыдались, - до того им было жаль этого бедного существа. Егор Егорыч, конечно, ни одним звуком не позволял себе спросить Сусанну о посланных ей книгах и о том, какое впечатление она почерпнула из них; но Сусанна, впрочем, сама заговорила об этом.
- Я ваших книг очень мало еще успела прочесть! - сказала она.
- О, бог с ними!.. Такое ли теперь время!
- Я прежде всего стала было читать Сен-Мартена и...
- И?.. - поспешил ее спросить Егор Егорыч.
- И очень мало понимала его.
Егор Егорыч нахмурился и потер себе лоб.
- Это понятно! - проговорил он. - Я со временем буду руководить вас несколько при чтении.
- Пожалуйста! - протянула Сусанна.
Вместо того, чтобы начать свое руководство со временем, Егор Егорыч, по свойственной ему нетерпеливости и торопливости, в тот же день, приехав после этого разговора с Сусанной домой, принялся составлять для нее экстракт из книги Сен-Мартена.
"Что истина существует, - накидывал он своим крупным почерком, - это так же непреложно, как то, что существуете вы, я, воздух, земля, и вящим доказательством сего может служить, что всяк, стремящийся отринуть бытие истины, прежде всего стремится на место ее поставить другую истину".
Отделивши чертой этот тезис, он продолжал:
"Добро для всякого существа есть исполнение сродственного ему закона, а зло есть то, что оному противится; но так как первоначальный закон есть для всех един, то добро, или исполнение сего закона, должно быть и само едино и без изъятия истинно, хотя бы собой и обнимало бесконечное число существ".
Еще раз отчеркнувши на этом месте, Егор Егорыч писал далее:
"Но откуда же начало зла проистекло?.. Не в природе же бога оно таится?.. Не самолично же оно и не равносильно добру?.. Оно, как я уже в предыдущем параграфе определил, есть неисполнение существами, по данной им свободе, своего прирожденного закона; примеры тому: падение сатаны, падение Адама и Евы. Господь бог так благ к высшим существам мироздания, что не хотел их стеснить даже добром. Они могут исполнять законы добродетели и не исполнять их, и только с удалением от добра они все больнее будут чувствовать страдания. Положения эти признавали все великие учители церкви, и на них же утвердил основание своей книги Сен-Мартен".
На этом месте снова черта и снова продолжение:
"Если существа свободны, - может быть, скажете вы, - то они могут делать все, что пожелают!.. Нет, не все! - возражаю я. Нам дана воля, которая слагается из разума и чувства, и этими двумя орудиями должна ограничиваться наша свобода. Положим, я хочу нечто сделать, про что мой разум неодобрительно мыслит, и я должен воздержаться от сего. Положим, я, обуреваемый грубыми плотскими пожеланиями моего темперамента, стремлюсь осуществить, что противно мне и от чего отвращается мое чувство, - опять следует воздержаться и уклониться".
Тихие шаги вошедшего в комнату Антипа Ильича прервали занятия Егора Егорыча.
- Вас желает видеть подполковница Зудченко!.. - доложил он своим кротким голосом.
Егор Егорыч изобразил на лице своем удивление.
- Проси, проси! - затараторил Егор Егорыч, видимо, испугавшийся даже этого посещения.
Приглашенная Антипом Ильичом Миропа Дмитриевна вошла. Она была, по обыкновению, кокетливо одета: но в то же время выглядывала несколько утомленною и измученною: освежающие лицо ее притиранья как будто бы на этот раз были забыты; на висках ее весьма заметно виднелось несколько седых волос, которые Миропа Дмитриевна или не успела еще выдернуть, или их так много вдруг появилось, что сделать это оказалось довольно трудным.
- Позвольте вам рекомендовать себя! - начала она, делая почтительный и низкий реверанс перед Егором Егорычем. - Я хоть и вижу вас, когда вы приезжаете к моим постояльцам, сама, однако, до сих пор не имела еще удовольствия быть лично с вами знакома.
- Уж не случилось ли у Рыжовых опять какого-нибудь несчастия нового? спросил ее на это торопливо Егор Егорыч.
