9. Спущен на землю
Дом дворянского собрания горел всеми своими двадцати пятью окнами. Публики ожидалось довольное число. В каждую баллотировку обыкновенно говорили: "Ну, сегодня вся Таганка в собрание тронется". Дамы высшего общества, то есть жены мужей пятого класса, за исключением губернаторши, бывавшей тут почти по обязанности своей службы, обыкновенно не ездили в эти собрания и даже дам и кавалеров, бывавших там, называли вторничными кавалерами и вторничными дамами (собрание всегда бывало по вторникам). Надежда Павловна по своему состоянию могла вывезти дочь только в собрание. Бывать же с ней на балах и на вечерах она не имела ни средств ни знакомств.
Проиграли уже ритурнель перед кадрилью, когда Александр, с воодушевленною физиономией, вошел в залу, и первое, что взмахнул глазами на хоры: добродушное лицо Венявина уже виднелось оттуда. Александр, надев на нос пенсне и закинув несколько голову назад, начал обводить глазами залу. Он не был близорук, но носил это орудие собственно для того, чтобы представить собою человека мыслящего и занимающегося. Около балюстрады, на самом видном месте залы, он увидел Надежду Павловну с дочерью; Петра Григорьевича, к величайшему его блаженству, покинули дома.
Соня, выше почти всех других девиц, с развитою вполне грудью (Александр в первый еще раз видел ее в бальном наряде), в белом роскошном платье, на котором с удивительным умением было брошено несколько розанов, с черной косой, в которую тоже впивались два розана -- весело разговаривала с высоким, стройным полковником в белых серебряных эполетах и с белым аксельбантом. В некотором расстоянии от него, но как бы стремясь к нему всем телом, стояла губернаторша. Начальник губернии, несмотря на свою гордость, тоже заметно старался держать себя невдалеке от этой группы.
Все это Александра сильно удивило.
Разговаривавший с Соней был присланный по наборам флигельадъютант Корнеев. До какой степени он с первых своих шагов сделался любимцем всех дам, автор даже затрудняется сказать. От большей части дам только и слышно было: "У меня был Корнеев!", "Корнеев тоже рассказывал!", "Корнеев говорит, что он знаком с m-me Biardo!". И хорошо еще, если бы в этом случае прекрасным полом руководствовала любовь к изящному (Корнеев действительно был красив собою); но нет: тут лежало в основании гораздо более ничтожное, чтобы не сказать -- холопское чувство.
Когда музыканты заиграли кадриль, Соня преспокойно подала руку флигель-адъютанту и пошла с ним. Это уж совершенно озадачило студента. Первую кадриль она еще в Ковригине обещалась танцовать с ним. Несколько сконфуженный, но заложив руку за борт мундира и выпячивая грудь, он гордо подошел к ней.
-- Вы обещались эту кадриль танцовать со мной, -- сказал он.
-- Ах, да, pardon!.. Я и забыла... Ну, ничего, все равно, следующую, -- проговорила она скороговоркой и, как ни в чем не бывало, не обернулась к своему кавалеру.
-- Да как же это? -- забормотал-было Александр.
-- Не могла ж она отказать флигель-адъютанту, какой ты глупый! -- объяснила ему напрямик находившаяся невдалеке Надежда Павловна.
Александр этим окончательно обиделся. Сделав презрительную мину, он отошел и сел на дальний стул. Наверх, на хоры он не смел и взглянуть, до того ему было стыдно Венявина. Но это было еще только начало его мучений: Соня беспрестанно разговаривала с своим кавалером, вскидывала на него свои чудные глаза и мешалась в кадрили. Чтобы не видеть этого, Александр отвернулся и с упорством школьника стал смотреть на одну точку совершенно в противоположной стороне.
Наконец подали сигнал ко второй кадрили.
Он встал и пошел. Соня в это время рассеянно стояла посреди залы.
-- Надеюсь, что эту кадриль я с вами танцую, -- проговорил он ей мрачно.
