XII
Однажды все кузьмищевское общество, со включением отца Василия, сидело по обыкновению в гостиной; сверх того, тут находился и приезжий гость, Аггей Никитич Зверев, возвратившийся с своей ревизии. Трудно вообразить себе, до какой степени изменился этот могучий человек за последнее время: он сгорбился, осунулся и имел какой-то растерянный вид. Причину такой перемены читатель, вероятно, угадывает.
Егор Егорыч, в свою очередь, заметивший это, спросил его:
- Что, вы довольны или недовольны вашей ревизией?
- Разве можно тут быть довольным! - отвечал с грустной усмешкой Аггей Никитич.
- Отчего и почему? - воскликнул Егор Егорыч.
- После, я наедине, если позволите, переговорю с вами об этом.
- Позволю и даже прошу вас сказать мне это!
- Еще бы мне не сказать вам! Отцу родному чего не сказал бы, а уж вам скажу!
Должно заметить, что все общество размещалось в гостиной следующим образом: Егор Егорыч, Сверстов и Аггей Никитич сидели у среднего стола, а рядом с мужем была, конечно, и Сусанна Николаевна; на другом же боковом столе gnadige Frau и отец Василий играли в шахматы. Лицо gnadige Frau одновременно изображало большое внимание и удовольствие: она вторую уж партию выигрывала у отца Василия, тогда как он отлично играл в шахматы и в этом отношении вряд ли уступал первому ее мужу, пастору, некогда считавшемуся в Ревеле, приморском городе, первым шахматным игроком. Вообще gnadige Frau с самой проповеди отца Василия, которую он сказал на свадьбе Егора Егорыча, потом, помня, как он приятно и стройно пел под ее игру на фортепьяно после их трапезы любви масонские песни, и, наконец, побеседовав с ним неоднократно о догматах их общего учения, стала питать большое уважение к этому русскому попу.
Между тем Егор Егорыч продолжал разговаривать с Аггеем Никитичем.
- И что ж вы, объезжая уезды, познакомились с кем-нибудь из здешнего дворянства? - спросил он, видя, что Зверев нет-нет да и задумается.
- Почти ни с кем! - проговорил Аггей Никитич. - Все как-то не до того было!.. Впрочем, в этом, знаете, самом дальнем отсюда городке имел честь быть представлен вашей, кажется, родственнице, madame Ченцовой, у которой что, вероятно, известно вам - супруг скончался в Петербурге.
- Да, он умер! - поспешила сказать Сусанна Николаевна, взглянув с некоторым страхом на Егора Егорыча, который, впрочем, при этом только нахмурился немного и отнесся к Аггею Никитичу с некоторой иронией:
- Ну, и как же она вам понравилась?
Аггей Никитич глубокомысленно повел бровями.
- По наружности это, что говорить, - belle femme [красавица (франц.).], - определил он французским выражением, - но все-таки это не дворянская красота.
- А какая же? - выпытывал его Егор Егорыч.
- Да такая, что она скорей жидовка, или цыганка, или зырянка из сибирячек, как я вот видал этаких! - объяснил Аггей Никитич, видимо, начавший с большим одушевлением говорить, как только речь зашла о женской красоте.
Егор Егорыч и Сусанна Николаевна при этом переглянулись между собой.
- По какому же поводу вы представлялись госпоже Ченцовой? - спросил опять с тою же иронией Егор Егорыч.
ваша!..
- Но за кого она могла выйти? - воскликнул Егор Егорыч.
- Вышла она за управляющего своего, господина Тулузова! - ответил Аггей Никитич.
Услышав эту фамилию, Сверстов вдруг приподнял свою наклоненную голову и стал гораздо внимательнее прислушиваться к тому, что рассказывал Аггей Никитич.
- И свадьба, я вам доложу, - продолжал тот, - была великолепная!.. Венчание происходило в городском соборе, потому что Катерина Петровна считала низким для себя венчаться в своей сельской церкви, а потом все духовенство, все чиновники, в том числе и я, поехали к молодым в усадьбу, которая, вы знаете, верстах в пяти от города. Дом там, без преувеличения можно сказать, - дворец! Все это везде хрусталь, люстры, свечи восковые!.. За ужином шампанское рекой лилось... После того фейерверк, который делал какой-то провизор из аптеки, а потому можете судить, что он понимает?.. Мне сначала, знаете, как человеку, тоже видавшему на своем веку фейерверки, было просто смешно видеть, как у них то одно не загорится, то другое не вовремя лопнет, а наконец сделалось страшно, когда вдруг этаких несколько шутих пустили в народ и главным образом в баб и девок... Слышу - крик, писк, визг промеж их, а господа сидят и смеются этому... Это, изволите видеть, господин Тулузов приказал сделать, чтобы развеселить свою супругу и гостей!.. Глупо, по-моему, и свинство еще вдобавок!..
