9. Капля яду, отравившая все
Перед домом Софи стояла карета. В окнах сквозь занавеси был виден свет.
Бакланов, съездив после обеда домой и отдохнув немного поехал к ней.
Ему, на звонок его, отворила Иродиада.
-- Софьи Петровны дома нет-с! -- сказала она.
-- Отчего же огонь? -- спросил Бакланов.
-- Это я сижу-с, -- отвечала Иродиада и, захлопнув у него перед носом дверь, заперла ее.
Бакланову ужасно было это досадно; но делать нечего, он поехал назад.
Проезжая мимо кареты, он, больше из пустого любопытства, спросил кучера:
-- Чья это карета?
-- Коммерции советника Галкина. -- отвечал тот, преважно лежа на козлах.
"Он уж тут!.. у кого это он?.." -- подумал Бакланов, и все это как-то смутно и странно сложилось у него в голове.
Он велел везти себя в клуб и, только подъехав к подъезду, сообразил, что для входа надобно, чтобы кто-нибудь его записал. Он вспомнил о косом господине.
-- Скажите, пожалуйста, здесь такой косой, кривой господин? -- спросил он у входных лакеев.
Один из них только выпучил на него глаза.
-- Это Никтополионов, надо быть! -- отвечал другой, бывший, видно, несколько подогадливее.
-- Здесь, недавно только приехал, -- добавил он.
Бакланов попросил его вызвать, сказав, что его просит господин, с которым он сейчас обедал.
Никтополионов показался на верху лестницы.
-- Записать меня, я думаю надо! -- говорил тот.
-- Запишите! -- крикнул Никтополионов лакею, сидевшему за книгою.
-- Как прикажите-с? -- спросил тот, обращая к нему не совсем смелый взгляд.
-- Ну, пиши хоть: Чорт Иваныч Мордохаев.
Лакей, кажется, так и написал.
-- Простота, видно, у вас... -- говорил Бакланов, входя на лестницу.
-- Э! всякая дрянь ведь тут шляется... стоит церемониться! -- говорил Никтополионов, идя бойко вперед. -- Это все грекондосы, выжига все народ! -- говорил он, показывая на целую кучку по большей части молодых людей, сидевших около столиков и прихлебыввших из рюмочек шербет. -- А это вот чихирники! -- прибавил он, махнув рукой на двух черноватых господ, игравших один против другого, в карты.
-- Какие это чихирники? -- невольно спросил Бакланов.
-- Армяне! -- отвечал преспокойно Никтополионов: -- дуют себе в полтинник бочку чихиря, да и баста... на грош, каналья, ладит пьян и сыт быть... А это вот -- все Эммануилы Захарычи! -- заключил он, направляя взор Бакланова на целую комнату, в которой то тут, то там виднелись библейские физиономии. -- А каков обедец-то был? а? каков? -- воскликнул он вдруг, останавливаясь перед Баклановым, в то время, когда тот садился в бильярдной на диване. -- Каков... ась?.. Вот вам и будьте добродетельны, и будьте! -- говорил Никтополионов с истинной досадой. -- В 35 году он, ракалия, сидел за кормчего в остроге. Я сам ему, своими руками, дал полтинник, когда его вели из острога в уголовную палату, и он взял; а в то время у него, говорят, пятьдесят тысяч в портках было зашито. Вот вам и добродетель... Храните ее на земле!
-- За сегодняшний обед ему можно простить многое, -- сказал Бакланов, чтобы хоть несколько смягчить подобные отзывы.
-- Все уж и прощено ему давно, -- отвечал Никтополионов, махнув рукой. -- Я ведь прямо всем здешним властям говорю: "Ежели бы, говорю, я знал, что такой-то ночью, по такой-то улице, пойдет господин, у которого миллион в кармане, я бы вышел и зарезал его, пятьсот бы тысяч взял себе, а пятьсот вам отдал, вышл бы у вас чище солнца!.." Молчать, посмеиваться только...
-- Вы сейчас можете это сделать, -- начал Бакланов опять, чтоб обратить несколько в шутку этот разговор. -- У Галкина сколько денег? Миллион есть?
-- Десять, говорят, -- отвечал Никтополионов с неудержимою злобой.
-- В таком случае, я вот сейчас около одного дома видел его карету; вы ступайте, подождите: он выйдет, вы и зарежьте его.
-- Где это? На набережной вы видели?
-- Да.
-- А это он, значит, у любовницы своей, -- произнес Никтополионов.
-- У любовницы? -- переспросил Бакланов, соображая, где же эта любовница могла жить в том доме, где жила Софи; он всего был одноэтажный.
-- Да, -- отвечал утвердительно Никтополионов. -- Как ее фамилия-то, проклятой! -- прибавил он, припоминая.
-- Ленева, да! да! так! -- махнул вдруг Никтополионов.
-- Ленева! -- повторил Бакланов: -- не может быть! -- сказал он и захохотал.
-- Отчего же не может быть? Он еще покойного мужа ее опутал. Привез сюда его, взял в маленькую часть, выдавал ему денег больше, чем следовало, брал с него векселя, ну, а пожить-то тоже они любили широко... она вон этта при мне в магазине у Лямиля 500 целковых зараз так и бросила.
-- О, вздор какой!.. Ленева и Эммануил Захарыч!.. ха=ха-ха! -- хохотал Бакланов, между тем как волосы у него становились дыбом от ужаса.
-- Да вы разве знаете ее? -- спросил Никтополионов.
-- Да! я ее знаю, -- отвечал Бакланов с ударением.
-- Ну, так извините: это я говорил не про нее! -- отвечал с нахальным спокойствием Никтополионов и отошел.
Бакланов покачивался всем телом.
-- Никтополионов! -- крикнул он.
Тот подошел.
-- Послушайте! -- начал Бакланов (голос его окончательно ему изменил): -- для меня это важно, -- так, может быть, важно, как вы и не предполагаете. Скажите, правду ли вы говорите, или это так -- одна клевета, для красного словца?
-- Про Леневу-то?
-- Да.
-- Да спросите, весь город вам, всякий мальчишка скажет. Да вот, постойте!.. Эй ты, Михайла! -- крикнул он маркеру: -- любовница у Галкина есть?
-- Есть! -- отвечал тот.
-- Кто?
-- Ленева, кажется, по фамилии-то.
-- Я его не учил! -- сказал Никтополионов и опять отошел.
Бакланов продолжал сидеть, качаясь всем телом. "Софи, верятно, теперь находится в объятиях Галкина". Далее этого представления он не мог выдержать и, взяв шляпу, проворно вышел из клуба.