23. Не много слов, но много дела
В семействе Сабакеевых все происходило как-то необыкновенно просто.
Казимира сделала Евпраксии решительное предложение от Бакланова. Евпраксия поутру сказала о том матери. Несмотря на это, в доме не было ни шушуканья ни таинственных лиц. Старуха так же, как и каждодневно, сходила к обедне; дочь так же, как и прежде, взяла уроки на фортепиано.
Казимира начала уже замирать от радости, что авось они не примут предложения Бакланова; но вечером однако она нечаянно подслушала разговор между матерью и дочерью.
-- Он очень, кажется, честный человек! -- говорила Евпраксия.
-- Да, -- подтвердила мать; потом, помолчав, прибавила: -- Все вл власти Божией!
Разговор на некоторе время пресекся.
-- И он наконец здесь лучше всех, кого я знаю, -- прибавила дочь.
-- Да, -- подтвердила и мать опять.
Разговор снова прервался.
-- Тебе отдам этот дом, а сама перетащусь опять в Москву, -- заговорила снова старуха.
-- Зачем же!.. Это будет очень скучно мне, -- возразила дочь, но совершенно как бы слегка.
-- Нет! нет! -- перебила ее старуха. -- Матери в браке только помеха: ничего от нас добра не бывает.
-- Не знаю, я этого еще не испытала, -- сказала дочь с улыбкой.
-- Потому-то и говоришь, что не знаешь, -- подтвердила мать.
И снова молчание.
-- Вы мне здешнее имение отдадите? -- спросила дочь, совершенно не женируясь.
-- Да, тебе здешнее, а московское Валерьяну, -- отвечала Старуха, тоже, по-видимому, не удивленная нисколько этим вопросом.
Валерьян был младший ее сын и учился в Москве.
На этом разговор совершенно прекратился.
Старуха села за гран-пасьянс, а Евпраксия пошла заниматься музыкой. Недаром, видно, ее в городе называли ледешком, а мать -- философкою.
Казимира, что бы ни чувствовало собственное сердце ее, написала обо всем этом разговоре Бакланову.
Он не замедлил сию же минуту приехать.
Бакланов сел против нее.
Но как тут с этою спокойною физиономией было заговорить?
-- Погадайте-ка на мои мысли! -- сказал он наконец.
-- Мне бы самой надо ваши мысли отгадать, -- отвечала старушка полушутя.
-- О, они совершенно чисты и открыты перед вами! -- воскликнул Бакланов.
-- Ну, то-то же, смотрите! -- сказала она и погрозила ему пальцем.
-- Так как же, Анна Петровна, да или нет? -- спросил уж Бакланов.
-- Чтой-то, да поди -- у ней спрашивай; я уж за тебя не пойду, -- сказала Сабакеева.
-- Значит, можно? -- волкликнул Бакланов и пошел в ту комнату, где Евпраксия сидела за работой. Напротив ее помещалась Казимира, почти нечесаная и вряд ли в застегнутом платье. Она целый день жаловалась то на занятия, то на нездоровье.
Бакланов подмигнул ей. Она, потупив голову и с грустною усмешкой, вышла.
У Александра губы и щеки дрожали.
-- Евпраксия Арсентьевна, -- начал он: -- я имел честь делать вам предложение. Скажите вы мне прямо и откровенно, как пряма и откровенна ваша прекрасная натура, нравлюсь ли я вам, и согласны ли вы отдать мне вашу руку и сердце?
Евпраксия несколько времени смотрела ему прямо в лицо.
-- А вы будете любить меня? -- спросила она и как бы нарочно поспешила улыбнуться, чтобы смягчить свой недоверчивый вопрос.
-- Я буду любить вас всю жизнь, если бы вы даже не любили и разлюбили меня, -- проговорил Бакланов с чувством.
-- Ну, я-то уж не разлюблю, кого полюблю, -- сказала Евпраксия и слегка покраснела.
-- О, и я! Ручку вашу! Да?
-- Ну, смотрите же, не обманите меня! -- сказала Евпраксия, подавая ему руку. -- Я в вас с первого же раза почувствовала какую-то веру.
-- Веру?
-- Да! Подите к maman, я должна одеваться!
В тот же день была "пятница", и часов в девять начали съезжаться гости.
Бакланов съездил домой и надел фрак.