- Что же, этот управляющий красив собой? - спросил Егор Егорыч.
- Ничего нет особенного; малый еще не старый, видный из себя, рыжеватый, глаза у него совсем желтые, как у волка, но умный, должно быть, и бойкий, только манер благородных не имеет, как он там ни задает форсу и ни важничает.
- Но чем же, однако, он пленил Катерину Петровну? - отнесся Егор Егорыч как бы больше к Сусанне Николаевне.
Та отвечала ему только грустною улыбкой.
- Про это рассказывают... - начал было Аггей Никитич несколько таинственно, но тут же и позамялся. Впрочем, припомнив, как в подобном случае поступил Мартын Степаныч, он повторил его фразу: - Я надеюсь, что здесь можно говорить все откровенно?
- Все, и непременно откровенно! - пробормотал Егор Егорыч.
- Рассказывают, - продолжал Аггей Никитич, - что он был приближенный Катерины Петровны и что не она ревновала вашего племянника, а он, и из этого пошли у них все неудовольствия.
- Не может быть! - отвергнула Сусанна Николаевна.
- Очень это возможно! - возразил ей Егор Егорыч.
- А как имя и отчество господина Тулузова? - вмешался вдруг в разговор Сверстов.
- Имя-с?.. Позвольте: Василий... или как его?.. Но вот что лучше: со мной билет пригласительный на свадьбу!..
Проговорив это, Аггей Никитич вынул и подал доктору раздушенный и разукрашенный виньетками свадебный билет Тулузова, начало которого Сверстов прочел вполголоса:
- "Василий Иванович Тулузов и Екатерина"... Гмм! - заключил он, как бы нечто соображая, а потом обратился к жене своей:
- Gnadige Frau, помнишь ты этого мальчика, которого тогда убили, то я написал письмо к Егору Егорычу?
- Помню!
- А как его звали?
- И ты этого не перевираешь?
- Нисколько, потому что он ребенком еще ходил к нам и приносил зелень от отца, - отвечала с уверенностью и точностью gnadige Frau, хоть и занята была размышлением о весьма важном ходе пешкою.
- Гмм! - снова произнес как бы больше сам с собою Сверстов.
На это восклицание его, а равно и на какое-то лукавое выражение в лице, что было совершенно несвойственно Сверстову, Егор Егорыч невольно обратил внимание.
- Что вас тут так интересует? - сказал он.
- Так, одно странное совпадение!.. - отвечал, видимо, не договорив всего, Сверстов. - А не знаете ли вы, из какого собственно звания господин Тулузов: попович ли он, дворянин ли, чиновник ли? - добавил он, обращаясь к Аггею Никитичу.
- Говорят, вначале был мещанин, - объяснил тот, - потом стал учителем, служил после того в земском суде, где получил первый чин, и затем сделал пожертвование на улучшение гимназии ни много, ни мало, как в тридцать тысяч рублей; ему за это Владимира прицепили, и теперь он поэтому дворянин!
- О, проходимец, должно быть, великий! - воскликнул Егор Егорыч.
- Должно быть! - повторил и Аггей Никитич. - Но, говорят, он дальше того лезет и предлагает устроить при гимназии пансион для дворянских детей и просит только, чтобы его выбрали в попечители.
- Ну, это он шалит! - подхватил с азартом Егор Егорыч. - Я нарочно поеду для этого на баллотировку, и мы его с позором черняками закатаем! Скорее верблюд пролезет в игольное ухо, чем он попадет в попечители!
- Вам все тамошние чиновники будут за это благодарны, - продолжал Аггей Никитич, совершенно неспособный от себя что-либо выдумывать, а передававший только то, что ему натрубили со всех сторон в уши. - Между прочим, мне тутошний исправник, старичок почтенный, ополченец двенадцатого года (замечаю здесь для читателя, - тот самый ополченец, которого он встретил на балу у Петра Григорьича), исправник этот рассказывал: "Я, говорит, теперь, по слабости моего здоровья, оставляю службу... Мне все равно, но обидно: сколько лет я прослужил дворянству и, по пословице, репы пареной не выслужил, а тут неизвестного человека возведут в должность попечителя, и он прямо очутится в белоштанниках".
