17. Сорокалетний идеалист и двадцатилетний материалист
Бакланов все больше и больше начинал спорить со своим шурином, и всего чаще они сталкивались на крестьянском деле.
-- Что же вас-то так тут раздражает? -- спрашивал его Сабакеев.
-- А то-с, -- отвечал насмешливо Бакланов: -- я вовсе не с такою великою душой, чтобы мне страдать любовью ко всему человечеству; достаточно будет, если я стану заботиться о самом себе и о семействе, и нисколько не скрываюсь, что Аполлон Бельведерский все-таки дороже мне печного горшка.
-- Печной горшок -- очень полезная вещь! -- сказал Сабакеев и ни слова не прибавил в пользу Аполлона Бельведерского.
-- Ну да, разумеется, -- подхватил Бакланов: -- и клеточка ведь самое важное открытие в мире; смело ставь ее вместо Бога.
-- Клеточка очень важное открытие, -- повторил опять Сабакеев.
-- Да, и Шиллер, и Гете, и Шекспир -- ступайте к чорту! Дрянь они, -- продолжал досадливо Бакланов.
-- Шиллер, Гете и Шекспир делали в свое время хорошо.
-- А теперь на поверхности всего мы с вами, не так ли?
-- Нет, не мы, а идеи.
-- Желательно бы мне знать, какие это именно? -- проговорил Бакланов.
-- Идеи народности, демократизма, идеи материализма, наконец социальые идеи.
-- Все это около 48 года мы знали, переживали, и все это французская революция решила для нас самым наглядным образом.
-- Ну, что французская революция! -- произнес с презрением Сабакеев.
-- А у нас лучше будет, не так ли?
-- Вероятно, -- отвечал Сабакеев.
-- Почва целостнее!.. непосредственнее, чище примем.
-- Конечно!
-- Вы, например, -- продолжал Бакланов снова, обращаясь к шурину: -- вы превосходный человек, но в то же время, извините меня, вы нравственный урод!
-- Почему же? -- спросил Сабакеев.
Евпраксия тоже взглянула на мужа вопросительно.
-- Вы не любили еще женщин до сих пор, -- объяснил Бакланов.
Сабакеев немного покраснел.
-- А мы в ваше время были уже влюблены, как коты... любовниц имели... стихи к ним сочиняли...
-- Оттого хороши и женились! -- заметила Евпраксия.
-- Что ж, я, кажется, сохранил еще до сих пор пыл юности.
-- Уж, конечно, не идеальный! -- ответила Евпраксия.
-- Нет, идеальный! -- возразил Бакланов: -- вот они так действительно материалисты, -- продолжал он, указывая на шурина: -- а мы ведь что?.. Поэтики, идеалисты, мечтатели.
-- Вот уж нет, вот уж неправда! -- даже воскликнула Евпраксия: -- они, а не вы, идеалисты и мечтатели.
-- Ты думаешь? -- спросил ее брат.
-- Да! А Александр чистейший материалист.
-- Почему же ты это так думаешь? -- спросил ее тот.
-- Потому что ты только о своем теле думаешь? -- спросил ее тот.
-- Вот что!.. так объяснить все можно! -- произнес Бакланов, уже начинавший несколько конфузиться: -- ну-с, так как же: угодно вам перемениться именами? -- спросил тот, обращаясь к шурину.
-- Не знаю, что вы такое, а я не идеалист! -- повторил тот настойчиво.
-- Идеалист, идеалист! -- повторила ему еще настойчивее сестра.
-- Но почему же?
-- Браво, -- подхватил Бакланов.