III
Аггею Никитичу хоть и предстояло вечером свидание с пани Вибель, однако он не утерпел и выехал поутру прокатиться, причем, как водится, встретил ее. Разговаривали они между собою, впрочем, на этот раз немного, и пани Вибель только крикнула ему:
- Вы будете у нас сегодня?
- Буду! - крикнул ей тоже Аггей Никитич.
Отобедав, он еще часов с пяти занялся своим туалетом и издержал несколько умывальников воды для обмывания рук, шеи и лица, причем фыркал и откашливался на весь дом; затем вычистил себе угольным порошком зубы и слегка тронул черным фиксатуаром свой алякок, усы и бакенбарды. Идя в аптеку, Аггей Никитич соображал, как его встретит пани Вибель - в таком ли дезабилье, в каком она явилась, когда он увидел ее в первый раз, или принарядится? Если она будет растрепашкой, то это скверно, а если наоборот, то хорошо: значит, она прямо для него прифрантится. Старого аптекаря он застал по-прежнему стоявшим у конторки и, расшаркавшись перед ним, передал ему письмо gnadige Frau. Приняв оное и заметив на верху конверта маленький крестик, весьма отчетливо изображавший два масонские молоточка, Вибель улыбнулся; но, прочитав самое послание, он окинул Аггея Никитича испытующим взглядом и медленно, выходя из-за конторки, проговорил ему:
- Покорнейше прошу пожаловать ко мне в кабинет!
Аггей Никитич пошел за ним и в дверях кабинета, между теми же двумя шкафами с narcotica и heroica, встретил пани Вибель, которая была одета далеко не по-домашнему и торопливо сказала ему:
- Пан Зверев, когда вы переговорите с таткой, приходите ко мне чай пить!
- Да, прошу вас, - поддержал ее Вибель.
Аггей Никитич молчаливым поклоном изъявил благодарность обоим супругам за такое приглашение: расчет его, как видит читатель, удался вполне.
Кабинет старого аптекаря оказался типом кабинетов аккуратных, дельных и расчетливых немцев. Все убранство в нем хоть было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее на себе аптекарский характер: в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств; на окнах лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса[98], а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою в нее пропускною бумагою; сверх того, на одном покойном кресле лежал кот с полузакрытыми, гноящимися глазами.
Усевшись сам и усадив своего гостя, старый аптекарь, видимо, хотел прежде всего расспросить о gnadige Frau.
- Госпожа Сверстова где же теперь живет? - сказал он.
- У Егора Егорыча Марфина, у которого муж ее служит врачом, - объяснил Аггей Никитич.
- Понимаю! - произнес не без глубокомыслия Вибель. - Я слыхал о господине Марфине!.. Это богатый русский помещик?
- Очень богатый и при этом масон.
- Так! - подтвердил Вибель. - Эмма Карловна, - продолжал он затем медленно, - рекомендует мне вас, как человека, ищущего и еще не обретшего истинного пути.
- Совершенно не обретшего! - подхватил Аггей Никитич, закидывая голову немного назад от напора разнообразных чувствований и от сознания, что если он искал в настоящие минуты, то не того, чего искал прежде.
- И вы находите меня способным подвести вас к этому пути? - спросил Вибель.
- Вполне! - отрезал ему Аггей Никитич.
- Из того, что вы были под присмотром полиции! - снова отрезал Аггей Никитич.
- И теперь даже нахожусь! - воскликнул Вибель с явной гордостью. - А поэтому вы понимаете, как тут нужно поступать?
- Понимаю, - отвечал Аггей Никитич.
- Прежде всего надобно быть молчаливым, как рыба, - так?
- Так! - произнес Аггей Никитич.
Вибель после того погрузился в соображения.
- Значит, нашу работу мы должны разделить на значительное число уроков.
- Непременно-с! - воскликнул Аггей Никитич, обрадованный таким намерением Вибеля.
- А в настоящий вечер вам угодно будет выслушать мое первое вступление?
- С величайшей радостью! - произнес Аггей Никитич, уже струхнувший, чтобы не чересчур долго его наставник затянул свое вступление.
- Если так, то... - сказал Вибель и, встав с кресла, поспешил поплотнее притворить дверь, что он, наученный, вероятно, прежним опытом, сделал весьма предусмотрительно, ибо в эту дверь подсматривала и подслушивала его молодая супруга, которой он сделал свой обычный повелительный жест, после чего она, кокетливо высунув ему немного язык, удалилась, а Вибель запер дверь на замок.
