9. Иона Циник
Августовская и сентябрьская охота за дупелями и бекасами была из рук вон плоха, а там пошли дожди, грязь, слякоть. Александр начал сильно скучать.
-- Так жить нельзя! -- говорил он: -- один день наешься, выспишься, другой -- тоже; три месяца я живу здесь, и хоть бы подобие какое-нибудь мысли человеческой слышал кругом себя.
Аполлинарию Матвеевну он так напугал, что та рта разинуть при нем не смела.
-- Что это такое, что вы говорите? -- почти кричал он на нее.
-- Ну, батюшка, я не буду! -- отвечала она покорно и потом с прислугой своею рассуждала.
-- И взгляд-то, девоньки, у него, точно у покойника-барина: словно съесть тебя хочет!
Раз, перед обедом, подъехал к крыльцу чей-то тарантас. Александр чуть не вскрикнул от радости и вышел на крыльцо встретить гостя.
Приехавший был им несколько родственник и довольно близкий сосед по деревне: Иона Мокеич Дедовхин. По его тридцатилетней штатской службе, покойный Бакланов по крайней мере раз пятнадцать парил его у себя в уголовной палате и, по своей мистической терминологии, называл его: Иона Циник. Александр, по преимуществу, обрадовался этому гостю, потому что Иона Мокеич, сведя уже, по его выражению, все итоги жизни и быв в земной юдоли не при чем, т. е. будучи окончательно выгнан из службы, отличался какою-то особенною, довольно занимательною откровенностью и все обыкновенно рассказывал про самого себя.
-- Ту-ту-ту, чортова куколка! -- говорил он, хохоча и весело вылезая из тарантаса.
Александра он обнял и троекратно поцеловал.
-- Ай, греховодник! Как это так давно не бывал! -- воскликнула Ионе Мокеичу Аполлинария Матвеевна, когда он подходил к ней к руке.
-- Не больше твоих грехов, кумушка, не больше!.. -- отвечал он ей, грозя пальцем.
-- Ну, уж я думаю!.. -- произнесла нараспев Аполлинария Матвеевна.
Александр велел подавать обедать и радушно угощал Иону Мокеича кушаньями и наливками. Тот ел, пил, хохотал, хохотал и пил.
После обеда оба они комфортабельнейшим образом разлеглись в сушиле, один на одной постели, а другой -- на другой. Прохладный сентябрьский ветерок обдувл их сквозь немшоные стены.
-- Ну, Иона Мокеич, рассказывайте что-нибудь, -- говорил Александр, расстегивая у себя жилет от полноты желудка.
-- Что ж тебе рассказывать, друг сердечный?
-- Как, например, вы служили: взятки брали?
-- Брал! -- отвечал Иона Мокеич, с заметным удовольствием поглаживая себе живот.
-- С вымогательством... Часики, братец ты мой (и Иона Мокеич повернулся при этом к Александру лицом), у одного нашего дворянина Каркарева понравились мне; пристал я к нему: "продай, подари!". -- "Нет", говорит. Только, тем временем, попался к нам в суд арестант-бродяга. "Не приставал ли, я говорю, ты у такого-то дворянина Каркарева?" -- а сам тоже не зеваю: показываю ему из-под стола в руке рубль серебром. -- "Приставал", говорит. -- "Не такого ли, говорю, у него расположенья дом?" -- "Точно такого", говорит. -- "А не знаешь ли, говорю, его любовницу, дворовую девицу Евлампию, и не передавал ли ты ей заведомо краденых вещей?" -- "Передавал", говорит. Записали все это... Командировали меня. -- "Ну, говорю, Захар Иваныч, давай-ка, говорю, мы Евлампию-то твою веревками свяжем". -- "Как? Что такое? -- говорит: -- батюшки мои, берите, что хотите". -- "Часики, говорю, подай!" Он чуть, сердечный, не расплакался от досады... Видит, что весь карамболь нарочно подведен, а делать нечего, принес... и часики отличные были... невеста тоже хорошая из-за них за меня пошла... в них и венчался!..
-- Ну, а эта невеста и будущая жена ваша естественною смертью умерла, или вы ей немножко поспособствовали? -- спросил Александр.
-- Не очень-то берег -- это что говорит: попадало ей во все, а паче того в зубы -- каприз была баба, ух какой!
-- Ну, а других женщин, по службе, вы склоняли на любовную связь?
Александр нарочно задавал Ионе Мокеичу самые решительные вопросы.
-- Склонял! -- отвечал Иона, как бы ничего этого не замечая и не столько, кажется, говоря правду, сколько желая потешить разговорами молодого человека.
-- Но каким же образом?
-- А вот таким, -- отвечал Иона: -- что попадется при следствии хорошенькая бабенка: в избе-то, на допросе, на нее потопаешь, а потом в сени выйдешь за ней, там уж приласкаешь; и-- как цветочки полевые перед морозом -- так и гнуть перед тобой головки свои!..
-- Ну, а благородных побеждали таким образом?
