Глава III
Часов в восемь вечера Бегушев и Тюменев снова сидели в диванной.
- Я хочу посоветоваться с тобой о наследстве после меня, - говорил Бегушев. - Состояние мое не огромное, но совершенно ясное и не запутанное. Оно двух свойств: родовое и благоприобретенное... Родовое я желаю, чтобы шло в род и первоначально, разумеется, бездетной сестре моей Аделаиде Ивановне; а из благоприобретенного надо обеспечить Прокофья с семьей, дать по небольшой сумме молодым лакеям и тысячи три повару; он хоть и воровал, но довольно еще умеренно... Остальные все деньги Домне Осиповне...
- Велика сумма? - спросил Тюменев.
- Тысяч около ста.
Домна Осиповна, значит, напрасно думала, что Бегушев может забыть ее в своей духовной, и как бы радостно забилось ее сердце, если бы она слышала эти слова его, и как бы оценила их.
- Дом этот, - продолжал Бегушев, - который ты всегда любил, я, со всею мебелью, картинами, библиотекою, желаю оставить тебе.
- Зачем он мне, милый мой! - возразил Тюменев, даже весь вспыхнувший при последних словах приятеля.
- Может быть, когда-нибудь и поживешь в нем: как ни высоко твое служебное положение, но и Суворов жил в деревне.
- Наконец, этого сделать нельзя! Дом твой, я знаю, родовой; а потому вместе с родовым и должен идти... - продолжал возражать Тюменев.
- Испроси высочайшее повеление... Я просьбу готов написать об этом государю! - стоял на своем Бегушев.
Тюменев пожал плечами.
- Странный ты человек, Александр Иванович, от маленькой и ничтожной болезни вообразил, что можешь умереть и что должен спешить делать духовную, - проговорил он.
О тайном намерении Бегушева закрепить за Домной Осиповной этой духовною часть своего состояния Тюменев не догадывался.
- Ничего я не вообразил, - сказал тот с досадой, - а хочу, если я в жизни не сделал ничего путного, так, по крайней мере, после смерти еще чего-нибудь не наглупить, и тебя, как великого юриста, прошу написать мне духовную на строгих законных основаниях.
- Это изволь, - я напишу, но насчет дома, пожалуйста, отмени твое желание завещать его мне, - произнес Тюменев с кислой гримасой.
Желание это в самом деле было очень ему неприятно; по своему замечательному бескорыстию Тюменев был известен всему Петербургу: он даже наград денежных никогда от правительства не брал.
- Ни за что не отменю, ни за что! - отрезал Бегушев.
Вскоре приехала Домна Осиповна, очень веселая и весьма к лицу одетая.
- Проводила мужа? - спросил ее Бегушев.
- Проводила!
- Очень много!.. Изошла вся слезами!.. Madame Мерова будет непременно!.. Сама вышла к моей посланной и сказала ей это!.. - отнеслась Домна Осиповна к Тюменеву.
- Заранее восхищаюсь, что увижу ее!.. - произнес он с улыбкой.
- Конечно, восхищаетесь! Что тут притворяться!
Следующий гость был доктор. Он постоянно в этот час приезжал к Бегушеву и на этот раз заметно был чем-то сконфужен, не в обычном своем спокойном расположении духа. Расспросив Бегушева о состоянии его здоровья и убедившись, что все идет к лучшему, доктор сел и как-то рассеянно задумался.
Домна Осиповна первая это заметила.
- Что вы такой грустный сегодня? - обратилась она к нему.
- Решительно ничего. На практике устал! - поспешил он ей ответить и потом, как бы не утерпев, вслед же за тем продолжал: - Москва - это удивительная сплетница: поутру я навещал одного моего больного биржевика, который с ужасом мне рассказал, что на бирже распространилась паника, может быть, совершенно ложная, а он между тем на волос от удара... Вот и лечи этих биржевиков!..
