Глава III
Величию и славе Домны Осиповны в продолжение всего наступившего лета пределов не было. На большей части дач, особенно в парке и Сокольниках, было переговорено, что она теперь владетельница пятимиллионного после мужа состояния. Домна Осиповна действительно, сблизясь опять с мужем после разлуки с Бегушевым, успела от Олухова взять домашнее духовное завещание на все его состояние. Тогда она сделала это под величайшим секретом, но в настоящее время духовная эта была уже утверждена судом. Каждый хороший вечер Домна Осиповна каталась в Петровском парке на паре англизированных лошадей в шорах, с кучером и с лакеем в круглых шляпах, с перекинутыми на задок козел их шинелями. Домна Осиповна за границей видела такую моду, и ей очень она понравилась. Сама она одета была в глубокий траур. Около ее экипажа часто, как два адъютанта, скакали верхами Янсутский и Перехватов. Домна Осиповна очень томно и тонно кивала головой встречающимся знакомым. В одну из таких прогулок Домну Осиповну сопровождал один только Янсутский, который сидел с ней в коляске и был, сверх обыкновения, очень молчалив и мрачен.
- Вы не желаете пройтись? - сказал он, когда выехали на шоссе к Петровскому-Разумовскому.
- Пожалуй!.. - сказала Домна Осиповна и не совсем охотно вышла из экипажа.
Они пошли по тропинке. Домна Осиповна заметно старалась не опереживать своей коляски и не отставать от нее.
Янсутский сначала ни слова не говорил и только кусал свои жиденькие усы.
- Домна Осиповна, - произнес он, наконец, - я не очень вам противен?
Домна Осиповна обратила на него удивленные глаза.
- К чему этот вопрос? - проговорила она и вместе с этим вспыхнула.
- Во-первых, вы знаете, к чему этот вопрос, - отвечал Янсутский. - Я человек практический, больших разглагольствований не люблю, и если что говорю, так прямо и правду.
- Ну, не всегда, я думаю, правду!.. - заметила Домна Осиповна.
- Всегда!.. Во всех случаях моей жизни!.. - продолжал Янсутский. - И прежде всего скажу, что как ни чувствительно жиганул меня Хмурин, но я в порядочном денежном положении, почти в миллионе.
"С первого же слова и солгал!" - подумала Домна Осиповна, потупляясь. Она от многих слышала, что Янсутский, напротив, сильно расстроился в делах своих.
- Холостая жизнь мне надоела, - объяснял он далее, - я желаю завести семейный уголок!.. Вы мне давно чрезвычайно нравитесь! Вследствие всех сих и оных обстоятельств я и прошу вас сказать: согласны ли вы отдать мне вашу руку и сердце?
Янсутский хоть и старался говорить комическим тоном, но видно было, что внутри у него кипело.
- Нет, не согласна, - не замедлила ответом Домна Осиповна, произнося эти слова твердым голосом.
- По какой причине?
- По многим!
- Желательно бы знать хоть одну из них.
- Из чего вы заключаете, что я не нежен?
- Господи, я достаточно видела, как вы обращались с Лизой Меровой!
- Вот еще кого привели в пример: Мерову!.. Дуру набитую, которую я никогда и не любил, доказательством чему служит то, что я не женился на ней!.. Что мне мешало?
- Мешало вам не то, а другое...
- Что такое другое?
- То, что она бедна!
Янсутского передернуло.
- А вам я делаю предложение, вы полагаете, оттого, что вы богаты?
- Конечно, отчасти и оттого!
Янсутский на некоторое время замолчал и опять стал кусать свои усы. Видимо, что он соображал, как ему далее вести атаку.
- Но замуж вы, конечно, выйдете и, вероятно, скоро? - спросил он.
- Может быть, - отвечала равнодушным голосом Домна Осиповна.
- Я даже знаю, за кого! - подхватил Янсутский.
- И то может быть!
- За Перехватова, так?
- Почему же именно за Перехватова?.. - полувоскликнула Домна Осиповна и засмеялась.
- Не за Бегушева же? - говорил Янсутский совсем с перекошенным ртом.
- За Бегушева я вышла бы, но он сам не женится на мне!
- К чему такое отчаяние?.. Попробуйте опять заманить его в свои сети!
- Пробовали уж?
- Да!
Янсутский на несколько мгновений был сбит с толку.
