5. Воркованье голубков
Вечера на юге наступают ранее и быстрее.
Софи сидела с Баклановым в кабинете ее покойного мужа, после смерти которого она сейчас велела вынести все хоть сколько-нибудь напоминающие его вещи и оставила один портрет его, и то потому, что он был превосходно написан и вставлен в щегольскую золотую раму. На изображении этом покойный Ленев был представлен в совершенно ему несвойственной величественной позе и как бы с презрением смотревшим на оставленный им теперь мир.
Большое створчатое окно, выходившее в сад, было растворено.
Молодые люди сидели -- один по одну его сторону, а другая по другую.
С густых и далеко разросшихся деревьев опахивало вечерней свежестью.
-- "Ночь лимоном и лавром пахнет!" -- продекламировал Бакланов, навевая на себя рукою в самом деле благоухающий воздух.
-- А ты все так же любишь стихи? -- спросила Софи, лаская его по плечу.
-- Ужасно!.. А тут, пожалуй, и сам поэтом сделаешься... Посмотри в эту сторону! -- воскликнул он, показывая ей на запад, где, в самом деле, облака натворили Бог знает каких чудес: то понаделали они из себя как бы людей-великанов в шлемах, с щитами, то колесницы, то зверей с открытыми пастями, и все это было с позлащенными краями.
-- А здесь еще! -- обернула его Софи в другую сторону.
Там, неведомо от чего, шла целая полоса света, и вообще в небе был тот общий беспорядок, когда догорающий день борется с напирающими на него со всех сторон тучами. Вдли уже погремливало.
-- Ты любишь гром? -- спросила Софи.
-- Люблю... В гром любить сильней можно.
-- Отчего?
-- Оттого, что сама любовь есть не что иное, как электричество.
-- Вот как! -- сказала Софи и выставилась в окно подальше, чтобы посмотреть, где именно гремит. При этом грудь ее очутилась на руке Бакланова.
-- А у тебя сердчишко порядочно бьется! -- сказал он, дотрагиваясь до того места, где должно было быть у нее сердце.
-- Еще бы! -- отвечала Софи, отодвигая его руку и вообще садясь попрямей. -- А помнишь ли, ты меня все Тамарой назывл? -- прибавила она после нескольких минут молчания.
-- Да, "Прекрасна, как ангел небесный, как демон коварна и зла!" -- воскликнул Бакланов.
-- А может быть, я и в самом деле такая, -- подхватила Софи лукаво.
-- Ничего! Я готов хть сейчас же купить ценою жизни ночь твою... Вот пусть в это же окно и вышвырнут.
Софи отрицательно покачала головой.
-- А я хочу.
-- Ни! -- возразила Софи по-малороссийски.
Бакланов схватил себя за голову.
-- Ну что: ни! -- возразил он. -- Неужели же тебе нужно это венчание, чтобы там пели, венцы надевали. Бог и здесь нас благословит.
-- Это не Бог, а лукавый бесенок! -- говорила Софи: -- я хочу за тебя выйти чистою и непорочною, как девушка. Ведь я почти что девушка!
-- Не нужно мне этого, не надо! -- воскликнул Бакланов и, вскочив, схватил Софи в объятия, и в то время, как она слабо сопротивлялась, он целовал ее в лицо, в шею.
-- Постой, погоди! Два слова! -- проговорила наконец она.
Александр несколько поотпустил ее.
Софи сейчас же дернула за сонетку, и сейчас же затем вошла в комнату Иродиада.
-- Дай мне капель, -- сказала Софи.
-- Каких-с? -- спросила та в удивлении.
Сметливая горничная поняла наконец, что госпожа приказала ей, чтобы что-нибудь приказать; а потому, налив в рюмку простой воды, принесла ее вместе с свечой.
-- Вам минут через десять прикажете подавать-с? -- спросила она с улыбкой.
-- Нет, через пять, -- отвечала Софи.
Иородиада ушла.
Бакланов стоял взволнованный, сконфуженный и растерянный.
Софи подошла к нему.
-- Смотрите, вон он сойдет и убьет вас! -- сказала она, показывая на мужа.
Бакланов не мог удержаться и взглянуть на нее. О, как она была прелестна.
На дворе была настоящая уж буря: гремел гром, и шел проливной дождь.