-- Побеждал и благородных, и какая еще раз расписанная красавица была: девчонку свою она маленько неосторожно посекла; та прямо, с запекшеюся-то спиной, к губернатору. Приехал я к ней. "Ах, Боже мой, Боже мой, -- так и умоляет меня своим миленьким голоском: -- спасите, меня, спасите!" -- "Извольте, говорю, сударыня", -- и в тот же день, среди прелестнейших долин, сыграл любви с ней пантомин.
-- Счастливец вы! -- воскликнул Александр.
-- Да что, брат, счастливец! Что Суворов на то говорил: раз счастье, два счастье, а на третий надо же и уменье.
-- Разумеется!
-- Да, -- произнес с самодовольством Иона.
-- Ну, а смертоубийства вы покрывали? -- спросил Александр, после короткого молчания.
Иона Мокеич сделал несколько более серьезную физиономию.
-- Больно я не люблю, когда лекаришки-то пачкаться-то в мертвеце начнут... брезглив я... из-за этого много проглядывал.
-- Ну, а из-за деньжонок, этак?
-- Гм! -- Иона Мокеич усмехнулся. -- Враг человеческий силен, сооблазнительна эта мзда-то проклятая!.. Тоже, где этак хорошенького-то покойничка поднимешь, где чувствуют и понимают, что ты для них делаешь, -- за медиком пошлешь хромого рассыльного; он и дома-то еле с печки на палати ходит, а до города-то тяпает, тяпает... а ты ему вслед строжайшие предписания за номерами пишешь, -- о скорейшем исполнении возложенного на него поручения. Покойника-то промеж тем на солнышке паришь, а не то так в баню топленую на полок стащишь: смерть уж не любят!
-- Отчего же?
с собой всякой этой срамоты-то), а пожалуй, и голвой в овин не попадет. Пишет: "мягких частей, по гнилости, освидетельствовать нельзя было"; ну, а кости-то тоже не у всякого переломаны.
При этом рассказе Александр не смеялся.
-- Неужели же все чиновники такие мошенники? -- спросил он.
Но этим замечание Иона почему-то обиделся.
-- Али нет?.. Вот хоть бы твой папенька, -- грабитель был на то из первых, -- отвечал он.
Александр несколько сконфузился.
-- Тогда попался к нему, -- продолжал Иона как бы невиннейшим тоном: -- целая Болковская вотчина подс уд за делание фальшивых ассигнаций: мужики-то возами возили к нему деньги. Так еще сумлевается, настоящая ли! "Положите, говорит, в ломбард да ломбардными билетами мне принесие"
-- Я и отца за это презираю, -- отвечал Александр, стараясь уж прекратить этот разговор.
-- Да ты там презирай али нет, как знаешь, -- продолжал Иона: -- а он и усадебку эту, и дом в городе, все таким манером благоустроил; только, бывало, и говорил всякому: "Ты, говорит, не кланяйся мне много раз, а один да хорошенько".
Александр делал вид, будто не слышит и спит.
-- Не понравилось, видно! -- проговорил Иона и сам тоже, повернувшись к стене, постарался заснуть.
Проснувшись вечером, они оба очень ласково, как бы ничего между ними не происходило, заговорили между собой, а потом отправились, взяв с собой Пегаса и Петрушку, на охоту. Александр при этом убил двух уток, Дедовхин бекаса, Александр еще двух уток, Дедовхин зайца. Все это еще более оживляло их беседу.
-- Пойдем-ка, друг сердечный, завтра в Дубны на праздник, -- сказал Иона Мокеич. -- Помолимся сначала в церкви Божией, а потом к ее превосходительству Клеопатре Петровне на обедище отправимся.
-- А она еще жива?
-- Поди-ка, какая еще ядреная: однако постой-ка, паря, -- сказал Иона, уставляя палец в лоб: -- сколько это тому лет было... в девяносто седьмом году, словно бы она тово... -- и при этом он сделал какой-то странный знак руками.
-- Э, вздор какой! -- перебил Александр; -- у того была одна... известная...
-- Верно это, ты не спорь!.. Тогда, значит, когда все это повстречалось _и Иона опять сделал какой-то знак руками), сыновья и вдовствующая супруга ей и говорят: "отправляйтесь-ка в деревню"... Я это уже помню, на моей памяти, -- тысячи полторы душ тогда за селом-то записано было... и что опослы того к ней женихов посыпало, Боже ты мой!.. Один так с пистолетиком с руке приехал и стал на колени: "или осчастливьте, говорит, вашей рукой, или застрелюсь!". Она ему только рукой на портер указала: "вот, говорит, кем я была любима!"
К этому разговору с заметным вниманием прислушивался и Петруша.
Ему как будто бы даже не пристало говорить о таких возвышенных предметах.
-- А оттуда, -- продолжал он гораздо более искренним тоном: -- ко мне. У меня, брат, в Кузьмищевской казенной деревне такие девки -- чудо! На поседки к ним съездим!
молоденькая, рисовались украшающие ее фижмы, парик и красные каблуки.