- Как бы то, впрочем, ни было, но я не советовал бы вам пренебрегать мною!.. - проговорил он мрачным голосом.
- Я вами и не пренебрегаю, а если не иду за вас замуж, то потому, что вы мне не нравитесь настолько, чтобы сделаться вашей женой.
- А Олухов вам когда-то нравился настолько? - спросил Янсутский.
- Нравился!
- А между тем вы очень скоро начали кокетничать с другими молодыми людьми!
Домна Осиповна обиделась: она никогда еще и ни от кого не слыхала подобной дерзости.
- Как вы смеете говорить мне такие вещи!.. - сказала она, и у ней при этом губы немного дрожали и ноздри раздувались.
- Что я вам такое сказал! Вы меня хуже окрестили - отъявленным корыстолюбцем, однако я выслушал!
- Большая разница: вы мужчина, а я женщина!.. Вы не можете позволять себе говорить мне то, что могу я вам!
- Это что еще за новые правила выдумали!.. - возразил Янсутский и засмеялся. - Полноте, пожалуйста, - продолжал он, - мы с вами давно знаем друг друга; если я люблю деньги, так и вы не меньше моего их любите!.. Мы ровня с вами!..
- Не желаю быть ровней вашей ни в чем!.. Одно мнение общества, которое о вас существует!.. - говорила Домна Осиповна, начинавшая совсем выходить из себя.
- Да и вы не знаете, какое о вас мнение!.. Может быть, хуже, чем обо мне!.. - подхватил нагло Янсутский.
Домна Осиповна отвернулась от него и прямо ничего не ответила.
- Хорош бы брак у нас был!.. Еще только заговорили о нем, тиграми какими-то стали друг против друга! - произнесла она как бы больше сама с собой.
- Тогда, может быть, лучше бы было!.. Столковались бы как-нибудь!.. сказал Янсутский, ядовито усмехаясь. - А вы напрасно меня отталкиваете; по старой дружбе я еще раз вам повторяю: раскаетесь!.. - заключил он с ударением.
- Никогда!.. Наоборот, уверена, что всю жизнь буду хвалить себя! воскликнула Домна Осиповна.
- Увидите! - пригрозил ей Янсутский и круто повернул назад к парку.
- Нет, дорогу я знаю!.. - ответил он грубо и быстро пошел.
Домна Осиповна села в коляску. Лицо у ней было очень сердитое; губы надулись, глаза покрылись туманом гнева, хотя в одном отношении она была довольна этим объяснением: оно окончательно развязывало ее с Янсутским, ужасно ей надоедавшим своим ухаживаньем.
В парк Домна Осиповна не возвращалась, чтобы не встретиться опять с Янсутским, и проехала в Москву через Бутырскую заставу.
- Иван Иванович Перехватов не заезжал ко мне? - был первый ее вопрос, когда она вошла в свою великолепную квартиру.
- Никак нет-с! - отвечал ей вежливо красивый из себя лакей. - Чай готов! - прибавил он негромко.
- Я подожду Ивана Ивановича, - отвечала величественно Домна Осиповна.
День этот был днем установленных вечеров Олуховых, которые Домна Осиповна возобновила по истечении шестимесячного траура; на вечерах этих, впрочем, один только бывал Перехватов, который вскоре и явился.
- Пойдемте пить чай! - сказала ему Домна Осиповна, непродолжительно, но крепко пожав его руку.
- С удовольствием! - подхватил доктор.
Когда Домна Осиповна в сопровождении его проходила в столовую, то в ее походке, в ее богатом туалете, в убранстве чайного стола, на котором блестел серебряный самовар, так и чувствовалось пятимиллионное состояние. Домна Осиповна села на особо приготовленное для нее кресло.
Доктор поместился очень близко к ней и тоже на довольно покойный стул. Домна Осиповна налила ему стакан, а себе небольшую чашку; доктор выпил чай и съел при этом массу печенья.
Домна Осиповна, налив ему еще стакан, откинулась на задок кресел и стала на него томно смотреть.
За этим стаканом доктор выпил третий, четвертый, продолжая пожирать сухари, бисквиты, а также и стоящие на столе фрукты: он был большой чаепиец и сладкоежка!
Домна Осиповна не переставала на него смотреть.
- Вы знаете, что сегодня Янсутский делал мне предложение, - начала она, закуривая пахитоску.
