X
С отъездом Музы в кузьмищевском доме воцарилась почти полная тишина: игры на фортепьяно больше не слышно было; по вечерам не устраивалось ни карт, ни бесед в гостиной, что, может быть, происходило оттого, что в последнее время Егор Егорыч, вследствие ли болезни или потому, что размышлял о чем-нибудь важном для него, не выходил из своей комнаты и оставался в совершенном уединении. Сусанна между тем все более и более сближалась, или, точнее сказать, дружилась с gnadige Frau: целые вечера они ходили вдвоем по зале, которая иногда не была даже и освещена. Сначала gnadige Frau рассказывала Сусанне свою прошлую жизнь, описывая, как она в юных летах была гувернанткою, как вышла замуж за пастора, с которым так же была счастлива, как и с теперешним своим мужем.
- А с Егором Егорычем вы давно знакомы? - спросила ее однажды Сусанна.
- Близко я его узнала недавно, - отвечала gnadige Frau, - но много слышала о нем от мужа моего, Сверстова, с которым Егор Егорыч лет двадцать дружен.
- Где же они подружились? - интересовалась Сусанна.
Gnadige Frau на первых порах затруднилась несколько ответить.
- Как мне вам это сказать! - заговорила она с осторожностью. - Они подружились потому, что, если вы только это знаете, Егор Егорыч был масон.
- Да, знаю, - это мне говорила maman и покойная сестра Людмила! подхватила с живостью Сусанна.
- Сверстов также был масон! - продолжала gnadige Frau все-таки с осторожностью. - С этого и началась их дружба. И я тоже масонка! присовокупила она после некоторого молчания и немножко улыбаясь.
- А разве женщины могут быть масонками? - полувоскликнула Сусанна.
- Отчего ж им не быть? - воскликнула, в свою очередь, с некоторым удивлением gnadige Frau. - Я даже была в Геттингене, по поручительству моего первого мужа, принята в ложу.
- Стало быть, есть и женские ложи? - расспрашивала с возрастающим любопытством Сусанна.
- Есть, но только смешанные, состоящие из мужчин и женщин и работающие в двух лишь степенях: учениц и товарок, - хоть покойный муж мне говорил, что он знал одну даму, которая была даже гроссмейстером.
Сусанна слушала, как бы не совсем понимая то, что говорила ей gnadige Frau. Та заметила это и спросила:
- Вам, может быть, неизвестно, что у масонов три степени: ученик, товарищ и мастер, и из числа последних выбирается начальник всей ложи, который носит титул великого мастера.
- В первый раз слышу об этом! - призналась Сусанна. - Но что же они обыкновенно работали? - прибавила она.
- В первой, ученической, степени масонам преподавались правила любви и справедливости, которыми каждому человеку необходимо руководствоваться в жизни; во второй их учили, как должно бороться со своими страстями и познавать самого себя, и в третьей, высшей степени мастера, они подготовлялись к концу жизни, который есть не что иное, как долженствующее для них вскоре настать бессмертие.
- Но откуда же произошли эти названия: ученик, товарищ, мастер?
- Ах, эти названия я могу вам объяснить, но для этого должно начать со слова "масон"! - воскликнула с одушевлением gnadige Frau. - Вы, конечно, понимаете, что по-русски оно значит каменщик, и масоны этим именем назвались в воспоминание Соломона[63], который, как вы тоже, вероятно, учили в священной истории, задумал построить храм иерусалимский; главным строителем и архитектором этого храма он выбрал Адонирама; рабочих для постройки этого храма было собрано полтораста тысяч, которых Адонирам разделил на учеников, товарищей и мастеров, и каждой из этих степеней он дал символическое слово: ученикам Иоакин, товарищам Вооз, а мастерам Иегова, но так, что мастера знали свое наименование и наименование низших степеней, товарищи свое слово и слово учеников, а ученики знали только свое слово. Сделал он это затем, чтобы, расплачиваясь с рабочими, не ошибиться как-нибудь, и когда те получали от него плату, то каждый должен был шепнуть Адонираму свое наименование, сообразно которому он и выдавал, что следовало. Догадавшись об этом, три жадные ученика: Фанор, Амру и Мафусаил, желавшие получать больше денег, решились выпытать у Адонирама слово мастеров. Воспользовавшись тем, что по вечерам Адонирам ходил осматривать в храме работы, первый из них, Мафусаил, остановил его у южных ворот и стал требовать от него, чтобы он открыл ему слово мастеров; но Адонирам отказал ему в том и получил за то от Мафусаила удар молотком; потом то же повторилось с Адонирамом у северных ворот, где Фанор ударил его киркой. Несчастный Адонирам бросился спасаться, но едва он успел кинуть в колодезь золотой священный треугольник, чтобы он не достался кому-либо из непосвященных, как был встречен у восточных ворот Амру, которому он тоже не открыл слова мастера и был им за то заколот насмерть циркулем. Тело Адонирама убийцы тайно вынесли из храма и вместе с этим телом куда-то скрылись. Соломон очень разгневался по этому случаю и, выбрав девять старейших мастеров, велел им непременно отыскать труп Адонирама и изменить свое символическое слово Иегова, ибо, по своей великой мудрости, Соломон догадался, что ученики убили Адонирама, выпытывая у него слово мастера. Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку, то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: "плоть отделяется от костей". Слово это и взято было мастерами вместо слова Иегова.