- Вам, может быть, известно, - начал он, снова усевшись в кресло, - что франкмасонство есть союз?
- Известно, - отвечал Аггей Никитич.
- Но почему же это союз? - вопросил его Вибель.
Аггей Никитич не сумел объяснить, почему.
- Потому, - продолжал Вибель, - что проявлением стремления людей к религии, к добру, к божественной жизни не может быть единичное существо, но только сонм существ, кои сливаются в желании не личного, но общего блага.
Проговорив это, Вибель взглянул на Аггея Никитича, как бы желая изведать, понимает ли неофит[99], что ему говорится, и, убедившись, что тот понимает, продолжал с еще большим одушевлением:
- Это стремление любить, соединяться создает целый ряд союзов, из коих одни тесны, каковы союзы: дружественные, любовные, брачные, семейные, корпоративные; другие, как, например, союзы сословные, государственные и церковные, более всеобъемлющи. Но самым широким союзом является тот, который ставит для себя лишь предел человеческого чувствования и мышления. Из этого союза не изгоняются те, которые веруют иначе, но только те, которые хотят не того и поступают не так; этот-то союз союзов и есть франкмасонство! Кроме сего союза, нет ни одного, в основе которого лежало бы понятное лишь добрым людям. В масонстве связываются все контрасты человечества и человеческой истории. Оно собирает в свой храм из рассеяния всех добрых, имея своей целию обмен мыслей, дабы сравнять все враждебные шероховатости. Совершается это и будет совершаться дотоле, пока человечество не проникнется чувством любви и не сольется в общей гармонии.
Аггей Никитич слушал Вибеля все с более и более возрастающим утомлением, потому что когда поучали его Егор Егорыч и Мартын Степаныч, то они старались снисходить к уровню понятий Аггея Никитича, тогда как добродушный немец сразу втащил его на высоту отвлеченностей и не спускал оттуда ни на минуту.
- Wer ist da? [Кто там? (нем.).] - сердито отозвался на это Вибель.
- Позвольте мне ключ, достать medicamenta heroiса! - отвечал ему тоже по-немецки голос помощника.
- Какого именно? - спросил его на том же языке Вибель.
- Mercurius sublimaticus corrosivus, - пояснил помощник.
- Ah, ja, gleichviel! [А, да, столько же! (нем.).] - проговорил Herr Вибель и, знаменательно качнув головой Аггею Никитичу, заметил: - Это вот свидетельствует о нравах здешних!
Аггей Никитич также ответил ему знаменательным кивком, поняв, что хотел сказать аптекарь.
А затем Herr Вибель, отперев дверь, сунул помощнику ключ и, снова заперев ее, принялся, не теряя минуты, за поучение:
- Нам, людям, не дано ангельства, и наши чувственные побуждения приравнивают нас к животным; но мы не должны сим побуждениям совершенно подчиняться, ибо иначе можем унизиться до зверства - чувства совершенно противоположного гуманности, каковую нам следует развивать в себе, отдавая нашей чувственности не более того, сколько нужно для нашего благоденствия.
На этих словах Вибеля раздался уже не легкий удар в дверь, а громкий стук, и вместе с тем послышался повелительный голос пани Вибель:
- Генрику, пора чай пить; пан Зверев, идите чай пить!
Вибель при этом развел руками.
- Мешают!.. Как тут быть? - произнес он.
- Мешают-с! - подтвердил Аггей Никитич как бы тоном сожаления и в то же время поднимаясь со стула.
- Подождите! - остановил его аптекарь. - Когда ж вы еще желаете прослушать меня?
Аггей Никитич затруднился несколько ответом.
- Завтра вечером? - решил за него Вибель.
- Будьте так добры, завтра! - подхватил вспыхнувший в лице от удовольствия Аггей Никитич.
После этого Вибель повел своего гостя в маленькую столовую, где за чисто вычищенным самоваром сидела пани Вибель, кажется, еще кое-что прибавившая к украшению своего туалета; глазами она указала Аггею Никитичу на место рядом с ней, а старый аптекарь поместился несколько вдали и закурил свою трубку с гнущимся волосяным чубуком, изображавшую турка в чалме. Табак, им куримый, оказался довольно благоухающим и, вероятно, не дешевым.
- Генрику, отчего ж ты не предложишь курить Аггею Никитичу? - сказала пани Вибель.
- А, извините! - произнес Генрик и, обтерев костяной мундштук трубки, хотел было предложить ее Аггею Никитичу.
- Да, это другой табак, это кнастер; а сигары вы?.. - спросил Вибель.