- Это еще буки!.. Пусть он лучше побережет свои черные штаны, а белых мы ему не дадим! - говорил гневным и решительным голосом Егор Егорыч.
Сверстов, внимательно слушавший весь этот разговор, тряхнул на этом месте головою и спросил:
- А не известно ли вам, откуда по месту своего рождения этот будущий белоштанник?
- Нет-с, не знаю и слышал только, что здесь у него нет ни роду, ни племени.
Доктору, кажется, досадно было, что Аггей Никитич не знает этого, и, как бы желая поразобраться с своими собственными мыслями, он вышел из гостиной в залу, где принялся ходить взад и вперед, причем лицо его изображало то какое-то недоумение, то уверенность, и в последнем случае глаза его загорались, и он начинал произносить сам с собою отрывистые слова. Когда потом gnadige Frau, перестав играть в шахматы с отцом Василием, вышла проводить того, Сверстов сказал ей:
- Мне нужно с тобой переговорить.
- Хорошо, - отвечала gnadige Frau и, распростившись окончательно с своим партнером, подошла к мужу; он взял ее за руку и, поместившись рядом с нею на самых отдаленных от гостиной стульях, вступил с нею в тихий разговор.
- Ты слышала, что этот барин, Зверев, рассказывал про Ченцову, племянницу Егора Егорыча? - спросил он.
- Слышала, она вышла замуж! - проговорила gnadige Frau.
- За управляющего своего!
- И то бы ничего, хоть бы за конюха! - восклицал Сверстов. - Но она вышла за Василия Иваныча Тулузова!
- За Тулузова? - повторила gnadige Frau. - Это такая фамилия у теперешнего ее мужа?
- Такая! - отвечал с злобой в голосе Сверстов.
Gnadige Frau не совсем, впрочем, понимала, что именно хочет сказать доктор и к чему он клонит разговор.
- Ты поэтому и раскуси, в чем тут загвоздка! - дополнил он ей.
Gnadige Frau соображала. Она далеко стала не столь проницательна, как была прежде.
- Я ничего не могу тут раскусить; полагаю только, что Катерина Петровна вышла не за того Василия Иваныча Тулузова, которого мы знали, потому что он давно убит.
- Да-с, но паспорт его не убит и существует, и которого, однако, при освидетельствовании трупа, так же, как и денег, не нашли... Неужели же тебе и теперь не ясно?
Но для gnadige Frau теперь уже все было ясно, и она, только по своей рассудительности, хотела мужу сделать еще несколько вопросов.
- Стало быть, ты думаешь, что здешний Тулузов - убийца мальчика Тулузова? - произнесла неторопливо и все еще сомневающимся тоном gnadige Frau.
- А у кого же у другого мог очутиться его паспорт и кому нужно было им воспользоваться, как не убийце?
Gnadige Frau была с этим несогласна.
- Воспользовавшись, он скорей всего изобличил бы себя тем!.. Ему было бы безопаснее жить с своим паспортом, - сказала она.
- Да собственного-то виду у него, может быть, и не было!.. Он, может быть, какой-нибудь беглый!.. Там этаких господ много проходит! - объяснил, в свою очередь, тоже довольно правдоподобно, Сверстов. - Мне главным образом надобно узнать, из какого именно города значится по паспорту господин Тулузов... Помнишь, я тогда еще сказал, что я, и не кто другой, как я, открою убийцу этого мальчика!
- А Егору Егорычу ты будешь говорить об этом? - спросила gnadige Frau.
- Пока еще нет, а потом, как запасусь документиком, скажу.
- Ты при этом не забудь, что это будет ему очень неприятно узнать!.. Madame Ченцова - его племянница и вышла замуж... за кого?.. Сам ты посуди!
- Что ж из того, что она племянница ему? - почти крикнул на жену Сверстов. - Неужели ты думаешь, что Егор Егорыч для какой бы ни было племянницы захочет покрывать убийство?.. Хорошо ты об нем думаешь!.. Тут я думаю так сделать... Слушай внимательно и скажи мне твое мнение!.. Аггей Никитич упомянул, что Тулузов учителем был, стало быть, сведения об нем должны находиться в гимназии здешней... Так?..