царя Соломина, некогда изрекшего двум судившимся у него матерям, что ребенок, предназначенный им к рассечению, должен остаться жив и принадлежать той, которая отказалась, что она мать ему.
В следующие затем вечера, а их прошло немалое число, Сусанна начала уж сама заговаривать об масонстве и расспрашивать gnadige Frau о разных подробностях, касающихся этого предмета.
- Но где же и кто учит учеников? - пожелала она знать.
Gnadige Frau несколько мгновений, видимо, колебалась, но потом, как бы сообразив pro и contra [за и против (лат.).], сказала Сусанне:
- Вот видите, прелесть моя, то, что я вам уже рассказывала и буду дальше еще говорить, мы можем сообщать только лицам, желающим поступить в масонство и которые у нас называются ищущими; для прочих же всех людей это должно быть тайной глубокой.
- Ах, я готова быть ищущей! - проговорила почти умоляющим голосом Сусанна.
- Это я предчувствовала еще прежде, что меня и вызвало на нескромность, - продолжала gnadige Frau с чувством, - и я теперь прошу вас об одном: чтобы вы ни родным вашим, ни друзьям, ни знакомым вашим не рассказывали того, что от меня услышите!.. Даже Егору Егорычу не говорите, потому что это может быть ему неприятно.
- Никому в мире не скажу того! - воскликнула, но почти шепотом Сусанна.
- Верю вам! - произнесла gnadige Frau и, поцеловав с нежностью свое "прелестное существо", приступила к ответам на вопросы. - Вы интересовались, где и кто учил учеников масонских?.. Это делалось обыкновенно в ложах, при собрании многих членов и под руководством обыкновенно товарища, а иногда и мастера.
- И как же их учили? - любопытствовала Сусанна.
- А так же вот, как и Егор Егорыч начал вас учить: им указывали книги, какие должно читать, и когда они чего не понимали в этих книгах, им их риторы растолковывали.
- Я не знаю, что такое ритор, - произнесла с наивностью Сусанна.
- О, ритор - лицо очень важное! - толковала ей gnadige Frau. По-моему, его обязанности трудней обязанностей великого мастера. Покойный муж мой, который никогда не был великим мастером, но всегда выбирался ритором, обыкновенно с такою убедительностью представлял трудность пути масонства и так глубоко заглядывал в душу ищущих, что некоторые устрашались и отказывались, говоря: "нет, у нас недостанет сил нести этот крест!"
- Чего ж они больше устрашались?.. Совести, что ли, своей?.. - спросила Сусанна.
- Конечно, прежде всего совести своей; а кроме того, тут и обряды очень страшные: вас с завязанными глазами посадят в особую темную комнату, в которую входит ритор. Он с приставленною к груди вашей шпагою водит вас по ужасному полу, нарочно изломанному и перековерканному, и тут же объясняет, что так мы странствуем в жизни: прошедшее для нас темно, будущее неизвестно, и мы знаем только настоящее, что шпага, приставленная к груди, может вонзиться в нее, если избираемый сделает один ложный шаг, ибо он не видит пути, по которому теперь идет, и не может распознавать препятствий, на нем лежащих. "Вас, - говорит ритор, - ведет рука, которой вы тоже не видите; если вы будете ею оставлены, то гибель ваша неизбежна. Страсти и слабости, обыкновенно затмевая внутренний свет, ведут нас в ослеплении по неизвестным путям, и если бы невидимая рука не путеводствовала нас, мы бы давно погибли". Знаете, как послушаешь эти слова, то у кого на душе не совсем чисто и решение его не очень твердо, так мороз пробежит по коже.