Получив в обладание миллионы, Домна Осиповна начала курить вместо папирос пахитосы; сделала это она, припомнив слова Бегушева, который как-то сказал, что если женщины непременно хотят курить, так курили бы, по крайней мере, испанские пахитосы, а не этот тошнотворный maryland doux! [сладкий мерилендский табак! (франц.).]. Домна Осиповна вообще очень часто припоминала замечания Бегушева; а еще более того употребляла его мысли и фразы в разговорах.
- Янсутский был поэтому у вас? - спросил доктор неторопливым, но не совсем спокойным голосом.
- Был у меня, обедал, напросился, чтобы я взяла его с собой ехать в парк, - надоел мне до невозможности! - говорила Домна Осиповна, помахивая кокетливо своей пахитоской.
Доктор при этом обратил свое внимание на ее кольцо.
- Я у мужа в вещах нашла этот брильянтик и велела себе сделать кольцо... Он воды очень хорошей.
- Вода и грань превосходные! - подтвердил доктор.
- Хотите взять его на память себе? - спросила Домна Осиповна.
- Но оно мне и на мизинец не взойдет!.. У вас ручка такая тоненькая, произнес доктор, усмехаясь.
- Повесьте его, как брелок!.. Дайте мне вашу цепочку!..
И Домна Осиповна, сняв с руки своей перстенек, сама навесила его доктору на цепочку.
Перехватов после того схватил обе ее руки и начал их целовать. Домна Осиповна смотрела уж на него страстно.
- И что же, - воскликнул доктор, - Янсутский у вас здесь делал вам предложение или дорогой?
- Дорогой!.. Но милей всего - с таким нахальством, как будто бы он уверен был, что я буду в восторге от его предложения... Я, разумеется, засмеялась на первые же слова его, и надобно было видеть, как он обозлился. Бегушев в сравнении с ним кроткий ягненок.
Доктор отрицательно покачал головой.
- Не думаю, чтобы Бегушев в сравнении с кем бы ни было мог быть кротким ягненком.
- Но ты забываешь, - обмолвилась Домна Осиповна, - Бегушев человек светский, образованный; он может женщину язвить, убить даже, но говорить сальные дерзости не станет!
- Полагаю, что станет и он! - сказал доктор.
В душе он Бегушева больше даже ненавидел, чем Янсутского.
- Однако кто-то приехал, - проговорила Домна Осиповна, прислушавшись своим чутким ухом. - Неужели Янсутский? - прибавила она уже испуганным тоном.
Но приехал не Янсутский, а граф Хвостиков, который привез с собой Долгова. На последнего Домна Осиповна и доктор взглянули с недоумением: они его совершенно не узнали.
Сии два странника после неудачной попытки у Бегушева целую неделю ездили по Москве и все старались занять денег на задуманную ими газету. К Домне Осиповне граф Хвостиков привел Долгова, как к последнему ресурсу: не ссудит она, все дело пропало, - а потому решился действовать напролом. Что касается Долгова, то он совсем был утомлен, совсем разбит; его славянская натура не имела такого медного лба, как кельтическая кровь графа Хвостикова; он очень хорошо начал сознавать всю унизительность этих поездок. Сверх того, Долгов в этот день утром заезжал к Бегушеву, чтобы узнать от него, не получил ли он ответа от Тюменева. Бегушева он не застал дома и попросил у Прокофия позволения подождать барина. Прокофий позволил ему и даже провел его в кабинет, где Долгов около получаса сидел и, от нечего делать блуждая глазами с предмета на предмет, увидел на столе письмо и в письме этом свою фамилию; не было никакого сомнения, что оно было от Тюменева. Долгов не удержался и прочел письмо, которое оказалось ужасным для него. Тюменев прямо-напрямо бранил Бегушева, что как ему не стыдно рекомендовать на службу подобного пустоголова, как Долгов, и при этом присовокуплял, что Долгов сам неоднократно просил его о месте письмами, написанными с такой синтаксической неправильностью, с такими орфографическими ошибками, что его разве в сторожа только можно взять...
Тут же невдалеке лежал и начатый ответ Бегушева, который Долгов тоже пробежал. Бегушев писал: "Ты - пропитанный насквозь чернилами бюрократ; для тебя скудная ясность изложения и наша спорная грамотность превыше всего; и каким образом ты мог оскорбляться, когда Трахов не принял к себе на службу тобою рекомендованного господина, уже изобличенного в плутовстве, а Долгов пока еще человек безукоризненной честности".