- Так! - подтвердила gnadige Frau.
- Я не знаю, так ли это! - возразила gnadige Frau.
- Да так!.. Что это?.. Во всем сомнение! - воскликнул с досадой Сверстов. - Егор же Егорыч - не теряй, пожалуйста, нити моих мыслей! - едет на баллотировку... Я тоже навяжусь с ним ехать, да там и явлюсь к Артасьеву... Так, мол, и так, покажите мне дело об учителе Тулузове!..
- Но тебе, вероятно, не дадут этого дела, - заметила gnadige Frau.
- Почему же не дадут? Что ты такое говоришь? Государственная тайна, что ли, это? - горячился Сверстов. - Ведь понимаешь ли ты, что это мой нравственный долг!.. Я клятву тогда над трупом мальчика дал, что я разыщу убийцу!.. И как мне бог-то поспособствовал!.. Вот уж справедливо, видно, изречение, что кровь человеческая вопиет на небо...
- Конечно! - согласилась с этим gnadige Frau.
- Ну, значит, об этом и говорить больше нечего, а надобно действовать, - заключил Сверстов.
Пока таким образом происходила вся эта беседа в зале, Егор Егорыч, вспомнивший, что Аггей Никитич хотел ему что-то такое сказать по секрету, предложил тому:
- Не желаете ли вы уйти со мной в мою комнату?
- Весьма желал бы! - отвечал Аггей Никитич, вздохнув, как паровой котел.
- Прошу вас! - сказал на это Егор Егорыч и увел гостя в свою спальню, где Аггей Никитич, усевшись против хозяина, сейчас же начал:
- Вы, Егор Егорыч, спрашивали меня, чем я остался недоволен на ревизии?.. Собственно говоря, я прежде всего недоволен сам собою и чувствую, что неспособен занимать место, которое получил по вашей протекции, и должен оставить его.
Егор Егорыч был сильно удивлен, услышав такое решение Аггея Никитича.
- Вследствие чего вы думаете, что неспособны? - сказал он немножко с сердцем.
- Вследствие того-с, - начал Аггей Никитич неторопливо и как бы обдумывая свои слова, - что я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что я человек военный и привык служить на воздухе, а тут целый день почти сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей полковой канцелярии, куда я и заглядывать-то всегда боялся, думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут в формуляр какую-нибудь гадость... Потом считай чужие деньги, а я и своих никогда не умел хорошенько считать, и в утешение кури себе под нос сургучом!..
- Все это вздор-с!.. Пустяки!.. Одно привередничанье ваше!.. Что это такое?.. Сургуч?.. Привык служить на воздухе? Это чепуха какая-то! - уже закричал на Аггея Никитича Егор Егорыч, рассерженный тем, что он рекомендовал Зверева как чиновника усердного и полезного, а тот, прослужив без году неделю, из каких-то глупых причин хочет уж и оставить службу.
Аггей Никитич, в свою очередь, хоть и понимал, что он действительно в оправдание своего решения оставить службу губернского почтмейстера нагородил какой-то чуши, но, тем не менее, от самого решения своего, заметно, не отказывался.
- Может быть, вы имеете в виду другую должность? - принялся его расспрашивать Егор Егорыч.
- Никакой! - произнес Аггей Никитич.
- Но чем же вы будете заниматься, оставив вашу службу?
- Буду заниматься масонством! - объяснил Аггей Никитич.
- Масонство нисколько вам не помешает служить! - пробормотал он. Состояния вы не имеете...
- Имею-с... потому что пенсию буду получать, - вздумал было возразить Аггей Никитич.
- Но велика ли эта пенсия!.. Гроши какие-то! - воскликнул Егор Егорыч. - И как же вам не представляется мысль, что вы для семьи, для жены вашей должны еще пока трудиться? - начал было Егор Егорыч продолжать свои поучения, но при словах: "для жены вашей", Аггей Никитич вдруг выпрямился на своем кресле и заговорил сначала глухим голосом, а потом все более и более возвышающимся:
- Жена-то моя и мешает мне продолжать мою службу! Она очень уж хорошо узнала, как следует в почтамте служить, лучше даже, чем я, и начала там распоряжаться чересчур свободно... Перед тем, как мне ехать на ревизию, Миропе Дмитриевне угодно было (при этом Аггей Никитич потер у себя под глоткой, как бы затем, чтобы утишить схвативший его горло спазм)... угодно было, - повторил он, - поручить всем ямщикам, всем почтальонам, чтобы они в каждой почтовой конторе говорили, что это еду я, мое высокоблагородие, начальник их, и чтобы господа почтмейстеры чувствовали это и понимали, так как я желаю с них хапнуть!..