- Неужели же с вами все это делали, и вы не испугались? - проговорила с удивлением Сусанна.
- Решительно все это исполнили и со мной!.. Конечно, я чувствовала сильное волнение и еще больше того - благоговейный страх; но ритору моему однако отвечала с твердостью, что я жена масона и должна быть масонкой, потому что муж и жена в таком важном предмете не могут разно мыслить!
- А разве масонками могут быть только жены масонов? - заметила Сусанна.
- То есть в ложу вступить может только жена масона.
Сусанна при этом печально потупила головку.
- Это обыкновенная комната!.. В Геттингене, где я была принимаема, она находилась в бывшем винном погребе, но превосходно отделанном... В восточной стороне ее помещался жертвенник, на котором лежала раскрытая библия; на полу расстилался обыкновенный масонский ковер... К этому алтарю надзиратель подвел меня. Великий мастер сказал мне приветствие, после чего я стала одним коленом на подушку, и они мне дали раскрытый циркуль, ножку которого я должна была приставить к обнаженной груди моей, и в таком положении заставили меня дать клятву, потом приложили мне к губам печать Соломона, в знак молчания, и тут-то вот наступила самая страшная минута! Я была брезглива с рождения, и никогда не была в то же время пуглива и труслива; но, признаюсь, чуть не упала в обморок, когда приподняли немного повязку на моих глазах, и я увидала при синеватом освещении спиртовой лампы прямо перед собою только что принятую перед тем сестру в окровавленной одежде.
- Кто же это ее и зачем окровянил? - воскликнула Сусанна, даже дрожавшая от рассказа gnadige Frau.
- Это, как впоследствии я узнала, - продолжала та, - означало, что путь масонов тернист, и что они с первых шагов покрываются ранами и кровью; но, кроме того, я вижу, что со всех сторон братья и сестры держат обнаженные шпаги, обращенные ко мне, и тут уж я не в состоянии была совладать с собой и вскрикнула; тогда великий мастер сказал мне: "Успокойтесь, gnadige Frau, шпаги эти только видимым образом устремлены к вам и пока еще они за вас; но горе вам, если вы нарушите вашу клятву и молчаливость, - мы всюду имеем глаза и всюду уши: при недостойных поступках ваших, все эти мечи будут направлены для наказания вас", - и что он дальше говорил, я не поняла даже и очень рада была, когда мне повязку опять спустили на глаза; когда же ее совсем сняли, ложа была освещена множеством свечей, и мне стали дарить разные масонские вещи.
- Ах, я видала эти масонские вещи! - перебила ее Сусанна.
- Где? - спросила gnadige Frau с некоторым удивлением.
- Вот здесь, у Егора Егорыча, в Кузьмищеве! - объяснила Сусанна, покраснев в лице.
- Он вам сам показывал их? - продолжала gnadige Frau с прежним недоумением.
- Нет, - отвечала Сусанна, - но мы в тот год целое лето гостили у него, а покойная сестра Людмила была ужасная шалунья, и он с ней был всегда очень откровенен, - она меня тихонько провела в его комнату и вынула из его стола какой-то точно передник, белый-пребелый!..
- Это запон! - поясняла ей gnadige Frau. - Он из твердой замши делается и действительно всегда очень бел, в знак того, что всякий масон должен быть тверд, постоянен и чист!..
- Но потом Людмила мне гораздо уже позже показывала белые женские перчатки, которые Егор Егорыч ей подарил и которые тоже были масонские.
- Стало быть, он сватался к ней? - воскликнула gnadige Frau.
- Да, - отвечала Сусанна, потупляя глаза, - он ее очень любил!..
- А она? - спросила gnadige Frau.
- Нет, она его уважала, но любила другого! - объяснила Сусанна и поспешила переменить тяжелый для нее, по семейным воспоминаниям, разговор. И этим кончилось ваше посвящение?
- Почти, - сказала gnadige Frau, - потому что потом мне стали толковать символические изображения ковра, который, впрочем, у масонов считается очень многознаменательною вещью.