На этом месте Бегушев остановился писать и вышел из дому, чтобы поумерить несколько свой пыл.
Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
- Позвольте вам представить Василия Илларионовича Долгова, - говорил граф, подводя своего друга к Домне Осиповне, которая, не приподнимаясь с места, но довольно приветливо, мотнула им головой.
Оба они уселись.
- Вы видите, Домна Осиповна, перед собой одного из образованнейших людей России, - начал граф, указывая на Долгова.
Домна Осиповна, для выражения чего-то, опять мотнула головой.
- Начну с языков: Василий Илларионович знает в совершенстве латинский, греческий, говорит по-испански, по-французски, по-английски...
- Нет, я по-английски плохо знаю!.. - отвечал Долгов.
- Однако вы читаете Шекспира в подлиннике, - сказал граф Хвостиков. - И такой человек у нас без всякой деятельности существует; сидит у себя в деревне и свистит в ноготок!
- Это очень жаль! - сказала с величавым участием Домна Осиповна.
- В России все истинно хорошее, истинно русское должно гибнуть!.. проговорил Хвостиков.
На последнюю фразу его Долгов одобрительно кивнул головой и, зажегши папиросу не с того конца, с которого следует, начал курить ее и в то же время отплевываться от попадающего ему в рот табаку.
- Вы, конечно, патриотка? - продолжал Хвостиков.
- Разумеется! - отвечала Домна Осиповна величаво.
- Так поддержите нас в одном истинно патриотическом деле: дайте нам взаймы тысяч пятьдесят на газету, которую мы предполагаем издавать! - хватил граф.
- Пятьдесят много, достаточно десяти! - поуменьшил Долгов.
Домна Осиповна сначала не поняла, что они такое говорят, и взглянула на доктора, который сидел молча и выкладывал из сухарных крошек зигзаги.
- Деньги нам нужны на газету, - ссудите! - подхватил Хвостиков.
- Я не имею таких денег, - проговорила Домна Осиповна, - они у меня у самой теперь все в делах!
Граф Хвостиков, а еще более того Долгов поникли головами.
Наступили затем тяжелые и неприятные для всех минуты. Долгов и граф Хвостиков начали прихлебывать чай; главным образом они не знали: уехать ли им или оставаться? Сейчас отправиться было как-то чересчур грубо; оставаться же - бесполезно и стеснительно.
Граф Хвостиков, впрочем, более приятеля сохранивший присутствие духа, принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала свои глаза устремленными на Долгова, который сидел совсем понурив голову. Наконец гости увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
- Что это такое... а?.. Что такое? - спрашивала Домна Осиповна доктора.
- Юродивые какие-то! - определил тот.
- Но неужели кто-нибудь и даст им денег?
- Может быть, найдется такой дурак! - ответил доктор и, посмотрев на часы, прибавил: - Ну, мне еще надобно к больным!
- Ох, мне эти больные ваши! - произнесла Домна Осиповна с досадой. Если бы воля моя была, я взяла бы их или всех вылечила, или всех уморила!
- Что они вам так помешали? - проговорил с усмешкой Перехватов.
- Они отнимают тебя у меня! - сказала томно-нежным голосом Домна Осиповна. - Шутки в сторону: мне решительно некогда с тобой поговорить! прибавила она.
- Но до конца мы все-таки не договоримся с вами, хоть бы и было когда говорить, - возразил ей доктор.
На лице Домны Осиповны отразилось маленькое неудовольствие.
- Иван Иванович, неужели вам мало того, чем я для вас пожертвовала? спросила она стыдливо.
- Не мало, но все это пока еще неопределенно и непрочно! - проговорил доктор.
- Jean! - воскликнула Домна Осиповна. - Нельзя же все это вдруг сделать!.. Ты послушай, что и теперь про меня говорят!
- Вас не пугало, однако, когда говорили про вас и про Бегушева!
- Тогда другое было дело! Тогда я прикрывалась именем мужа!