- О, нет, нисколько! - успокоила его Миропа Дмитриевна. - У них, слава богу, идет все спокойно, как только может быть спокойно в их положении, но я к вам приехала от совершенно другого лица и приехала с покорнейшей просьбой.
Егор Егорыч наклонился ухом к Миропе Дмитриевне, желая тем выразить, что он готов выслушать ее просьбу.
- Меня просил съездить к вам майор Зверев, Аггей Никитич! - сказала Миропа Дмитриевна.
Егор Егорыч опять выразил в лице своем некоторое недоумение.
- Вы, вероятно, еще знали Аггея Никитича капитаном! - напомнила ему Миропа Дмитриевна.
- А, это высокий карабинер! - сообразил Егор Егорыч.
- Да, он карабинер и теперь уж майор! - продолжала Миропа Дмитриевна. Он, бедный, последнее время был чрезвычайно болен и умоляет вас посетить его. "Если бы, говорит, доктор мне позволил выходить, я бы, говорит, сию же минуту явился к Егору Егорычу засвидетельствовать мое уважение".
- Зачем же?.. Не нужно!.. Я сам у него буду!.. Чем он и отчего заболел? На вид он такой могучий и крепкий!..
- Он простудился на похоронах у Людмилы Николаевны!.. Когда у адмиральши случилось это несчастие, мы все потеряли голову, и он, один всем распоряжаясь, по своему необыкновенно доброму сердцу, провожал гроб пешком до могилы, а когда мы возвращались назад, сделался гром, дождь, град, так что Аггей Никитич даже выразился: "Сама природа вознегодовала за смерть Людмилы Николаевны!"
Миропа Дмитриевна рассказывала все эти подробности не без задней мысли. О, она была дама тонкая и далеко провидящая.
- Поэтому я еще более обязан быть у него! - воскликнул Егор Егорыч. Вы родственница Аггея Никитича?
При этом вопросе Миропа Дмитриевна несколько сконфузилась.
- Нет, я друг его и друг старинный!.. Он был дружен с моим покойным мужем, а потом и я наследовала эту дружбу! - объяснила она весьма вероподобно.
- А где живет Аггей Никитич? - спросил Егор Егорыч.
- К сожалению, весьма далеко!.. В Красных казармах!.. Аггея Никитича очень тревожит, что вам беспокойно будет ехать такую даль.
- Нисколько, нисколько!.. Буду у него сегодня же в шесть часов вечера.
- И прекрасно-с, поэтому au revoir! [до свидания! (франц.).] - проговорил Егор Егорыч.
Миропа Дмитриевна затем поднялась с своего места, сделала глубокий реверанс Егору Егорычу и удалилась.
Егор Егорыч после того отправился к Рыжовым, которых застал сидящими в своей душной квартире с неотворенными даже окнами.
- Что это, как вы заперлись совсем! - произнес Егор Егорыч, войдя к ним.
- Ах, я и забыла совсем об этом! - проговорила Сусанна. - А мамаше, я думаю, вредно даже сидеть в такой жаре! - присовокупила она и поспешила отворить окно, около которого сидела адмиральша.
Та бессмысленно взглянула на дочь, как бы не понимая, зачем она это делает, а потом обратилась к Егору Егорычу и сказала плохо служащим языком:
- Му-за пишет!
- Мамаша говорит, что мы сегодня получили письмо от Музы! - добавила после нее Сусанна.
- Она здорова? - спросил Егор Егорыч.
- Кажется, что здорова, и только нетерпеливо ждет нас! - отвечала Сусанна.
Егор Егорыч потер, по обыкновению, себе лоб.
- Когда ж вы думаете ехать? - сказал он.
- Я не знаю, как мамаша? - произнесла, потупляя глаза, Сусанна.
- Что мамаша?.. Мамаша почти ребенок, - в ней все убито! - бормотал полушепотом Егор Егорыч, воспользовавшись тем, что старушка отвернулась и по-прежнему совершенно бессмысленно смотрела куда-то вдаль.