- Почему же многознаменательною?
- Теперь, моя прелесть, довольно поздно, - сказала в ответ на это gnadige Frau, - а об этом придется много говорить; кроме того, мне трудно будет объяснить все на словах; но лучше вот что... завтрашний день вы поутру приходите в мою комнату, и я вам покажу такой ковер, который я собственными руками вышила по канве.
Сусанна до глубины души обрадовалась такому предложению и на другой день, как только оделась, сейчас же пришла в комнату gnadige Frau, где и нашла ковер повешенным, как ландкарта, на стену, и он ее первоначально поразил пестротой своей и странными фигурами, на нем изображенными. Она увидала тут какие-то колонны, солнце, луну, но gnadige Frau прежде всего обратила ее внимание на другое.
- Видите ли вы эту рамку кругом? - начала она.
- Красоты особенной в ней нет, - возразила gnadige Frau, - но она важна по символу.
Сусанна принялась слушать с напряженным вниманием.
- Рамка эта, заключающая в себе все фигуры, - продолжала gnadige Frau, - означает, что хитрость и злоба людей заставляют пока масонов быть замкнутыми и таинственными, тем не менее эти буквы на рамке: N, S, W и О, выражают четыре страны света и говорят масонам, что, несмотря на воздвигаемые им преграды, они уже вышли чрез нарисованные у каждой буквы врата и распространились по всем странам мира.
- А эта веревка с кистями что такое? - спросила Сусанна.
- Это жгут, которым задергивалась завеса в храме Соломона перед святая святых, - объяснила gnadige Frau, - а под ней, как видите, солнце, луна, звезды, и все это символизирует, что человек, если он удостоился любви божией, то может остановить, как Иисус Навин[64], течение солнца и луны, вы, конечно, слыхали об Иисусе Навине?
- О, да, меня батюшка-священник в институте очень любил за то, что я отлично знала катехизис и священную историю.
- Это я вижу теперь! - сказала gnadige Frau и продолжала толковать. Эти фигуры изображают камни: один, неотесанный и грубый, представляет человека в его греховном несовершенстве, а этот, правильный и изящный, говорит, каким человек может быть после каменщицкой работы над своим сердцем и умом... Прямоугольник этот, отвес, циркуль, молоток - обыкновенные орудия каменщиков; но у масонов они составляют материальные феномены: циркуль выражает, что бог этим далеко распростертым циркулем измеряет и разыскивает работу масонов!.. Отвес и прямоугольник указывают, чтобы мы во всех поступках нашей жизни поступали по требованию нашей совести!.. Молоток предписывает послушание и покорность масонам, потому что великий мастер одним нешумным и легким ударом побуждает все собрание к вниманию.
- А это какое изображение? - показала Сусанна на кирку.
- Это лопаточка каменщиков, которая повелевает масонам тщательно заравнивать расселины и ямки сердца нашего, производимые в нас высокомерием, гневом, отчаянием...
- Господи, как все это хорошо! - воскликнула Сусанна, уже садясь на стул и беря себя за голову.
- А эти столбы и мозаический пол взяты в подражание храму Соломона; большая звезда означает тот священный огонь, который постоянно горел в храме... - начала было дотолковывать gnadige Frau, но, заметив, что Сусанна была очень взволнована, остановилась и, сев с нею рядом, взяла ее за руку.
- Вас заняло все это, мое прелестное существо? - сказала она растроганным голосом.
- Ужасно, ужасно!.. - воскликнула Сусанна. - Я чрезвычайно бы желала быть масонкой.
- Видит бог, нет!.. Клянусь в том моей матерью, тенью моей умершей сестры!..
- Если в вас это душевное состояние продолжится, то ваше желание исполнится, и вы будете масонкой! - произнесла с торжественностью gnadige Frau.
- Но как же это?.. Я должна быть женой масона?
- Исполнится! - повторила еще раз с торжественностью gnadige Frau. - А теперь пока довольно: вы слишком утомлены и взволнованы, - добавила она, подите к себе, уединитесь и помолитесь!
Gnadige Frau между тем об этих разговорах и объяснениях с прелестным существом в непродолжительном времени сообщила своему мужу, который обыкновенно являлся домой только спать; целые же дни он возился в больнице, объезжал соседние деревни, из которых доходил до него слух, что там много больных, лечил даже у крестьян лошадей, коров, и когда он таким образом возвратился однажды домой и, выпив своей любимой водочки, принялся ужинать, то gnadige Frau подсела к нему.
