5. Знай наших!
Через два-три дня назначен был бенефис Санковской. Само небо, как бы покровительствуя заговорщикам, облеклось густыми и непроницаемыми тучами. Фонари тускло светились. На Театральной площади то тут, то там виднелись небольшие кучки студентов.
-- К третьему акту, что ли, велено сходиться?
-- Да, да! А то, пожалуй, прогонят, -- слышалось в одной из них.
-- Платон приехал! -- объявил, подходя, высокий студент.
-- У кого подарок-то? У кого?..
-- У Бакланова, разумеется!
-- Финкель уже там: у него человек двадцать в райке рассажено.
В театре между тем было немного светлей, чем и на улице. Музыканты играли как-то лениво. Старые декорации "Девы Дуная" чернели закоптелыми массами на плохо освещенной сцене. Одно дерево, долженствовавшее провалиться, вдруг заупрямилось и, когда его стали принуждать к тому, оно совсем распалось на составные части, причем обнаружило свой картонный зад и стоявшего за ним мужика в рубахе, который, к общему удовольствию публики, поспешил убежать за кулисы.
Платон Степанович, действительно бывший в театре и сидевший в первом ряду кресел, пока еще блаженствовал, потому что, сверх даже ожидания его, все было совершенно тихо и благочинно. Помещавшийся в третьем ряду суб-инспектор был тоже спокоен и только по временам с удовольствием взглядывал на начальника.
В последнем акте наконец бенефициантка должна была делать финальное соло, и вдруг из всех дверей, в креслах, стали появляться студенческие сюртуки. Платон Степанович завертелся на месте и едва успевал повертываться туда и сюда.
По среднему проходу, между креслами, прошел Бакланов. Платон Степанович не утерпел и погрозил ему пальцем, но тот сделал вид, как бы этого не заметил.
-- Браво! браво! -- рявкнула в райке компания Финкеля.
-- Браво! браво! -- повторили за ним в ложах.
Платон Степанович вскочил на ноги и, повернувшись лицом к публике раскрасневшеюся и потерявшеюся физиономией и беспрестанно повертывая голову точно за разлетавшимися птицами, стал глядеть на раек, на ложи, на кресла, а потом, как будто бы кто-то его кольнул в зад, опять обернулся к сцене. Там Бакланов, перескочив через барьер, отделяющий музыкантов, лез на возвышение к капельмейстеру и что-то такое протягивал в руке к сцене. Бенефициантка в это время раскланивалась перед публикой.
-- Это дар наш! примите его в уважение вашего высокого дарования! -- проговорил студент.
Бенефициантка приняла, поблагодарила с грациозною улыбкой его и публику и подаренную ей вещь надела на голову. Это был золотой венок, блеснувший небольшими, но настоящими бриллиантами.
-- Браво!.. браво!.. bis... -- ревели в публике.
Платон Степанович махнул рукой и пошел из театра. К нему подошел суб-инспектор.
-- Что прикажете делать-с?
-- А что хотите! вы умней меня, -- отвечал старик с досадой и ушел.
Суб-инспектор нашел возможным остаться только с распущенными руками и с потупленною головой. В публике между тем неистовство росло: когда занавес упал, к студентам пристала прочая молодежь, и они по крайней мере с полчаса кричали: "Санковскую! Санковскую!.. браво!.. чудо!.."
К этим фразам иногда добавлялась и такая:
-- Долой Андреянову, давай нам Санковскую!
По окончании спектакля, в Британии все больше и больше набиралось студентов.
-- Каковы канальи! как занавес-то долго не поднимали, когда вызывать ее начали! -- говорили одни.
-- Раз семь вызывали? -- спрашивали с величайшим любопытством не бывшие в театре.
-- Восемь! -- отвечали им.
-- Финкеля в часть взяли!.. с квартальным схватился... стучал уж очень палкой, -- сообщил спокойно Бирхман.
-- Ну его к чорту!.. откупится! -- возразили более благоразумные.
Вошел Бакланов.
-- А, Бакланов!.. молодец!.. молодец!.. -- закричали ему со всех сторон.