- Вам надобно уезжать отсюда скорее и ехать со мной в Кузьмищево! продолжал бормотать полушепотом Егор Егорыч; но, видя, что Сусанна все-таки затрудняется дать ему положительный ответ, он обратился к адмиральше:
- Юлия Матвеевна, вы на этой же неделе должны уехать со мной в мое Кузьмищево, которое вы, помните, всегда так любили.
- А как же Сусанна? - спросила адмиральша.
- Я, мамаша, тоже с вами поеду! - отозвалась Сусанна.
- А Муза? - спросила адмиральша.
- За Музой мы заедем и возьмем ее с собой! - стал ей толковать Егор Егорыч. - Доктор, который живет у меня в Кузьмищеве, пишет, что послал сюда мою карету, и мы все спокойно в ней доедем.
- А Людмила так тут и останется! - проговорила она и громко-громко зарыдала.
Сусанна бросилась к ней, сжала ее в своих объятиях и уговаривала:
- Мамаша, успокойтесь!
- Людмила уже не здесь, не тут, а в лоне бога! - сказал почти строго Егор Егорыч, у которого у самого однако текли слезы по щекам.
Та мгновенно перестала рыдать.
- Ну, вината, вината, - проговорила она, будучи не в состоянии выговорить слово: виновата.
- Мы так поэтому и распорядимся! - отнесся Егор Егорыч к Сусанне.
- Так, хорошо, - отвечала она.
- А я сейчас еду к Звереву, который, говорят, был очень болен и простудился на похоронах Людмилы Николаевны.
- Непременно тут! - подтвердила Сусанна. - Он добрейший и отличнейший, должно быть, человек!
- Отличный! Это видно по всему, - согласился Егор Егорыч и полетел в Красные казармы.
В убранстве небольшой казарменной квартирки Аггея Никитича единственными украшениями были несколько гравюр и картин, изображающих чрезвычайно хорошеньких собою женщин, и на изображения эти Аггей Никитич иногда целые дни проглядывал, куря трубку и предаваясь мечтаниям. В настоящее время он был хоть еще и слаб, но сидел на диване, одетый по тогдашней домашней офицерской моде, занесенной с Кавказа, в демикотонный простеганный архалук, в широкие, тонкого верблюжьего сукна, шальвары и туфли. Когда Егор Егорыч вошел, Миропа Дмитриевна была уже у Зверева.
Поздоровавшись почти дружески с хозяином, Егор Егорыч раскланялся также с заметной аттенцией[61] и с m-me Зудченкою.
- Благодарю вас, что вы не отказались посетить меня... Я всю жизнь буду это помнить! - говорил между тем ему с чувством Аггей Никитич.
Егор Егорыч плюхнул на кресло.
- Прихворнули немножко?.. - сказал он, стараясь не подать виду, что он был поражен тем, до какой степени Аггей Никитич изменился и постарел.
- Очень даже прихворнул, - отвечал тот. - Около недели думал, что жив не останусь, и ужасно этого испугался, потому что мне пришла вдруг в голову мысль: а что, если я оживу в могиле?!. Понимаете, здоровяк этакий, пожалуй, не умрешь сразу-то... И что со мной было, передать вам не могу: во всем теле сделалась дрожь, волосы поднялись дыбом. Я рассказал об этом страхе доктору. Тот начал меня успокоивать: "Если, говорит, хотите, я вас вскрою". "Сделайте, говорю, милость, живот мне располосуйте и череп распилите".
- Что это, Аггей Никитич, какие вы ужасы про себя говорите! остановила было его Миропа Дмитриевна.
- Ужас побольше был бы, когда в могиле-то очнулся бы, - возразил ей тот и продолжал, обращаясь к Егору Егорычу, - после того я стал думать об душе и об будущей жизни... Тут тоже заскребли у меня кошки на сердце.
- Во что вера? - спросил мрачным голосом Зверев.
- В то, что сказано в евангелии.
- Стало быть, будут и страшный суд, и рай, и ад?
