12. Молодость не всегда бывает удобна!
Собираясь в комиссию, герой мой несколько раз примерялся перед зеркалом, какое ему сделать серьезное лицо. Он снял с руки золотое кольцо и оставил одно только чугунное, подаренное ему еще в пансионе Сонею; жилет надел черный, наглухо застегнутый. Все это он делал с тем, чтобы больше придать себе монашеский вид. Несмотря на эти несколько внешние приемы, Бакланов шел на поприще судьи с сердцем чистым и с самым твердым намерением действовать по самой крайней справедливости.
Дело, чтобы не было по нем большой огласки, производилось на дому у презуса.
Когда Бакланов вошел, члены комиссии, сидевшие за столом, на котором стояло зерцало, пили чай и курили. При этом, или даже вообще, когда кто-нибудь из членов начинал курить, презус обыкновенно незаметно мигал поручику Козлову, который сейчас же вставал, вынимал из зерцала орла и клал его на шкап, а потом, когда курение прекращалось, то снова вкладывал его в прежнее место, вероятно, затем, чтобы сия эмблема благосостояния и могущества Российской империи не видела их маленькой человеческой слабости.
Аудитор, при входе Бакланова, допрашивал уже главную преступницу, девку дет двадцати семи, с неумным, истощенным и распутным лицом, в платчишке на голове и в оборванном капотишке, с кандалами на руках и ногах. На все вопросы, прежде чем отвечать, она моргала носом и обтирала его потом, звеня цепями. У печки, в комнате тоже стоял арестант, с более умным и зверским лицом, и тоже в наручнях.
Все это неприятно и тяжело поразило Бакланова. Он сел. Ему подали чай; он отказался.
-- Ну, так как же? Накануне Вздвиженья?.. -- говорил хладнокровно аудитор, смотря одним глазом в такан чаю, из которого по временам прихлебывал, а другим -- в лежавшие перед ним допросы.
-- Да-с! -- отвечала девка, моргнув носом.
-- Ты сама-то что же делала?
-- Я, батюшка, на ножках только у него посидела.
-- Кто же за голову-то его держал? -- продолжал аудитор.
-- Николай-с! -- отвечала девка, показав головой на мужчину-арестанта.
Тот при этом сделал что-то вроде гримасы, и трудно было сказать, что она означала, -- усмешку ли, или так его только подернуло.
-- Он за волоски, чу! говорит, его держал, -- прибавила девка.
-- Что ж ты слышала при этом: оборонялся ли тот, бранился ли? Может быть, не давался?
-- Нет-с, всхлипнул только раза два этак горлышком, -- отвечала девка.
У Бакланова начинали волосы становиться дыбом.
-- Что это такое она рассказывает? -- спросил он презуса, который с грустным видом прислушивался к ответам арестантки и на вопрос Бакланова даже не ответил.
-- Чем же, каким орудием была нанесена ему смерть? -- продолжал между тем спрашивать аудитор.
-- Да я и не знаю, -- отвечала девка, в самом деле, кажется, не знавшая.
-- Чем? -- обратился аудитор к мужчине.
-- Бритвой-с, -- отвечал тот и опустил глаза в землю.
-- Но что же за причина, заставившая их убить? -- вмешался опять Бакланов и потом, не дав ответить себе чиновнику, производившему следствие, он вдруг обратился к подсудимой: -- Но что за причина, любезная, побудила тебя это сделать?
-- Господин, судырь, один научил нас и две тысячи рублев денег дал нам за то.
-- Где же и какой это господин? -- заговорил торопливо Бакланов. -- Он содержится, вероятно, в остроге тоже?
-- Врет все! отводы одни! -- произнес с печальной усмешкой презус.
-- Стало быть, они не за жестокое обращение, как сказано в предписании, убили господина, а их кто-то подучил к тому? -- не отставал Бакланов.
-- Так и есть, как сказано в предписании-с!.. Видят, что пишут... из всего дела соображают, -- объяснил было ему провиантский чиновник.
-- Но как же? Нет, позвольте, господа! -- восклицал Бакланов, начиная уж горячиться. -- Вы за жестокое обращение убили барина, или вас научили? -- обратился он к арестанту-мужчине.
-- Было того и другого, -- отвечал тот, переступив с ноги на ногу. -- Известно, если бы господин был подходящий, не сделали бы того.
Аудитор однако снова приступил к допросам.
-- Совершив преступление, что вы сделали?
-- На пароход пошли, -- отвечала девка.
-- Тут, значит, вас и взяли?
-- Да-с. Билеты нам тот же господин еще накануне принес. Мы пошли, да хожалый нас и встретил... Он, как приходит в квартал, там и говорят: "Коклевского убили". А он говорит: "Я лакея, говорит, его видел, на пароход идет!"
-- Знаем это, знаем!.. -- перебил ее аудитор.
-- Но где же этот господин, который их научил? Вот кого надо отыскать! -- повторил Бакланов, продолжая двигаться на стуле. -- Ты тоже не знаешь? -- обратился он к мужчине-арестанту.
-- Не знаю, ваше благородие, как есть пред Богом, -- отвечал тот, пожав плечами.
-- Недели две, ваше благородие, он к нам ходил, все уговаривал. Здесь тоже народу много-с, город проезжий... Кто его знает, кто такой?.. -- "Вот, говорит, вам две тысячи целковых, поедете на Кавказ, паспортов там не спрашивают".
-- Все вздор... Из злости на барина только и сделали, из дела-то это видно! -- подтвердил опять провиантский чиновник.
-- Это что ж? Не запираемся в том, ваше благородие, -- отвечал арестант: -- господин был, не тем будь помянут, воды другой раз подашь, не утрафишь: холодна, либо тепла; дуют-дуют, ажно кости все трещат, помилуйте-с! -- прибавил арестант, обращаясь более к Бакланову и даже с небольшим признаком слез на глазах.
Но тому больше было жаль девку; видимо, что она была только дура набитая.
-- Из-по любви ко мне, -- отвечал тот.
-- А у тебя связь с ней, а?
-- Да-с.
-- Была? -- спросил он самое девку.
Бакланов с большим еще участием взглянул на них.
"О, любовь! кого ты ни связуешь?" -- подумал он глядя на эти два некрасивые существа.
Презус между тем посмотрел на часы и объявил, что заседание кончилось.
"вероятно, что этот господин, их научивший, и их барин были оба мерзавцы, -- а наказание терпят только эти два полуидиота; непременно надобно бы их участь облегчить, а того злодея поймать".