-- Да, -- отвечала Соня, а между тем глаза ее кого-то искали по зале.
Александр, став около нее, даже не предложил ей стула. Он решился быть дерзким с ней.
-- Вы с таким удовольствием танцовали с вашим кавалером. Вот, я думаю, рассыпал перед вами перлы ума! -- сказал он насмешливо.
-- Да, он премилый, -- отвечала Соня, как бы не поняв.
Александр закусил губы.
-- Я все теперь вспоминаю о Захарьине! -- продолжал он, переменив тон.
-- Что? -- спросила Соня, как бы не расслышав.
-- О Захарьине! -- повторил студент и вздохнул.
В лице Сони промелькнуло что-то вроде насмешливой улыбки, но потом она вдруг вся засияла радостью. К ней, пробираясь между парами, ловкою, но осторожною походкой подходил Корнеев. Это превышало всякую меру терпения. Александр решился наговорить ему дерзостей, толкнуть его и вызвать на дуэль. Корнеев выразил Соне просьбу, чтоб она представила его матери.
Корнеев отвечал ей, но стоял в некотором отдалении. Александр никаким образом не мог придраться к нему.
После кадрили Корнеев представился Надежде Павловне. У той от радости рот расплылся до ушей. Она улыбалась, кланялась, пылала румянцем. На нее Александр сердился еще более, чем на Соню.
"Презренная тварь, торгующая своей дочерью", -- шевелилось в его душе.
Между тем внимание блестящего петербургского кавалера к бедной, но прекрасной собою девушке сейчас же возымело свои последствия. Отпускной конно-пионер, лучший полькер в городе, пригласил ее на польку. Эффект, который Соня произвела при этом своим высоким, грациозным станом, был выше всякого описания. Один из самых светских молодых людей, чиновник особых поручений и вряд ли не камер-юнкер, пригласил ее на кадриль, наконец сам губернатор провальсировал с нею, причем фалды на его армейском заду ужасно смешно раздувались. Но Соня и с ним была прелестна. Александр сам своими ушами, слышал, как флигель-адъютант, ходя с губернаторшей, говорил ей:
-- Она первая здесь красавица.
-- Поздравляю, вы уже, значит, влюблены? -- замечала ему та.
-- Решительно, -- отвечал он, пожимая плечами.
У Александра недостало более сил переносить всей этой, по выражению его, гадости. Он вышел в другие комнаты и начал без всякой цели шляться около игроков. К нему подошел клубный лакей.
-- Вас просит какой-то господин на хоры, -- сказал он.
-- Скажите, что не пойду, -- отвечал было сначала Александр с досадою; но, сообразив, что это будет совсем уже неловко, остановил лакея. -- Погоди, постой! Я пойду!
И действительно вышел на хоры.
Венявин встретил его там с своим добродушно-улыбающимся лицом.
-- Которая она? Та что с тобой кадриль танцовала? -- спросил он.
-- Да, -- отвечал Александр.
Слова эти острым ножом резали сердце Александра.
-- Только за ней что-то флигель-адъютант очень уж приударяет, -- продолжал Венявин.
Александр ничего не отвечал.
-- Да и она что-то к нему льнет! -- не отставал мучить его Венявин.
-- Вот оно что! -- произнес добродушно добряк.
-- Я с ней больше и танцовать не буду, -- сказал Александр и, взглянув в это время вниз и видя, что Соня становится с флигель-адъютантом в мазурке, он прибавил: -- я сейчас уеду домой.
-- А я так посижу еще, полюбуюсь ею.
-- Любуйся, сколько хочешь; а мне, признаться, немножко уж и это наскучило! -- произнес Александр и пошел: в голосе его слышалось целое море горя и досады.
Возвратившись домой, Бакланов изрыгал проклятья, рвал на себе волосы, дрыгал на постели ногами. Избалованный, а отчасти и по самой натуре своей, он любил страдать шумно.