9. Рассказы Венявиных
Перехожу снова к объективному способу.
Незаконные мои любовники, приехав в провинцию, в свой родной город, и остановясь в грязных номерах лучшей гостиницы, -- Софи в одном номере, а Бакланов в другом, -- осмелились дать о себе знать одному только старинному другу Бакланова -- Венявину. Тот точас же сначала прибежал один, потом побежал за супругой.
Женат он был на доброй Маше, дочери священника. Первый раз он увидел ее у Леневых, приехав к ним визит делать, и сейчас же влюбился в нее. Маша тоже в него влюбилась. Они сочетались и до сих пор столько же раз и с такою же нежностью каждодневно целовались, как и в первый день своего брака. Детей у них было человек десять.
Оба толстенькие, оба коротенькие, расфрантясь сколько возможно, они прибежали к нашим петербургским гостям, сильно взволнованные как приятным этим свиданием, так и вообще разными совершившимися в это время в городе и около происшествиями.
Все поместились в комнате Софи, которая, чувствуя себя не совсем здоровою, сидела печальная и грустная, завернувшись в свою теплую, дорожную шаль.
Венявины беспрестанно говорили один за другим и даже перебивали друг друга.
-- Я не помещик, а чиновник; но это невозможно, невозможно! -- кричал Венявин, топорщась всем телом.
-- Помещицу Коврову, -- подхватила его толстенькая и совершенно с ангельским лицом супруга: -- пошла она с девушкой в баню, трое мужиков подошли к окошку, да и смотрят. Она говорит: "Подите прочь!". Они пошли да колом дверь-то снаружи и приперли. Всю ночь в бане-то и просидела: кричала-кричала, никто в целой деревне не отпер!
-- Да, да! -- подтвердил и муж. -- Она пришла к губернатору жаловаться, а он ей говорит: "Вы отсталая, говорит, женщина, крепостница!.."
-- Да кто он, из моряков, что ли? -- спросил Бакланов.
-- Из моряков.
-- Ну, так вот что мне про него в Петербург рассказывали: у него с корабля упал матрос -- ему бросили там что-то такое, вытащили его, и он сейчас же велел дать ему сто линьков, зачем смел закричать, когда упал в воду; а теперь человеколюбивый эмансипатор.
-- Я тебе говорю, братец! -- восклицал Бакланов.
-- Нашего старика таки-удалили наконец! Нашли несовременным! -- продолжал Бакланов.
-- Но ведь те лучше были, честнее, -- горячился Венявин: -- те откровенно по крайней мере, действовали, а это иезуиты: пошли их царство небесное на земле вводить, или, как Ирод, младенцев резать, они одинаково будут это делать за жалованье.
-- Поля-то, Господи, -- вмешалась опять Маша, не менее мужа взволнованная: -- поля-то у помещиков, этакие большущие, наполовину стоят незапаханные и незабороненные.
-- Будет голод, непременно, непременно! -- поддерживал Венявин.
-- Этак неприятно и ехать в деревню, -- проговорила наконец Софи, все время молчавшая и даже вряд ли слышавшая, что кругом ее говорили.
-- Ай, да вы и не ездите! Просто страшно! -- подхватила Маша. -- У папеньки столько теперь приезжает помещиков и останавливается: "Не можем, говорят, жить в деревне; очень уж нам грубят и обижают нас!".
-- Скоро по дорогам, пожалуй, будут грабить! -- прибавил, разведя руками, Венявин.
-- Да чтой-то, Николай Гаврилыч, как это ты так говоришь: будут! -- прикрикнула на него Маша: -- и грабят уж! Вот к папеньке мужик за навозом ездит, так ехал пьяный в воскресенье из города -- ограбили!
-- А мы сегодня ночью думали было выехать! -- проговорила опять Софи.
-- Ай, нет, душечка Софья Петровна, ангел мой! Не ездите! -- воскликнула Маша.
-- Нет, нет! -- подтвердил и Венявин.
Эти два кроткие существа насказали потом еще таких страхов и ужасов, что даже сами испугались и побоялись итти пешком домой, а попросили послать человека, нанять им извозчика.
как и законная.