- Какая же паника и отчего? - спросила Домна Осиповна.
- Говорят... конечно, всего вероятнее, что это враки... что какой-то Хмурин обанкрутился, а вместе с ним и банк "Бескорыстная деятельность", который ему кредитовал.
Говоря это, доктор скрыл, что он очень хорошо знал, кто именно этот Хмурин, и даже мечтал в свободное время по ночам, когда не спалось, что как бы ему пробраться лечить к Хмурину.
- Это банкротство весьма вероятно: в Петербурге давно ходили об этом слухи, - подтвердил Тюменев.
- Не думаю, чтоб это была правда! - настаивал доктор, как бы стараясь насильственно отклонить от себя подобную мысль: у него у самого были скоплены восемь тысяч и положены в банк "Бескорыстная деятельность".
- Я всегда очень рад этого рода крахам, - произнес Бегушев, - потому что тут всегда наказывается какой-нибудь аферист и вместе с ним несколько дураков корыстолюбивых.
- Вкладчиков, вы хотите сказать?.. Отчего ж они корыстолюбивые? спросил доктор.
- Оттого, что суют свои деньги разным банкам и торговым конторам для большого процента.
- Но что же тогда прикажете с деньгами делать? - воскликнул доктор.
- Устраивайте на них сами что-нибудь.
- А если человеку, по другим его обязанностям, некогда что-либо предпринимать?
- Тогда пользуйтесь маленьким, казенным процентом.
- Это совершенно все верно и справедливо, что говорит Александр Иванович, - подхватила Домна Осиповна, - но скажите: акции Хмурина, вероятно, упадут? - обратилась она к доктору.
- Они уж и упали с двухсот рублей на пятьдесят, - отвечал доктор с горькой усмешкой.
"Какая же я умница, что продала эти акции!" - подумала она про себя.
- На бирже даже не могут понять, каким образом Хмурин мог обанкрутиться!.. - говорил доктор.
- Очень понятно это!.. - вмешался опять в разговор Тюменев. - Он брал предприятие за предприятием, одно не успеет еще кончить - берется за другое, чтобы и там успеть захватить деньги; надобно же было этому кончиться когда-нибудь!
- Но по общей молве Хмурин, - извините вы меня, - никогда не был таким, - возразил довольно резко доктор.
Он не знал собственно, кто такой был Тюменев. Бегушев, знакомя их, назвал только фамилии, а не пояснил звания того и другого.
- Напротив, он никогда иным не был, - продолжал Тюменев. - Мне самому весьма часто приходилось обсуждать в совете самые нелепые, кривые и назойливые его ходатайства.
Тут Перехватов понял, с кем он беседует, и мгновенно исполнился уважения к Тюменеву.
В это время в диванную впорхнула m-me Мерова.
- Я непременно хотела быть у вас, - заговорила она своим детским голосом и крепко пожимая и потрясая своей маленькой ручкой могучую руку Бегушева. - Папа тоже непременно хотел ехать со мною, но сегодня с утра еще куда-то ушел и до сих пор нет. Я думаю: "Бог с ним", - и поехала одна.
- Благодарю вас за участие, - говорил ей Бегушев.
Мерова, повернувшись, увидала Тюменева и почти вскрикнула от удивления.
- Вы никак, вероятно, не ожидали встретить меня? - проговорил тот, протягивая ей с заметною радостью руку.
- Никак! - отвечала она, пожимая его руку.
С Домной Осиповной Мерова дружески поцеловалась. Все уселись. Прокофий внес на серебряном подносе в старинном сервизе чай. Печенья от Бартольса было наложено масса. Принялись пить чай, но беседа была очень вяла, так что Домна Осиповна не удержалась и спросила:
- А что, мы сегодня в карты будем играть?