Перехватов, как и Янсутский, со вдовства Домны Осиповны начал сильно желать, чтобы она, сверх сердца, отдала ему и руку свою; но у Домны Осиповны по этому поводу зародились свои собственные соображения: как владетельнице огромного состояния, ей стала казаться партия с ним слишком низменною; Перехватов все-таки был выскочка!.. (Вот уж куда стала бить Домна Осиповна.) Выйдя за него замуж, она будет докторшею, - титул не громкий!.. Домна Осиповна не слыхала даже, чтобы какая-нибудь докторша играла в свете роль, чего в настоящие минуты Домне Осиповне хотелось пуще всего! Были минуты, когда она думала, что если выходить еще раз замуж, так лучше было бы за Бегушева. Домна Осиповна очень хорошо понимала, что в Бегушеве все искали, а доктор, напротив, сам заискивал во всех! Но в то же время, за красоту доктора и его покорное обращение с ней, она была влюблена в него как кошка (в этом отношении в ней проявлялось что-то уж старческое и чувственное). Борьба, в силу этих противоречий, внутри ее происходила немалая!
- Будем ждать-с! - сказал доктор.
Домна Осиповна видела, что он рассердился на нее.
- Ты меня не понимаешь! - сказала она и, еще более пододвинувшись к доктору, положила ему руки и голову на плечо. - Я готова быть твоей женой, но я боюсь тебя!
- Но чего же вы боитесь? - спросил он ее, целуя в голову.
- Боюсь, что ты мало меня любишь, - не так, как я тебя!
- Точно так же, как и вы!
- Нет, не так! Ты даже ни разу не приревновал меня, - говорила Домна Осиповна: по самолюбию своему она любила, чтобы ее ревновали, особенно если сама была ни в чем не повинна!
- А Бегушев разве вас ревновал? - спросил доктор.
- Ужасно! - ответила Домна Осиповна. - Даже когда я раз с этим Хмуриным поговорила ласково по одному делу, так он чуть не убил меня!
- Хорошее доказательство любви!.. А сами вы Бегушева ревновали?
- Что же его было ревновать? Он не отходил от меня и был олицетворенная верность!.. Но тебя я ревную.
- Это отчего? - спросил, усмехаясь, Перехватов.
- Оттого, что ты доктор, и еще дамский доктор: когда я выйду за тебя, ты непременно должен бросить практику.
Последнее требование смутило доктора.
- Это безумие с вашей стороны ставить мне такое условие! - сказал он.
- Вовсе не безумие! - возразила Домна Осиповна. - Состояния у нас достаточно, чтобы нам даже роскошно жить!..
- Дело не в состоянии, - возразил доктор, - но вы забываете, что я служитель и жрец науки, что практикой своей я приношу пользу человечеству; неужели я мое знание и мою опытность должен зарыть в землю и сделаться тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
- В таком случае лечи одних мужчин! - сказала она.
Доктор рассмеялся.
- Вы говорите, как ребенок. Разве это возможно? Позовут меня к мужчине - я еду; позовут к даме - не еду!.. Почему?.. Потому что жена не пускает?..
Домна Осиповна глубоко вздохнула и, переложив свои руки с плеча доктора на стол, склонила на них свою голову. Прошло довольно продолжительное молчание.
- Я выйду за вас!.. - отвечала Домна Осиповна и с величественной позой протянула доктору руку; тот поцеловал ее руку. - Но только смотрите, Перехватов: вас бог накажет, если вы обманете меня!.. Я слишком многим для любви моей к вам жертвую!..
- Не за что будет богу наказывать меня! - подхватил доктор и, еще раз поцеловав у Домны Осиповны руку, уехал.
Через весьма непродолжительное время по Москве огласилось, что Домна Осиповна вышла замуж за доктора Перехватова. В среде медиков это произвело толки и замечания такого рода. "Молодец этот Хваталкин (так начали называть в последнее время Перехватова): кроме практики - жену с миллионами подцепил!"
Свадьба Домны Осиповны с доктором была отпразднована роскошно; пригласительные карточки на последующий бал были даже посланы к Янсутскому, Бегушеву и графу Хвостикову. Первые двое не приехали, но последний явился и в ближайшем номере той газеты, где сотрудничал, описал торжество брачного пиршества, объяснив читателям, что "молодой и молодая блистали красотою, молодостью и свежестью" - несколько подкрашенною, - смертельно хотелось прибавить графу относительно Домны Осиповны, но он не прибавил этого, потому что она обещала ему за этот фельетон сто целковых.