7. Неблагодарные дети
Бакланов приехал на обед прямо из присутствия. Тот же швейцар с булавой и только в совершенно новом ливрейном фраке, и даже в шелковых чулках и с более обыкновенного важною физиономией, распахнул перед ним дверь.
-- Вы к Эммануилу Захарычу или к Иосифу Яковличу? -- спросил он его.
Бакланов решительно не знал, что ему отвечать.
-- Я к откупщику, -- отвечал он.
-- Да вы обедать, что ли, приехали? -- продолжал его допрашивать швейцар.
Бакланов совершенно сконфузился.
-- Да, -- отвечал он.
-- Ступайте наверх-с. Там барчики есть, -- сказал швейцар, указав головой на великолепнейшую лестницу, уставленную мраморными статуями и цветами. -- Ваша фамилия-с? -- добавил он, как бы вспомнив, что ему собсивенно надо было делать.
-- Бакланов.
-- Бакланов! -- крикнул швейцар, ударив в звонок.
-- Бакланов! Бакланов! -- раздалось два-три голоса.
Подобного соединения барства и хамства Бакланов никогда еще в жизнь свою не видывал. Он пошел.
Он роскошь попирал ногами, опирался рукой на роскошь, роскошь падала на него со стен, с потолков, и наконец торчала в виде по крайней мере целого десятка лакеев, стоявших в первой же приемной комнате.
-- Пожалуйте-с! -- проговорили они почти все в один голос, показывая ему руками на видневшуюся вдали залу и на раскинутый по ней длинный обеденный стол.
Бакланов вошел, и первое, что кинулось ему в глаза, был как-то странно расписанный потолок. По некотором рассмотрении оказалось, что эта ода Державина была изображена в лицах: "Богатая Сибирь, наклоншись над столами, рассыпала по ним и злато и серебро; венчанна класами хлеб Волга подавала; с плодами сладкими принес кошницу Тавр". Видимо, что хозяин в этом случе хотел выразить, что он патриот и свой обеденный крам не нашел ничем лучшим украсить, как рисунками из великого поэта. Впрочем, Эммануил Захарович и вообще старался показать, что он русский; за исключением несколько иноземного начала в имени, он и фамилию имел совершенно народную: Галкин. Некоторые смеялись, что будто бы это прозвище он получил в молодости оттого, что в Вильне, для забавы гусарских офицеров, в их присутствии, за 50 рублей сер. съел, не поморщась, мертвую и сырую галку, -- и эта скудная лепта послужила потом основанием его теперешнего миллионного богатства.
На другой стороне стола Бакланов увидел двух молодых людей в гимназических сюртуках: один очень стройненький и прямой, а другой ужасно хромой, так что, когда шел, так весь опускался на одну из ног. Тип Израиля ярко просвечивал в обоих мальчиках. Увидев входящего гостя, они сейчас же подошли к нему.
-- Папенька сейчас будет, -- сказал развязно и даже несколько небрежно старший из них и прямой на ногах.
-- Я не знал здешних обычаев и приехал, кажется, рано, -- сказал Бакланов.
-- Ничего-с! -- ободрил его старший Галкин. -- Вы из училища правоведения, вероятно? -- прибавил он.
-- Нет, я из университета.
-- Да.
-- Мы и сами, я думаю, поступим в университет. Здесь вот и училище есть, да профессора все скоты такие.
-- Отчего же? -- спросил Бакланов.
-- Это уж их спросить надо! -- отвечал насмешливо старший Галкин.
-- Ужасные скоты-с! -- подтвердил за братом хромоногий, совершенно опрокидываясь на свою сведенную ногу.
Бакланов стал было осматривать комнату и видневшуюся из нее окрестность. Молодые люди не оставляли его и шли за ним.
-- Дом очень дорого стоит, -- начал опять старший: -- но ужасно как глупо сделан: вот, посмотрите, -- продолжал он, приотворяя дверь и показывая комнату, сделанную под арабский стиль, с куполом, с диванами и, вероятно, назначенную для курения. -- Ведь -- пряник!.. -- продолжал юный Галкин: -- все это сусальное золото! Посмотрите! -- И в самом деле пальцем стер позолоту. -- Уж если золото, так оно может быть терпимо только настоящее.
-- У папеньки никакого нет вкуса! -- подтвердил хромоногий, едва успевая ковылять за идущими братом и Баклановым в следующие комнаты.
-- Эта комната помпейская, -- продолжал старший Галкин: -- тут один наш знакомый Зальцман приезжал, он учился в германском университете и просто разругал папа. Помпея хороша, когда она настоящая, а то Помпея из папье-маше! Это все папье-маше!.. -- говорил он, ударяя пальцем по вазе, с виду как этрусской.
Бакланова начали наконец занимать эти молодые люди.
-- Это тоже вздор! -- продолжал Галкин, проводя его по комнате, убранной a la Louis XV. -- Все поддельное; даже здешние столяры все и делали, -- ужасное скотство!
-- Тут всякого жита по лопате! -- заметил Бакланов.
-- Да! -- отвечал с гримасой пренебрежения его юный вожатый. -- Знаете, как всегда у разбогатевшего жида: все чтобы сделать для виду, на показ; а ничего настоящего.
-- Как у мещанина в дворянстве! -- подтвердил меньшой.
"Ну, мальчики же!" -- думал Бакланов.
Из комнаты a la Louis XV они проходили коридором.
-- Папа, верятно, уже дома, -- произнес Галкин. -- Papa, sind Sie zu Hause? -- проговорил он с полужидовским акцентом.
-- Ja! -- отвечал ему голос изнутри.
-- Он сейчас выйдет; пойдемте в приемные комнаты, -- сказали в один голос оба молодые Галкины и провели Бакланова в великолепную гостиную.
-- К папа какая все дрянь ездит, -- начал опять старший: -- разные генералишки, у которых песок сыплется, чиновники, -- разные плуты и взяточники.
-- Благодарю покорно! И я, значит, в том числе, -- сказал Бакланов.
-- это чорт знает что такое!