- Сигары я курю, - отвечал Аггей Никитич.
Услышав это, Вибель торопливо сходил в свой кабинет и принес оттуда ящик сигар.
- Рекомендую: суха и прекрасно свернута, - сказал он, подавая одну из них Аггею Никитичу, который довольно неумело закурил сигару, причем пани Вибель подавала ему свечку, и руки их прикоснулись одна к другой.
Herr Вибель вместе с сигарами захватил также и кота своего, которого, уложив на колени, стал незаметно для супруги гладить.
Пани Вибель пододвинула к Аггею Никитичу налитый стакан, а вместе с оным сливки, варенье, лимон обсахаренный и проговорила:
- Цо пан собе еще жычи? [Чего еще хочет пан? (Прим. автора.).]
- Дзенкуен, опручь гербаты ниц венцей [Благодарю, кроме чаю, ничего не хочу (Прим. автора.).], - отвечал Аггей Никитич, и все потом занялись чаем, который, как известно, вызывает несколько к разговорчивости, что немедля же и обнаружила пани Вибель.
- Скажите, вам нравится, как его?.. Пан, пан... ну, не знаю! Пан откупщик? - сказала она.
Аггей Никитич пожал плечами.
- По-моему, - ответил он, - господин Рамзаев... человек очень странный.
- Не странный, а просто дурак, - более решительно определила пани аптекарша.
- Почему же он дурак? - пожелал знать Вибель, ударив тихонько рукой кота, который начал было довольно громко мурлыкать.
- Ах, татко, как же ты не понимаешь этого! - воскликнула необыкновенно мило пани Вибель. - Рамзаев - магнат здешний, богатый человек, и вдруг стоит вместе с оркестром в лакейской, точно ему не на что нанять капельмейстера!..
- Что ж, стоит с оркестром, - возразил ей муж, - если он сам музыкант и любит дирижировать!
- Это конечно! - согласился Аггей Никитич, которому понравился такой взгляд Herr Вибеля. - Все-таки по нашим русским понятиям, знаете, это странно.
- Мало, что странно, а глупо и смешно! - подхватила аптекарша, видимо любившая позлословить своих ближних. - А как вы находите его Анну Прохоровну, которая к вам неравнодушна? - отнеслась она к Аггею Никитичу.
- Я нахожу, что она не женщина даже, а какая-то толстая, полинялая кукла.
Herr Вибель при этом покачал головой.
Дальнейший разговор продолжался в том же тоне, и только Аггей Никитич, заметив, что старому аптекарю не совсем нравится злословие, несколько сдерживался, но зато пани Вибель шла crescendo и даже стала говорить сальности:
Аггей Никитич, припомнив фигуру инвалидного поручика и мысленно согласившись, что у того живот был несколько кривой, улыбнулся. Досталось равным образом от пани Вибель и высокой девице, танцевавшей с поручиком вальс, которая была, собственно, дочь ополченца и не отличалась ни умом, ни красотой.
- Эту длинную mademoiselle здесь прозвали чертовой зубочисткой! объяснила она об ней.
Аггей Никитич снова улыбнулся, но муж ей заметил с легким укором:
- А кто же прозвал ее, как не ты?
- Конечно, я! - призналась пани Вибель и, заметив, что Генрику ее широко и всласть зевнул, сказала ему: - Что ж ты, татко, сидишь тут и мучишься? Ступай к себе спать.
Аггей Никитич, разумеется, при этом поспешил взяться за фуражку.
- Ах, нет, нет! Вы извольте оставаться и посидите со мной! воскликнула ему торопливо аптекарша, отнимая у него фуражку.
- Посидите с ней! - попросил его и Вибель, а затем, сказав: - До завтра! - ушел вместе с котом своим.
Оставшись таким образом с глазу на глаз, пан исправник и пани аптекарша почувствовали некоторый конфуз.
- Ну-с! - начала она, уложив красивый подбородочек на кулаки своих опершихся на стол рук, которые при этом обнажились до локтя.
- Ну-с! - повторил тоже и Аггей Никитич, невольно устремляя глаза на обнаженные руки аптекарши.
- Завтра вы, по приказанию мужа, я слышу, опять к нам явитесь? продолжала пани Вибель.
- Я явлюсь, если вы тоже меня пригласите, - заметил ей Аггей Никитич.
- О, я не смею того! Это слишком большая честь для меня! - проговорила плутоватым голосом пани Вибель и засмеялась: своей прелестной кокетливостью она окончательно поражала Аггея Никитича. - Но я желала бы знать, пан Зверев, о чем вы, запершись, говорили с мужем.