- Я очень начинаю любить Сусанну и много говорю с ней о разных разностях, - начала она издалека.
- Отлично это делаешь!.. Ты совершенно справедливо прозвала ее прелестнейшим существом!.. - отозвался доктор.
- Но известно ли тебе, - продолжала gnadige Frau после короткого молчания, - что Сусанна жаждет быть масонкой?
- Превосходно! Какая же может быть помеха тому? - проговорил он с обычным ему оптимистическим взглядом.
- Помеха есть!.. Ты забываешь, - возразила ему предусмотрительная gnadige Frau, - что для того, чтобы быть настоящей масонкой, не на словах только, надо вступить в ложу, а где нынче ложа?
При этом замечании доктор почесал у себя в затылке.
- Это так! - согласился он.
- Правда! - согласился и с этим доктор. - Но погоди, постой! воскликнул он, взяв себя на несколько мгновений за голову. - Егор Егорыч хотел сделать старшую сестру Сусанны, Людмилу, масонкой и думал жениться на ней, а теперь пусть женится на Сусанне!
- Что ты такое говоришь, какие несообразности! - сказала gnadige Frau с оттенком даже некоторой досады!.. - Людмилу он любил, а Сусанны, может быть, не любит!
- Не любит?.. Не любит, ты говоришь? А разве ты не видишь, как он на нее взглядывает? - произнес, лукаво подмигнув, Сверстов.
- Взглядывать он, конечно, взглядывает... - не отвергнула того и gnadige Frau.
в своих глазах неудовольствия, понимая так, что дело, о котором шла речь, стоило того, чтобы за успех его лишнее выпить!..
- Еще далеко не все кончено и едва только начато! - возразила gnadige Frau. - Теперь вот что мы должны делать: сначала ты выпытай у Егора Егорыча, потому что мне прямо с ним заговорить об этом никакого повода нет!
- Конечно, разумеется! - согласился доктор.
- Я же между тем буду постепенно приготовлять к тому Сусанну! добавила gnadige Frau.
- Optime! [Прекрасно! (лат.). - воскликнул доктор и хотел было идти лечь спать, но вошел, сверх всякого ожидания, Антип Ильич.
- Зачем?.. Болен, что ли, Егор Егорыч? - спросил доктор, несколько встревоженный таким поздним приглашением.
- Нет-с, ничего, кажется!.. - отвечал Антип Ильич. - Там чей-то дворовый человек привез им письмо от ихнего знакомого.
Доктор пошел и застал Егора Егорыча сидящим в своем кресле и действительно с развернутым письмом в руках.
- Вот какого рода послание сейчас получил я! - проговорил Егор Егорыч и начал читать самое письмо:
"Многоуважаемый Егор Егорыч!
Беру смелость напомнить Вам об себе: я старый Ваш знакомый, Мартын Степаныч Пилецкий, и по воле божией очутился нежданно-негаданно в весьма недалеком от Вас соседстве - я гощу в усадьбе Ивана Петровича Артасьева и несколько дней тому назад столь сильно заболел, что едва имею силы начертать эти немногие строки, а между тем, по общим слухам, у Вас есть больница и при оной искусный и добрый врач. Не будет ли он столь милостив ко мне, чтобы посетить меня и уменьшить хоть несколько мои тяжкие страдания.
Принося извинение, что беспокою Вас, остаюсь Вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою - Мартын Пилецкий".
- Так я сейчас и поеду; мне все равно спать - что в постели, что в тарантасе! - объяснил Сверстов.
- Поезжайте! - не стал его отговаривать Егор Егорыч, и едва только доктор ушел от него, он раскрыл лежавшую перед ним бумагу и стал писать на ней уже не объяснение масонское, не поучение какое-нибудь, а стихи, которые хотя и выходили у него отчасти придуманными, но все-таки не были лишены своего рода поэтического содержания. Он бряцал на своей лире:
Вся слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
Лишь сила его открывается.
Кончив и перечитав свое стихотворение, Егор Егорыч, видимо, остался им доволен и, слагая его, вряд ли не имел в виду, помимо своего душевного излияния, другой, более отдаленной цели!
Примечания:
63. Соломон - царь израильский в 1020-980 годах до нашей эры.