25. Неошибочное предчувствие Евпраксии
После разорения своего Бакланов начал еще более скучать.
Здесь мы должны глубоко запустить зонд в его душу и исследовать в ней самые сокровенные и потайные закоулки.
Состоя при семействе и подчиняясь ему, когда около всего этого группировалось сто тысяч денег и групповое имение, он полагал, что все-таки дело делает и, при подобной обстановке, может жить баричем. Но теперь, когда состояние женино с каждым днем все более и более уменьшалось, значит и этой причины не существовало. О, как ему, сообразив все это, захотелось и дали, и шири, и свободы!.. Мечты, одна другой несбыточнее, проходили беспрестанным калейдоскопом в его уме, а между тем он жил в самом обыденном, пошлом русле провинциальной семейной жизни... Из-за чего же было это бескорыстное и какое-то почти фантастическое убийство своего внутреннего "я"?
В одну из подобных минут, когда он именно таким образом думал сам с собой, ему подали записочку. Он прочитал ее, сконфузился и проворно спрятал ее в карман.
-- Хорошо, -- сказал он торопливо человеку, мотнув ему головой.
Тот вышел.
Евпраксия, обыкновенно никогда не обращавшая внимания, какие и от кого муж получает письма, на этот раз вдруг спросила:
От кого это?
-- Так, от одного знакомого, -- отвечал Бакланов, краснея.
-- Покажи, -- сказала ему Евпраксия, как будто бы и с улыбкой.
-- Нет, не покажу, -- отвечал Бакланов, тоже стараясь улыбаться.
-- Покажи, говорят тебе! -- повторила Евпраксия еще раз и уже настойчиво.
-- Нет! Я ведь писем к вам не читаю.
-- Читай; у меня секретов нет. Ну, покажи же! -- говорила она и при этом даже встала и подошла к мужу.
Тот все еще продолжал улыбаться; но карман, в котором спрятал записку, прижал рукою.
-- Покажи! -- повторила настойчиво Евпраксия.
-- Нет, нет и нет! -- сказал решительно Бакланов.
-- Ну, хорошо же! Я сама буду переписываться! -- сказала Евпраксия, села и заплакала.
-- Это глупо наконец! -- проговорил он.
-- Нет, не глупо! -- возразила ему Евпраксия: -- пустой и дрянной вы человечишка! -- прибавила она потом.
-- Ну, можете браниться, сколько вам угодно, -- отвечал Бакланов и вышел.
-- Что ты рассердилась из-за таких пустяков, -- сказал ей Валерьян Сабакеев, бывший свидетелем всей этой сцены.
-- Нет, не пустяки! -- отвечала она, продолжая рыдать: -- вероятно, от какой-нибудь госпожи своей получил.
-- Ревность, значит, -- заметил ей с улыбкой брат.
-- Вот уж нет!.. Пускай, сколько хочет, имеет их, -- отвечала, впрочем, покраснев, Евпраксия. -- Сам же ведь после будет мучиться и терзаться... мучить и терзать других! -- заключила она и ушла к детям в детскую; но и там продолжала плакать.
Бакланов все это время у себя в кабинете потихоньку одевался, или, лучше сказать, франтился напропалую: он умылся, или, лучше сказать, франтился напропалую: он умылся, надел все с иголочки новое платье, надушился и на цыпочках вышел из дому.
-- Когда меня спросят, скажи, чтоя гулять пошел... Видишь, вон пальто и зонтик взял! -- сказал он провожавшему его человеку, а сам, выйдя на улицу и пройдя несколько приличное расстояние, нанял извозчика и крикнул ему: -- На набережную!
Перед квартирой Софи он соскочил с экипажа и проворно в отворенную почти настежь дверь.
-- Друг мой, -- говорил она, беря его за руку и ведя его в гостиную: -- заступитесь за меня, меня обокрали всю.
-- Как? -- спросил Бакланов.
-- Все брильянты и семьдесят пять тысяч денег.
-- Господи помилуй! -- воскликнул Бакланов: -- но кто же?
-- Должно быть, прежняя моя горничная.
-- В каком виде у вас деньги были?
-- Билет ломбардный.
-- Именной?
-- Не знаю, кажется.
-- Есть у вас, по крайней мере, номера?
-- Да, господин, который привез его мне, нарочно записал в столе у меня, -- отвечала Софи, несколько сконфузившись, и потом отворила туалет, где на стенке одного потайного ящика были чьей-то осторожною рукой написаны номер и число билета.
Бакланов списал все это.
-- Ничего, поправим как-нибудь! -- сказал он и, не объяснив более, уехал.
Софи, оставшись одна, сидела, как безумная.
Часа через три Бакланов возвратился.
-- Я думала, что и ты меня покинешь, -- сказала она ему.
-- Нет! как можно! Я все уже сделал: телеграфировал в петербургский банк и получил ответ, что по билету никому, кроме вас, не выдадут.
-- Но как же я-то получу?
-- Надобно вам самой ехать в Петербург. Поедемте вместе; я тоже на днях еду!
-- Ах, я очень рада! -- воскликнула Софи радостно, но потом несколько покраснела.
-- Только у меня жена ревнива, -- прибавил Бакланов с улыбкою: -- отсюда нам нельзя вместе выехать. У вас есть какой-нибудь дорожный экипаж?
-- Отличная дорожная карета еще после покойного мужа, -- отвечала Софи.
-- И прекрасно! -- произнес Бакланов, потирая руки.
В голове у него строилась тысяча увлекательных планов.
-- Вы поезжайте вперед и подождите меня в первом каком-нибудь городке, я вас нагоню, а потом мы вместе и поедем.
-- Это отлично! -- сказала Софи, смотря с нежностью на него.
Бакланов в эти минуты решительно казался ей ангелом-спасителем.
-- Однако прощайте, мне пора. На меня и то уж супруга сильно сердится! -- сказал он, и хотел было поцеловать у Софи руку, но она поцеловала его в губы.