Вопрос этот весьма затруднил Аггея Никитича.
- Он меня расспрашивал о госпоже Сверстовой, от которой я доставил ему письмо, - объяснил было он.
- Но что же он вас расспрашивал? - любопытствовала пани Вибель.
- Расспрашивал, где и как она живет, - отвертывался, как умел, Аггей Никитич.
- Нет, не то, - отвергнула пани Вибель.
- А вас все по этому случаю мучает ревность? - спросил Аггей Никитич.
- Я не знаю, - заперся Аггей Никитич.
- О, вы знаете, но не хотите, вижу, сказать мне правду, тогда и я вам во всю жизнь мою не скажу никакой моей тайны!
Аггей Никитич приведен был в отчаяние таким решением пани Вибель.
- Теперь я пока никак не могу сказать правды, - проговорил он.
- Но когда же вам можно будет сказать мне ее?
- Да, может быть, завтра, а если не завтра, так потом, впоследствии времени, - говорил Аггей Никитич.
- И всю правду мне скажете? - переспросила с ударением пани Вибель.
- Всю, - отвечал ей глухим голосом Аггей Никитич и затем начал молча созерцать пани Вибель, да и она, в свою очередь, тоже молча созерцала его.
Наконец, часу в двенадцатом, Аггей Никитич счел за нужное раскланяться, и пани Вибель больше не удерживала его.
Всю ночь Аггей Никитич придумывал, как ему вывернуться из затруднительного положения, в которое он поставлен был любопытством пани Вибель, и в итоге решился переговорить о том, не прямо, конечно, но издалека с старым аптекарем, придя к которому, на этот раз застал его сидящим в кабинете и, видимо, предвкушавшим приятную для себя беседу. Увидев вошедшего гостя, Вибель немедля же предложил ему сигару, но Аггей Никитич, прежде чем закурить ее, спросил:
- Объясните мне, Herr Вибель, вы вчера изволили сказать, что о масонстве надо быть молчаливым, как рыба; но неужели же семейным своим, например, я жене моей, не должен рассказывать, что желаю быть масоном?
- Отчего ж не рассказывать?.. Не пойдет же она с доносом на вас к правительству, - объяснил ему тот.
- А супруга ваша, извините за нескромный вопрос, знает, что вы масон? допытывался Аггей Никитич.
- Да, я ей говорил и предлагал вступить в наш орден, но она преданная католичка и говорит, что это грех.
Услышав такого рода объяснение, Аггей Никитич вздохнул свободнее, потому что он, по его соображениям, мог касательно масонства быть до некоторой степени откровенен с пани Вибель.
- Но тогда зачем же все-таки в масонстве есть скрытность? - повторил он еще раз.
Вибель развел при этом руками.
- Я не знаю, что вы разумеете под скрытностью масонов, - сказал он, если то, что они не рассказывают о знаках, посредством коих могут узнавать друг друга, и не разглашают о своих символах в обрядах, то это единственно потому, чтобы не дать возможности людям непосвященным выдавать себя за франкмасонов и без всякого права пользоваться благотворительностью братьев.
- Это весьма благоразумно, - заметил Аггей Никитич.
- Да, весьма, - повторил за ним Вибель, - но скажите, вас знакомил кто-нибудь со средствами к распознаванию собратьев своих и с символами нашими?
- Тогда возьмите эти лежащие на столе белый лист бумаги и карандаш! повелел ему Вибель, и когда Аггей Никитич исполнил это приказание, старик принялся диктовать ему:
- Масоны могут узнавать друг друга трояким способом, из коих каждый действует на особое чувство: на зрение - знак, на слух - слово, на осязание - прикосновение. Знак состоит в следующем: брат, желающий его сделать другому брату, складывает большие пальцы и указательные так, чтобы образовать треугольник.
И Вибель показал на практике, как следует складывать пальцы.
- Ответствующий брат, - продолжал он, - делает то же самое, после чего оба брата соединяют концы своих указательных пальцев.
Здесь Вибель, заставив Аггея Никитича сделать из пальцев треугольник, приблизил к ним свои пальцы, тоже сложенные в треугольник, и тогда образовалась фигура, похожая на два треугольника, прикасающиеся один к другому вершинами.
- Я теперь, - добавил он, - изображаю знак огня, а вы - знак воды; поняли?
- Понял, - отвечал Аггей Никитич, хотя в сущности весьма мало понял.
