19. Канцелярское важничанье
В следующий понедельник Бакланов, с просьбой в кармане, по крайней мере, ждал часа два. К сердцу его начинала опять подступать просительская тоска.
Управляющий наконец приехал. Это был высокий мужчина, черноволосый, с черными густыми бакенбардами, в мундире и с владимирским крестом на шее. Проходя в присутствие, он не ответил никому из чиновников на их поклоны.
Бакланова сейчас же позвали.
В присутствии он увидел, что управляющий сидел на своем председательском месте. Он подал ему прошение. Управляющий, нахмурив брови, развернул его и, быстро прочтя, спросил:
-- Отчего же оно не по титулу?
Нетопоренко заглянул в бумагу и побледнел.
-- Не сказано, кто просит; дабы пропущено... -- говорил управляющий.
Нетопоренко качал укоризненно Бакланову головой.
-- Рукоприкладство не по пунктам и местожительства нет...
-- Зачем же местожительство? -- спросил сильно сконфуженный Бакланов.
-- Как зачем? -- отвечал ему, в свою очередь, вопросом управляющий.
-- Позвольте, я ему поправлю-с, -- говорил Нетопоренко и, взяв просьбу, во мгновение ока написал на ней наверху по титулу, потом кто просит, и наконец вставил, где следует, дабы.
-- Учат тоже у нас, а спросили бы чему! -- говорил он, возвращая Бакланову прошение, которое у него и приняли.
Нетопоренко сам его потом повел в отделение.
-- Вот ваше место и ваш начальник! -- сказал он, подводя его ко второму столу.
Столоначальник Бакланова оказался очень еще молодой человек, высокий, стройный, с поднятою вверх физиономией и чрезвычайно, должно быть, самолюбивый. Он не оприветствовал своего нового подчиненного не только каким-нибудь ласковым словом, но даже хоть сколько-нибудь внимательным взглядом и, почти не глядя на него, проговорил, показывая ему на целую связку дел:
-- Вот дела к разрешению-с.
Бакланов взял. Он, собственно говоря, и фразы этой: к разрешению -- не понял. Пересмотрел одно дело, другое, третье, но спросить своего молодого столоначальника не хотел.
-- Чорт знает, что это такое! -- повторял он больше про себя и шопотом.
Юный столоначальник наконец услыхал это.
-- Надобно писать распоряжение по последней бумаге, -- проговорил он неторопливо и нехотя.
-- Благодарю! -- сказал Бакланов и, смекнув, в чем дело, принялся работать.
Последняя бумага была донесение земского суда о том, что одно дело им не кончено, но что при первой возможности к нему будет приступлено.
Перелистывая бумаги, Бакланов видел, что земскому суду раз пять по этому делу подтверждали, а потому, не думая долго, он распорядился: земскому суду сделать выговор и объявил: если не кончить сего дела в недельный срок, так на его счет будет послан нарочный.
Во втором деле было отношение консистории о совращении в раскол крестьянской девки Марьи Емельяновой, семидесяти лет и глухонемой от рождения. Бакланов еще в деревне слыхал, как прителсняют раскольников, и при чтении этой бумаги, воспылав благородным негодованием, написал: "Так как крестьянке Марье Емельяновой семьдесят лет и она глухонемая, то к какому бы она толку ни принадлежала -- все равно, и подвергать ее исследованиям жестоко и бесчеловечно!". Покончив это, он приостановился, зевнул, и им овладела другого рода тоска, которую можно назвать канцелярской и которою страдают сами чиновники. Спину у него ломило, но более всего ему был неприятен этот запах бумаги и какое-то повсеместное чувство песку, а между тем и есть начинало хотеться.
-- Что, мы в котором часу выходим из присутствия? -- спросил он столоначальника, но тот не ответил ему на это, а объяснил один из писцов.
-- В пять-с!
Бакланов с ужасом взглянул на часы, на которых всего было три часа. Чтобы как-нибудь спастись от скуки, он снова принялся заниматься, но уже настольным реестром.
-- Знаю-с, -- отвечал тот и начал вписывать одно дело листах на двух, другое на трех, третье на четырех, таким образом дел десять до самых пяти часов.
-- Ух! -- проговорил он самодовольно и едва разгибая спину.
С столоначальником перед выходом он опять было порывался проститься по-дружески, но тот едва протянул ему конец руки.