Таким рассказом Егор Егорыч был сильно озадачен.
- И вы достоверно это знаете? - спросил он.
- Достоверно-с, - отвечал Аггей Никитич, иронически усмехнувшись, - так как в каждом уездном городе ко мне являлся обыкновенно почтмейстер и предлагал взятку, говоря, что он делает это по моему требованию, которое передано им от моей супруги через почтальона... Я говорю все это так откровенно вам, Егор Егорыч, потому что мне решительно не с кем посоветоваться о таком моем большом горе!
- Но что же, ваша жена глупа, что ли? - спросил негромко Егор Егорыч.
- Напротив, - отвечал тоже вполголоса Аггей Никитич, - но хитра и жадна на деньги до невозможности... Видеть этих проклятых денег равнодушно не может, задрожит даже; и так она мне этим опротивела, что я развестись бы с ней желал!
- Разве это возможно и благородно! - снова прикрикнул на него Егор Егорыч. - Вы забываете, что она, может быть, дочь какого-нибудь небольшого необразованного чиновника, а потому в семье своей и посреди знакомых звука, вероятно, не слыхала, что взятки - мерзость и дело непозволительное!
- Нет-с, это не от семьи зависит, а человеком выходит! - воскликнул Аггей Никитич. - У нас, например, некоторые ротные командиры тоже порядочно плутовали, но я, видит бог, копейкой казенной никогда не воспользовался... А тут вдруг каким хапалом оказался!.. Просто, я вам говорю, на всю мою жизнь осрамлен!.. Как я там ни уверял всех, что это глупая выдумка почтальонов, однако все очень хорошо понимают, что те бы выдумать не смели!
- Если вы и осрамлены, так не на долгое время, - стал его утешать Егор Егорыч, - ведь поймут же потом, что вы не такие.
- А как поймут? Я, конечно, буду не такой, а другой, каким я всегда был, но за супругу мою я не поручусь... Она потихоньку от меня, пожалуй, будет побирать, где только можно... Значит, что же выходит?.. Пока я не разойдусь с ней, мне нельзя служить, а не служить - значит, нечем жить!.. Расходиться же мне, как вы говорите, не следует, и неблагородно это будет!..
- Не следует! - повторил Егор Егорыч. - Прежде надобно было об этом думать, когда вы женились на ней!
- Я думал, Егор Егорыч, много думал, но справедливо говорят, что женщины хитрее черта... Хоть бы насчет тех же денег... Миропа Дмитриевна притворилась такой неинтересанткой, что и боже ты мой, а тут вот что вышло на поверку. Вижу уж я теперь, что погиб безвозвратно!
- Почему же погибли? - продолжал утешать Аггея Никитича Егор Егорыч. Вы такой добрый и душевный человек, что никогда не погибнете, и я вот теперь придумываю, какое бы вам другое место найти, если это, кроме семейных причин, и не по характеру вам.
- Совершенно не по характеру, - отозвался Аггей Никитич.
- А место исправника, которое, полагаю, вам будет больше по душе, вы веяли бы?
- Конечно бы, взял, но супруга моя и тут, чего доброго, что-нибудь натворит!
- Вижу, - произнес с многодумчивым выражением в лице Егор Егорыч, - и потому вот я какой имел бы план... Не знаю, понравится ли он вам... Вы останетесь погостить у меня и напишете вашей жене, чтобы она также приехала в Кузьмищево, так как я желаю поближе с ней познакомиться... Приедет она?
- Непременно приедет!.. Я сам что-то вроде этого думал, но не смел обременять вас! - произнес радостно Аггей Никитич.
- Но только наперед знайте, что я буду к жене вашей безжалостен и с беспощадностью объясню ей все безобразие ее поступков! - дополнил Егор Егорыч.
это в старину, взять за косу да и об пол!
- Ну, и без косы обойдемся и объясним ей! - остановил его Егор Егорыч.