8. Что прежде всего
От Обуховских болот, кругом мельниц, по небольшой тропинке шел Александр в низенькой охотничьей шляпе с зеленой лентой, в сером, с зеленой выпушкой, рединготе и в высоких болотных сапогах; через плечо у него было перекинуто щегольское английское ружье на шерстяной перевязи, вышитой тою же искусною рукой влюбленной Казимиры. За ним могуче шагал длинный Петруша, тоже с новым ружьем и тоже в каком-то сереньком чепце. Пегас, подняв морду и грациозно переступая ножками, шел верхним чутьем по болоту. Бакланов остановился, снял свою шляпу и отер катившийся с лица пот.
-- Немного же мы с тобой, Петруша, настреляли, -- сказал он.
-- Совсем нынче птицы мало стало, -- повторил тот свою любимую фразу.
Они снова взяли ружья на плечи и пошли. Пегас вдали что-то пролаял.
-- Может, другой здесь дичи много! -- проговорил Александр и посмотрел на Петрушу.
Тот тоже на него посмотрел.
-- Что в юбках-то ходят, -- прибавил Александр.
Петруша усмехнулся и почесал себя за ухом.
-- Пожалуй, что добра этого есть немало.
Пегас опять пролаял и с какою-то даже тоской в голосе.
Александр не обратил на это ни малейшего внимания.
-- А кто же у нас получше?.. которая?.. -- продолжал он расспрашивать.
-- Да кто их -- прах знает! Сам-то я этими делами не занимаюсь.
Встретился маленький лесок, и путники должны были разойтись, а потом они снова соединились.
-- Если не для себя, так, по крайней мере, для приятеля бы: вот хоть бы для меня постарался.
-- Что ж, это можно будет, -- отвечал Петруша, улыбаясь какою-то кривою улыбкой.
-- Да кто же у вас, какие есть? -- продолжал Бакланов, быстро идя и, со свойственною его темпераменту живостью, весь пылая.
-- Сами вы ведь всех знаете, -- отвечал Петруша уклончиво.
-- У скотницы, я видел, дочка недурна... Машей, кажется, зовут.
-- Да, Марьей-с... девушка уже в возрасте, -- ответил Петруша.
Петр молчал.
-- Пожалуйста! -- повторил Александр.
-- Ой, барин, какой вы, право: все в папеньку... -- проговорил Петруша.
-- А что ж?
-- Да так-с. Баловник тоже покойный, свет, был.
-- Ну, если папенька делал, так отчего же и мне нельзя.
-- Известно-с! -- отвечал гайдук с совершенно искренним лицом.
Подойдя к усадьбе, Александр опять повторил ему:
-- Ты сегодня же переговори.
-- Слушаю-с, -- отвечал неторопливо Петруша.
-- Сейчас же.
-- Слушаю-с! -- повторил еще раз Петр. Ему, впрочем, несовсем, кажется, хотелось исполнять это щекотливое поручение.
Александр, придя в дом, в свою комнату, и сбросив свой охотничьий костюм, стал в волнении ходить взад и вперед. Окна кабинета выходили на красный двор. Он беспрестанно заглядывал в них, все поджидая Петра, который сначала прошел к себе в избу, а оттуда, нескоро выйдя, прошел наконец и на двор.
-- Ты туда? -- выкрикнул ему полушопотом Александр.
Петр мотнул ему, вместо ответа, головой. В это время выплыла на двор Аполлинария Матвеевна погулять. Александр спрятался за косяк, чтоб она не увидала его и не вступила с ним в разговор. Петр не возвращался с полчаса. Наконец он показался. У Александра сердце замерло. Петр сначала прошел кругом всего двора, а потом, будто случайно, повернул и вошел в горницы.
-- Ну что? -- спросил Александр с захватывающимся дыханием.
Выражение лица Петруши было мрачно.
-- Говорил-с! Дуры ведь!
-- Что ж она говорит?
-- Да своей матки и вашей маменьки опасаются...
-- Да как же они узнают?
-- Ты деньги ей обещай.
-- Что деньги-то? И толку, чай, в них еще не знает!
-- Ну, хорошо же, -- произнес Бакланов, ложась в волнении на диван.
-- Не переговорите ли вы лучше сами-с! -- произнес Петруша после короткого молчания.
-- Да где ж я ее, к чорту, увижу!
-- Целый день она торчит на пруду одна, уток стережет.
-- Хорошо, там увидим. Ступай... НА тебе, -- сказал Бакланов, давая своему поверенному рубль серебром.
Тот с удовольствием его принял и ушел.
По его уходе в комнату влетел было отставший на охоте Пегас и хотел приласкаться к барину.
-- Я тебя, чорт этакий! -- закричал тот и потянулся за хлыстом, чтоб отдубасить им собаку.
Та убежала.
Александр был в очень раздраженном состоянии.
На другой день он целое утро ходил около гумна и видел, что Маша, действительно, сидит там одна на пруде, но подойти к ней он не решался и, сев на прилавок у избы, любовался на ее еще не совсем свормировавшийся стан, на загорелую шею, на тонкое колено, обогнутое выбойчатым сарафаном.
Маша в то время сидела и шила. Наконец она встала и сама прошла мимо Бакланова.
-- Ты куда? Домой? -- спросил он ее.
-- Да-са-тка-с! -- отвечала она, потупляясь и вся раскрасневшись.
Перед вечером Петруша спросил Бакланова:
-- Что, вы видели ее-с?
-- Видел! Но мне решительно невозможно с ней говорить... Все замечают: я хуже этим ее обесславлю, если стану ухаживать за ней.
-- Это точно что-с, -- сообразил Петруша.
-- Переговори, Бога ради, ты! Обещай, что всю семью их я отпущу на волю!
он объявил барину:
-- Подьте под мельницу, в лесок, дожидается она там вас.
Бакланов побежал бегом. Он еще издали увидел Машу, прижавшуюся к одному довольно ветвистому дереву.
Он ее прямо взял за обе руки.
-- Вот и прекрасно! -- бормотал он задыхающимся голосом.
Маша только и говорила:
-- Ой, ой, нет! Ой, чтой-то, ой!
В следующие затем свидания Бакланов старался дать ей некоторую свободу и простор перед собой.
-- Любила ли ты кого-нибудь кроме меня, Маша? -- спрашивал он.
-- Нету-ка... Ничего я еще того не знаю, -- отвечала она.
-- А меня любишь?
-- Вас, известно, жалею.
"Что за дурацкое слово: жалею", -- подумал Александр.
-- Ну, скажи, -- продолжал он: -- любишь ли ты песни петь?
-- Нет, я не горазда, -- отвечала Маша.
-- А в поле любишь ходить гулять, рвать цветы?
Маша с удивлением посмотрела на него.
-- Да коли это? Неколи. Что есть в праздник, и то же все за скотинкой ходишь, -- сказала она.
"Вот вам и славянки наши во всей их чистоте", -- подумал Александр.
-- Ну, ступай домой! -- проговорил он вслух.
Сцена эта происходила в сушиле, при довольно слабом и несколько даже поэтическом освещении одной свечки, покрытой абажуром.
Маша покорно встала и ушла.