С тех пор как Бегушев стал поправляться, у него каждый вечер устраивались карты. Играли он сам, доктор и Домна Осиповна. Последняя находила, что больного это очень развлекало, развлекало также и ее, а отчасти и доктора. Они обыкновенно всякий раз обыгрывали Бегушева рублей на двадцать, на тридцать.
- А вы будете тоже играть? - прибавила она Тюменеву, вспомнив об нем.
- Я не играю! - ответил тот.
- В таком случае и мы не будем играть! - проговорила Домна Осиповна, взглянув на Бегушева.
- Нет, отчего же, играйте!.. Пожалуйста, играйте! - упрашивал Тюменев. - Я даму буду иметь: вы, конечно, тоже не станете играть? - отнесся он к Меровой.
- Да, я не играю! - ответила та.
- Будьте!
- Вы позволите мне вашу руку?
Мерова подала ему руку и почувствовала, что рука самого Тюменева слегка дрожала, - все это начало ее немножко удивлять.
- Вы незнакомы с убранством дома Александра Ивановича? - продолжал он.
- Нет.
- Угодно вам взглянуть?.. Оно замечательно по своему вкусу.
- Хорошо! - согласилась Мерова.
Они пошли в зало.
- Тюменев, я вас понимаю!.. - крикнула им вслед Домна Осиповна, усаживаясь с Бегушевым и доктором за карточный стол.
Тюменев на этот раз ничего ей не ответил и только усмехнулся.
- В чем Домна Осиповна понимает вас? - спросила его Мерова.
- О, она целый день надо мной подтрунивает и, может быть, права в этом случае! - произнес Тюменев с сентиментально-горькой усмешкой.
В это время они проходили уже гостиную.
- Посмотрите: это настоящий Калям{124}! - говорил Тюменев, показывая на одну из картин и, видимо, желая привести свою даму в несколько поэтическое настроение.
- Калям? - повторила равнодушно Мерова.
- Да!.. - протянул Тюменев и довольно сильно пожал локтем ее руку.
Мерова поспешила освободить от него свою руку.
- А эта женская головка, - продолжал, не унывая, Тюменев и показывая на другую картину, - сколько в ней неги, грации... Как, вероятно, был счастлив тот, кто имел право целовать эту головку.
- А может быть, ее никто и не целовал! - возразила Мерова.
- Нет! Непременно целовал! - воскликнул Тюменев. - Я неисправимый поклонник женской красоты, - присовокупил он, и что-то вроде вздоха вылетело из его груди.
- Вы? - переспросила его Мерова.
Тюменев, как мы видим, не совсем искусно и тонко любезничал и с Домной Осиповной и с Меровой; привычки не имел на то: все некогда было - служба!
- Не полагаю, чтобы был счастлив! - возразила Мерова.
В маленькой гостиной они уселись рядом на диване.
- Знаете что, - начал Тюменев, окончательно развернувшийся, - в молодости я ужасно был влюблен в одну женщину!.. (Никогда он во всю жизнь свою не был очень влюблен.) Эта женщина, - продолжал он, делая сладкие глазки и устремляя их на Мерову, - как две капли воды походила на вас.
- На меня?.. Но что же из этого? - спросила она.
- То, что вы поэтому - мой идеал! - больше как бы прошептал Тюменев.
- Вот как!.. Это очень лестно! - проговорила Мерова негромко.
- Лестно, но и только? - спросил Тюменев.
- Чего же вам еще? - отвечала Мерова.
- Маленького участия, маленького сожаления! - говорил Тюменев нежным голосом.
Сильно можно подозревать, что над всем этим объяснением Мерова в душе смеялась; но по наружности была совершенно серьезна.
- Фи!.. Сожаления!.. - произнесла она с маленькой гримасой.
- В таком случае дайте мне чувство ваше, - шептал Тюменев.
- Если оно будет! - отвечала Мерова, пожимая своими плечиками.
Послышался звонок; Прокофий поспешил отворить дверь.
Мерова прислушалась, кто именно приехал.