- Будут!.. Об этом не следует ни себя, ни других спрашивать, а надобно верить в это!.. - бормотал Егор Егорыч.
- А как это сделать?.. Я должен сознаться, что я - и особенно прежде был почти человек неверующий.
- Не может быть!.. - воскликнул Егор Егорыч. - Таких людей нет в целом мире ни одного.
- А Вольтер? - возразил наивно Аггей Никитич.
- Нет, он верил и верил очень сильно в своего только бога - в Разум, и ошибся в одном, что это не бог, принимая самое близкое, конечное за отдаленное и всеобъемлющее.
- Но желательно бы знать, что такое это отдаленное и всеобъемлющее? говорил, в недоумении разводя руками, Аггей Никитич.
У Егора Егорыча лицо даже стало подергивать: по своей непосредственности, Аггей Никитич очень трудные вопросы задавал ему.
- Это всеобъемлющее словами нельзя определить, но можно только ощущать и соприкасаться с ним в некоторые счастливые моменты своего нравственного бытия.
- Но каким путем и способом достигнуть этого? - вопиял Аггей Никитич.
- Первый способ - молитва, простая молитва, - объяснял ему Егор Егорыч.
- Я, Егор Егорыч, во время моей болезни - видит бог - молился, - сказал Аггей Никитич.
- И как еще усердно!.. Не всякий так сумеет молиться! - подхватила Миропа Дмитриевна.
- И вам, без сомнения, легче после того было? - спросил Егор Егорыч.
- Точно будто бы и легче несколько, - отвечал Аггей Никитич.
- Этого вдруг и нельзя, - это гора, на которую надобно постепенно взбираться. - Слыхали вы об Иоанне Лествичнике?
Говоря это, Егор Егорыч вряд ли не думал хватить в своем поучении прямо об умном делании.
- Нет, не слыхал, - признался ему Аггей Никитич.
- Слыхала, - это ведь святой наш, - отвечала та совершенно смело.
Егор Егорыч поморщился и уразумел, что его собеседники слишком мало приготовлены к тому, чтобы слушать и тем более понять то, что задумал было он говорить, и потому решился ограничиться как бы некоторою исповедью Аггея Никитича.
- Не слишком ли вы плоть вашу лелеете? - спросил он того.
Аггей Никитич при этом покраснел.
- То есть в чем и как? - проговорил он.
- Не любите ли, например, покушать много? - продолжал Егор Егорыч с доброю улыбкой.
- В этом грешен, - отвечал откровенно Аггей Никитич.
- Не нужно того!.. Пословица говорит: сытое брюхо к ученью глухо; а кроме того, и в смысле тела нашего нездорово!.. - поучал Егор Егорыч, желавший, кажется, прежде всего поумалить мяса в Аггее Никитиче и потом уже давать направление его нравственным заложениям.
- Насчет здоровья, я не думаю, чтобы нам, военным, было вредно плотно поесть: как прошагаешь в день верст пятнадцать, так и не почувствуешь даже, что ел; конечно, почитать что-нибудь не захочешь, а скорей бы спать после того.
- Полноте, пожалуйста, клеветать на себя! - перебила Аггея Никитича Миропа Дмитриевна. - Не верьте ему: он очень мало, сравнительно с другими мужчинами, кушает, - пояснила она Егору Егорычу.
- Как мало?.. Вы не видали, - сказал ей Аггей Никитич, - а я раз, после одной охоты в царстве польском - пропасть мы тогда дичи настреляли! пятьдесят бекасов и куличков съел за ужином!
- Много, и не рекомендую этого делать вперед! - посоветовал Егор Егорыч и, опять-таки с доброй улыбкой, перешел на другое.
- Ну, а как вы, майор, насчет водочки?
- Этого совсем почти не пьет, - поспешила ответить за Аггея Никитича Миропа Дмитриевна.
- Водочки и вообще вина я могу выпить ведро и ни в одном глазе не буду пьян, но не делаю того, понимая, что человек бывает гадок в этом виде! добавил с своей стороны Аггей Никитич.
