17. Советничишка палатский
Не знаю, существует ли до сих пор в российской государственной службе Нетопоренки, но в то время, как начинал ее герой мой, их было достаточное количество.
В юности, обыкновенно, советничество для них -- такая недосягаемая мечта, на которую они едва осмеливаются поднять свои лукавые и подслеповатые взоры, но с дальнейшим течением времени видят, что все больше и больше могут прилагать свои способности.
У каждого из них обыкновенно есть благодетель в Петербурге, которого маленькие слабости они знают до тонкости: любит ли он женщин молоденьких, или поесть хорошо, или только охотник деньги хапнуть, -- для всего этого они сейчас ему канал открывают.
Большая часть крестов, украшающих их грудь, даны им за подобные подвиги!
Для ума и сердца вашего не ждите от этих людей ничего; но для телес и всей следующей к оным обстановки они бесценны.
Если б автор был хоть сколько-нибудь значительное лицо, то, по слабости человеческой, он не ручается, чтобы не покровительствовал какому-нибудь подобному каналье.
Точно так и Евсевий Осипович разумел и понимал Нетопоренка и, чтобы не держать его очень близко около себя, он сыскал ему место по другому ведомству, асессора в палате, а затем на место советника Нетопоренко сам уж перешагнул и так там укрепился, что, говорят, считался за образцового чиновника.
Но он был не глуп: по какому-то чутью, в воздухе или даже из-под земли вынюхивая, он предчувствовал, что невдолге кругом него будет происходить совсем не то, что теперь происходит, и что звезда его померкнет окончательно и навсегда.
Чтоб обеспечить себя на этот случай, он жил скопи-домом и сколачивал копейку на черный день.
Бакланов чуть не задохнулся, всходя к нему по вонючей лестнице. Оборванная, грязная дверь, которую точно двадцать собак рвали, была не заперта. Нетопоренко только сейчас проснулся и, брившись, пильмя-пилил парня, которого он взял к себе будто бы затем, чтобы приучить его к письменной части, а в самом деле заставлял даже белье себе мыть.
-- Эка шельма!.. неумоя!.. рыло поганое!.. -- говорил он.
Малый не обращал никакого внимания на эти слова и молча обмахивал с грязной мебели пыль метелкой.
-- К вам пришли-с, -- обернулся он наконец и сказал.
-- Кто там? -- крикнул было Нетопоренко сердито, но, увидев, что входит хорошо одетый господин, сейчас же переменил тон. -- Извините меня, пожалуйста! -- говорил он, запахивая свой грязный халат. -- А дверь у тебя опять была не заперта! -- прибавил он, почти с судорогами в лице, парню.
Но тот и этим нисколько не сконфузился: его упорно спокойное лицо как бы говорило: "Да, и завтра не запру, и добьюсь того, что ты меня прогонишь".
-- Ну, я же тебя! -- прошипел Нетопоренко, поколотив пальцем по столу.
Он в свою очередь тоже, видно, решился переупрямить парня.
-- Что вам угодно? -- обратился он наконец к Бакланову.
Тот подал ему письмо.
-- Прошу покорнейше присесть! -- сказал Нетопоренко, взглянув на почерк.
Александр сел.
Нетопоренко прочел и как бы некоторое время оставался в недоумении.
-- Служить вам угодно у меня? -- проговорил он, склоняя голову на бок.
-- Да, я желал бы.
Из письма Ливанова он очень хорошо увидел, что тот не слишком близко к сердцу держал племянника.
-- Ваша прежняя служба? -- прибавил он.
-- Я из университета.
-- А, да! Но там ведь есть разные факультеты?
-- Я юрист.
-- А, да!
Важность Нетопоренка все больше и больше увеличивалась.
-- Это, впрочем, для службы все равно. Почерк ваш позвольте видеть.
-- Я писать умею, -- отвечал Бакланов с улыбкою и, не снимая перчатки, на первом же попавшемся ему клочке начал писать: "Милостивый государь!".
-- Нет, уж вы потрудитесь дома там, что ли, на аккуратном этаком листике бумажки написать... Я генералу должен показать.
Генералом Нетопоренко называл своего управляющего.
-- Я это могу и здесь сделать, -- отвечал Бакланов и, взяв со стола советника лист бумаги, написал на нем отчетливо несколько строчек.
Почерк, впрочем, у него был очень хороший, но смелость, с которой он это сделал, не понравилась Нетопоренке: стоя за спиной Бакланова в то время, как то писал, он покачивал на него головой; потом, посмотрев с серьезным видом на написанное и положив молча бумагу на стол, он явно хотел поговорить перед своим будущим подчиненным и дать ему некоторое понятие о своем взгляде на вещи.
-- Учение?.. Образование?.. -- начал он как бы вопросительно и разваливаясь в креслах: -- но надобно смотреть, согласно ли оно с религией, с нравственностью, и наконец как влияет оно на само поведение человека.
-- Образование, я думаю, не портит ничего этого, -- проговорил Бакланов.
-- О, нет! Не скажите! -- воскликнул Нетопоренко. -- Из наук, конечно, история вот... Я сам любил ее в молодости... Описывается жизнь монархов и других великих особ -- все это, разумеется, в нравственном духе! Или математика -- учит там разным вычислениям, объясняет движение светил небесных.
Бакланову даже совестно было слушать всю эту чепуху.
-- Но ваша философия, господа, -- продолжал Нетопоренко, несколько даже взвизгивая и возвышая голос почти до совершенной фистулы: -- она прямехонько подкапывает основы государства... Я бы запретил имя ее упоминать для молодых людей.
Бакланов мрачно молчал.
-- Ведь ученье -- это еще одни рассуждения, а служба уж дело!.. настоящее... -- продолжал Нетопоренко, приходя в пафос разговора. -- Вон председатель наш... Я всегда это, без лести, про него говорил... Он, как прочтет дело, так и начинает его разбирать, как ленты: эту порядку -- сюда, эту -- сюда... Смотришь, оно уж у него и поет! Это ум! соображение!.. А Ваши все эти финтифлюшки -- все это еще буки!
"Вот мерзавец-то", -- думал Бакланов. -- Когда же я могу получить ответ, и могу ли я надеяться иметь хоть какое-нибудь классное место? -- проговорил он вслух, вставая.
-- Ничего еще не могу сказать; во-первых, первоначально повидаюсь с вашим дядюшкой, желаю от него слышать несколько более определенную рекомендацию об вас; потом должен генералу... Я человек маленький: мне что прикажут, то я и делаю...
-- Я постараюсь заслужить ваше доверие, -- проговорил Александр, и сам не зная, зачем он это говорит.
-- Верю-с! -- отвечал ему, не без ядовитости, Нетопыренко. -- Хотя в то же время прямо должен вам сказать, -- продолжал он: -- что вы, гг. университетские, мало годитесь для нашей службы: слишком поверхностны... слишком любите высшие взгляды кидать, а что нужно для дела, то пропускаете.
Бакланов ничего не возразил и раскланялся.
когда они войдут в силу и моду, как к памятникам в губернских городах, всего больше напристанет грязи и навозу.
Нетопоренки и теперь занимаются не менее благодарным делом: они вольнодумничают и читают со слезами на глазах Шевченко.