20. День и ночь
Бакланов, очень уж хорошо понимая, что Евпраксия откроет свое сердце и любовь свою только супругу, решился жениться на ней; но присвататься еще побаивался и проводил у Сабакеевых тихо-приятные дни.
Раз все собрались прокатиться на недальний островок, верстах в десяти от города и начинающий в последнее время застраиваться красивыми дачками. Каждый день туда ходил по нескольку раз пароход.
Вся молодежь была в восторге от этого намерения: Евпраксия, по ее словам, ужасно любила воду.
Казимира надеялась, среди встречающихся красот природы, скорее вызвать Бакланова на более задушевный разговор. Она каждую минуту ожидала от него слышать объяснения в любви требования жертв от нее.
Во время сборов Бакланов невольно полюбовался на Евпраксию, как она плотно заязала ленты своей круглой соломенной шляпы, как аккуратно завернула взятый на всякий случай плед, как наконец приподняла у лифа платье, чтобы смелей ходить по траве на острову.
-- Вы, должно быть, отличная менжерка, -- сказал он ей.
-- А что же? -- спросила она.
-- У вас все кипит в руках! -- отвечал Бакланов.
Евпраксия улыбнулась.
-- Да, я все сама умею делать, -- сказала она.
Входя на пароход, чтобы взять билеты, Бакланов вдруг услышал полутихое и полуробкое восклицание:
-- Здравствуйте, Александр Николаич!
Он вздрогнул. Это говорила Софи Ленева, сидевшая уже на пароходе.
-- Ах, bonjour! -- отвечал он скороговоркой и пожал ей руку.
Софи тоже была сконфужена, но наружность ее и туалет были величественны.
Бакланов поспешил подать руку старухе Сабакеевой и перевел ее с пристани на пароход, подал также руку Евпраксии, но та только на миг прикоснулась к ней и сама проворно взбежала. Он провел даже Казимиру, которая, войдя на пароход, не опускала его руки и крепко-крепко опиралась на нее.
Софи встала и, рассеянно походя, отошла и села подальше на корме. Капитан парохода, услышав, что генеральша Сабакеева едет с семейством, велел сейчас же очистить им место на палубе и вынести на скамейки подушки.
Уселись.
-- С какою это вы дамой здоровались? -- спросила Казимира Бакланова.
-- С Леневой! -- отвечал он.
-- А! -- произнесал Сабакеева протяжно: -- а вы как это знаете, ее, молодой человек, а? -- прибавила она шутливо-укоризненным тоном.
Бакланов сконфузился.
-- Она моя землячка! -- сказал он.
-- Какая молоденькая, хорошенькая! Ах, бедная, бедная! -- говорила старушка, качая головой. -- Подите-ка, познакомьте меня с ней! -- прибавила она скороговоркой Бакланову.
-- Но, Анна Петровна, ловко ли это будет? -- остановила было ее Казимира.
-- Э, ко мне ничего не пристанет!.. Поэтому и я хочу приласкать ее, что все уж на нее.
-- Но ваша дочь, Анна Петровна...
Сабакеева всегда и во всем имела привычку итти против общего мнения, особенно губернского.
Бакланову было не совсем приятно исполнять это поручение, но делать нечего; он подошел к Софи.
-- Madame Сабакеева желает с вами познакомиться, -- сказал он, не назвав ее никаким именем.
-- Ах, очень рада! -- отвечала Софи, действительно обрадовавшаяся.
-- Madame Сабакеева!.. Mademoiselle Eupraxie!.. Madame Ковальская!.. -- говорил Бакланов, показывая ей на свое общество.
-- Madame Ленева! -- представил он ее.
-- Здравствуйте! -- сказала ей старуха приветливо.
Софи села около нее.
Евпраксия с каким-то, больше детским, вниманием глядела на нее. Софи тоже на нее смотрела. Красота одной была еще девственна, чистая, а другой жгучая, охватывающая. Евпраксия была мила дома, а Софи заметили бы в толпе, среди тысячи других женщин.
Бакланов сидел, склонив в упоении голову.
Три женщины тут были, и для всех он имел значение. Такою широкою и со всех сторон охватывающею волной жизнь подплывает только в двадцать семь лет.
-- Вы едете прокатиться? -- спрашивала Сабакеева Софи.
-- Нет, я тут на даче живу. Я последнее время была больна, и мне велели больше быть в деревне, -- отвечала Софи.
При звуке этого голоса, при этих словах, Бакланов готов был простить ей все; но очарование тотчас же было разбито: из буфета выходила черная фигура Эммануила Захаровича. Бакланов и Казимира первые переглянулись между собой.
Он, с огромною корзинкой конфет, кого-то искал и потом, увидя Софи и других сидевших с ней дам, подошел и стал их потчевать.
Софи взяла, не глядя; прочие тоже так, но он вдруг вздумал и рассесться тут.
-- Ну, он-то мне уж гадок! -- проговорила почти вслух Сабакеева.
-- Вам бы уехать куда-нибудь отсюда: здесь воздух нехорош, а люди так и совсем дрянные, -- говорила она резко Софи.
-- Но куда же? -- возражала та, почти беспрерывно меняясь в лице.
Видимо, что внутри нее происходили мучительные волнения, тогда как Евпраксия с ангельским почти спокойствием разговаривала с Баклановым.
Пароход между тем, выйдя из пристани, шел мимо красивых обрывистых берегов. На небе массы облаков, после знойного дня, как бы дымились; воздух блестел беспрерывною сетью испарений; в пароходных колесах вода рассыпалась серебряной пылью.
Все невольно встали полюбоваться этой картиной. Бакланов при этом заметил, что на глазах Софи заискрились чуть-чуть заметные слезинки; а Евпраксия, напротив, смотрела серьезно и только как бы удивлялась в этих красотах природы величию Бога.
Казимира старалась стать поближе к Бакланову и даже опереться на него.
-- Задний ход! -- раздался голос капитана.
Все засуетились и пошли.
-- Вы ко мне, конечно, не зайдете? -- сказала Софи, уходя, Бакланову.
Толпа их разделила.