- Это хорошо! - похвалил его Егор Егорыч и, помолчав немного, присовокупил: - Вместе с тем также следует и женщин избегать в смысле чувственном.
Сказав последние слова, Егор Егорыч вспомнил, что в их обществе есть дама, а потому он вежливо обратился к Миропе Дмитриевне и произнес:
- Pardon, madame!
- Ах, помилуйте, ничего, я не девушка! - отозвалась она, держа, впрочем, глаза потупленными.
- За неволю станешь избегать, - проговорил на это невеселым голосом Аггей Никитич, - когда хорошенькие женщины все больше и больше переводятся и умирают, как умерла вот и Людмила Николаевна!
- Учиться мне надобно, - вот что-с! - продолжал майор.
- Учиться, конечно, - сказал Егор Егорыч, - но не наукам однако материальным, для которых вы уже стары, а наукам духа.
- О, я только эти науки и желал бы знать!.. - воскликнул Аггей Никитич. - Но у меня книг этаких нет... Где их достанешь?
- Книги я вам доставлю, и самые нужные для вас; теперь же вы слабы, пока вам нужно душевное и телесное спокойствие.
- Это совершенно справедливо, - поддержала такое мнение Егора Егорыча Миропа Дмитриевна, - но душевно Аггей Никитич не может быть покоен, - это что тут?.. Скрывать нечего.
- Почему же не может? - спросил Егор Егорыч.
- Потому что Аггею Никитичу надобно устроить свое положение, - отвечала Миропа Дмитриевна, - они очень тяготятся службою своей.
- Службой? - переспросил ее Егор Егорыч.
Аггей Никитич между тем продолжал сидеть с понуренной головой.
- Он теперь майор, и ему предлагают даже быть начальником кантонистов, а это решительно Аггею Никитичу не по характеру! - рассказала за него Миропа Дмитриевна.
- Отчего же не по характеру? - воскликнул Егор Егорыч.
- Строгость там очень большая требуется! - заговорил Аггей Никитич. Ну, представьте себе кантониста: мальчик лет с пяти вместе с матерью нищенствовал, занимался и воровством, - нужно их, особенно на первых порах, сечь, а я этого не могу, и выходит так, что или службы не исполняй, - чего я тоже не люблю, - или будь жесток.
- Куда же бы вы желали перейти? - интересовался Егор Егорыч.
- Я ничего не знаю и ничего не имею в виду! - проговорил Аггей Никитич.
- По почтамту нынче очень хорошие места, - вмешалась опять в разговор Миропа Дмитриевна, - это было бы самое настоящее для них место.
- Какое же место по почтамту? - вцепился как бы во что-то свое Егор Егорыч.
- Конечно, губернского почтмейстера; Аггей Никитич теперь майор, при отставке, может быть, получат подполковника, - толковала Миропа Дмитриевна, - не уездного же почтмейстера искать им места?
- Стало быть, вы совсем желаете оставить военную службу? - обратился Егор Егорыч к Аггею Никитичу.
Егор Егорыч задумался на довольно продолжительное время.
примет радушно. Дайте мне перо и бумаги!
Миропа Дмитриевна поспешила исполнить его требование. Егор Егорыч написал коротенькое, но внушительного свойства письмецо:
"Предъявитель сего письма - один из людей, в которых очень много высоких начал. Он желал бы служить где-нибудь в провинции в Вашем ведомстве. Посодействуйте ему: Вы в нем найдете честного и усердного служаку!"
удовольствием писал их.
Все это более чем кто-либо поняла и подметила Миропа Дмитриевна: прежде всего она, конечно, понимала самое себя и свое положение; поняла, что такое Аггей Никитич; уразумела также очень верно, какого сорта особа Егор Егорыч. О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что если бы Аггей Никитич, получив сие место, не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему женщиной, можно будет делать это и без ведома его!.. Словом, тут все было Миропою Дмитриевной предусмотрено и рассчитано с математическою точностью, и лавочники, видимо, были правы, называя ее дамой обделистой.
Примечания:
61. Аттенция - от франц. attention - внимание, предупредительность.