- Это, должно быть, Петр Евстигнеевич, - проговорила она и, проворно встав с дивана, пошла к играющим в карты.
Мерова по опыту знала, что если бы ее Петр Евстигнеевич увидел, что она вдали от прочего общества сидит вдвоем с мужчиной, так не поблагодарил бы ее; разрешая себе всевозможные шалости, он не позволял ей малейшего кокетства с кем бы то ни было.
Опешенный таким быстрым уходом, Тюменев тоже последовал за ней.
Приехал действительно Янсутский, а вместе с ним и граф Хвостиков.
Все заметили, что на обоих лица не было, особенно на Янсутском, который позеленел даже.
На последних словах Янсутский указал головой на Мерову, которая смотрела на него с некоторым недоумением и вместе с тем принялась глазами отыскивать свою шляпку.
Тюменеву Янсутский сначала было издали поклонился; но тот на этот раз сам протянул ему руку. Янсутский объяснил эту благосклонность Тюменева тем, что он покормил его обедом.
Доктор, бывший тоже домашним врачом Янсутского, не выдержал и спросил его:
- Правда, что Хмурин обанкрутился?
- Совершенная правда!.. - отвечал Янсутский. - Мы сейчас от него.
- Что же он говорит?.. Как сам объясняет свое банкротство? расспрашивал доктор.
- Как он объясняет? Добьешься толку от этого кулака и мошенника!.. бранился Янсутский. - По его, все от бога произошло: "Бог, говорит, дал, бог и взял!.." А у вас его акции еще на руках? - спросил он Домну Осиповну.
- Ни одной нет: я тогда же их отправила к мужу в Петербург, а он их там продал! - мгновенно придумала та и вместе с тем делала аккуратнейший счет своему выигрышу, так как пулька кончилась.
- Счастливица! - произнес Янсутский.
- А вас Хмурин зацепил немножко? - спросил Бегушев.
- Не немножко!.. Напротив, очень множко... Россия - это такая подлая страна, что... - Янсутский, не докончив своей мысли, обернулся к Меровой: Если вы хотите, так поедемте!
- Да, я поеду! - отвечала та, надевая шляпку, которую уже держала в руках.
Несмотря на свою непрактичность, Мерова, однако, поняла, что с Янсутским что-то такое очень нехорошее случилось.
- Вам лучше в Петербург ехать... Там главные операции Хмурина... Очень может быть, что он фальшивый банкрот! - посоветовал Тюменев Янсутскому.
- Это даже наверное можно сказать! - подхватил тот с окончательно искаженным лицом. - Я на днях же переезжаю совсем туда!
- А вы? - обратился Тюменев к Меровой.
- Не знаю! - отвечала она.
- Конечно, переедет! Нельзя при таком положении дел жить на двух квартирах, - объяснил откровенно Янсутский и через несколько минут уехал вместе с Меровой.
Вслед за ним поднялся и доктор, получивший, по обыкновению, от Домны Осиповны десять рублей за визит, каковой платой он остался более чем когда-либо недоволен.
Остаток вечера у Бегушева провели в разговорах о Хмурине.
- Очень!.. Я с ним большие дела имел! - отвечал тот, хотя в сущности он никаких с Хмуриным дел не имел, а получал от него иногда небольшие поручения, за которые и попадало ему рублей пятьдесят - сто.
Граф Хвостиков сидел после того около часа. Он все дожидался, не оставят ли его ужинать, но Бегушев не оставил, и граф, делать нечего, невесело простился и невесело побрел пешком на свою скудную квартиру.
вечер ужасно хотелось поцеловать его, что она и намерена исполнить, и действительно исполнила, начав целовать Бегушева в губы, щеки, глаза, лоб. Он никогда почти не видал ее такою страстною.
Домна Осиповна очень счастлива была, во-первых, тем, что муж уехал, а потом оттого, что она не попалась на хмуринских акциях.