- В прикосновении, - воскликнул вслед за тем Вибель, - каждый вопрошающий и ответствующий протягивает правую руку так, чтобы большой палец был приподнят вверх, и, взяв потом друг друга за руки, крепко пожимают их для выражения братского соединения, сродства и верности.
Таковое прикосновение Herr Вибель тоже не преминул показать Аггею Никитичу на практике.
- Слово, - толковал он далее, - произносится таким образом, что вопрошающий шепчет ответствующему: А. и Е.
- Но что же это за слова такие? - невольно полюбопытствовал Аггей Никитич.
Вибель вполне объяснить это несколько затруднился.
- Полагаю, что первая буква обозначает Адонирама, а вторая - Иегову.
Аггей Никитич выразил кивком головы, что это им понято. Он действительно об Иегове и об Адонираме слыхал и читал.
- Ответствующий, - снова приступил Вибель к поучению, - немедленно при этом поднимает ладонь к лицу своему и потихоньку шикает, напоминая тем вопрошающему о молчании; потом оба брата лобызаются, три раза прикладывая щеку к щеке... - Записали все мои слова?
- Записал-с, - отвечал Аггей Никитич покорным голосом.
- Поэтому перейдем теперь к символам! - возгласил Вибель (важность в нем и самодовольство увеличивались с каждым словом его). - Символы наши суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над человеческим духом; угломер - символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль - символ круга, образуемого человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности. Эти-то три возвышенные идеи - истинного, доброго и прекрасного составляют три основных столба, на которых покоится здание франкмасонского союза и которые, нося три масонских имени: имя мудрости, имя крепости и имя красоты, - служат, говоря языком ремесла, причалом образа действий вольного каменщика. "Мудрость, - говорят масоны, - руководит нашими поступками, крепость их основывает, а красота украшает". Иных тайн масоны не имеют никаких; но зато масонство само есть тайна, потому что его истинное и внутреннее значение может открыться только тому, кто живет в союзе масонском и совершенствуется постоянным участием в работах.
Аггею Никитичу, старательно писавшему под диктант Вибеля, становилось, наконец, невыносимо скучно и утомительно; но разговорившийся ритор не замечал того и потянул со стола довольно толстую писаную тетрадку, предполагая, по-видимому, из нее диктовать.
- Прошен исьць пиць гербатен, мне без вас тенскно! [Прошу идти пить чай, мне без вас скучно! (Прим. автора.).]
Аггей Никитич ничего на это не сказал и в душе готов был обнять Вибеля за такую покорность того жене.
Старик между тем поднялся и, подумав немного, сказал:
- Очень вам благодарен; непременно выучу! - подхватил Аггей Никитич.
За чаем, собственно, повторилось почти то же, что происходило и в предыдущий вечер. Пани Вибель кокетливо взглядывала на Аггея Никитича, который, в свою очередь, то потуплялся, то взмахивал на нее свои добрые черные глаза; а Вибель, первоначально медленно глотавший свой чай, вдруг потом, как бы вспомнив что-то такое, торопливо встал со стула и отнесся к Аггею Никитичу:
- Извините, мне еще нужно нечто обдумать для нашей завтрашней беседы; вы придете, да?
- Непременно! - ответил радостно Аггей Никитич.
- Можете вы мне сказать, о чем я вас спрашивала вчера? - проговорила тотчас же после его ухода пани Вибель.
- Могу, - протянул Аггей Никитич.
- Говорите! - приказала она ему, и лицо ее приняло такое плутоватое выражение, по которому смело можно было заключить, что она, кажется, сама догадалась, о чем беседовали Вибель и Аггей Никитич; но только последнего она хотела испытать, насколько он будет с ней откровенен.
Аггей Никитич несколько мгновений соображал.
- Да, - ответила ему пани, уставив взгляд свой на Аггея Никитича.
- И я тоже посвящаюсь в масонство, - объяснил он ей.
Пани Вибель заметно при этом вспыхнула.
- Для масонства собственно? - спросила она.
- Отвечу вашим выражением: отчасти! - придумал он ответить.
- Моим выражением? - повторила пани. - Ах, я ужасно рада, что вы сделаетесь масоном; вы тогда будете самым близким другом моего мужа и станете часто бывать у нас!
Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том, будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на что он отвечал, что если пани Вибель будет, так и он будет; а она ему повторила, что если он будет, то и она будет. Словом, Аггей Никитич ушел домой, не находя пределов своему счастью: он почти не сомневался, что пани Вибель влюбилась в него!
98. Лампа Берцелиуса - спиртовая лампа с двойным током воздуха.
99. Неофит - новообращенный в какую-либо религию (греч.).