1. Изучение исскуств
В Петербурге судьба сжалилась над моим героем: он отыскал Софи, помирился с ней, и они вместе отправились за границу.
В одно светлое блистающее утро, оба они, счастливые и довольные, выходили из гостиницы Гота в Дрездене.
Рядом с ними шел немец, чичероне.
-- Мы куда это? -- спросила его Софи.
-- О, madame, в Grunes Gewolbe, -- отвечал тот.
-- Это где сокровища хранятся, -- пояснил ей Бакланов, внимательно заглянув в красную книжку Бедекера.
Немец многозначительно кивнул ему, в знак согласия, головой.
Войдя во двор королевского замка, он таинственно посадил их в каких-то сенях. Тут уже сидели полная дама с двумя девицами и толстый господин, должно быть, русский купец с бородой, в пальто, непривычно на нем сидевшем, и мрачно склонивший голову. Полная дама бранилась с дочрьми.
-- Ты глупа, что не надела коричневой шляпки! -- говорила она.
-- И не надену! -- отвечала дочь.
-- И я не надену! -- подхватила и другая.
-- Дуры! -- сказала им на это мать.
Все это, разумеется, было говорено по-немецки и самым скромным образом.
-- Сейчас, как выйдут, так и мы войдем! -- сказал таинственно и лукаво немец.
Купец при этом приподнял на него лицо и почесал у себя за ухом.
Наконец двери отворились, и из них стала выходить толпа.
Немец, почти с азартом, схватил Бакланова и Софи за руку и втолкнул их в дверь, а потом сделал им, в знак поздравления, ручкой.
Тем их уже встретил сам господин профессор, с почтенною физиономией, в очках и ермолке. Купец и дама с дочерью тоже вошли вслед за ними.
Профессор ввел их в первую, с статуэтками, комнату и, закрыв как бы от удовольствия глаза, начал им рассказывать.
-- У нас это в каждом магазине есть, -- сказала Софи.
-- Да, -- отвечал Бакланов, -- но это древность!
В одной из следующих комнат, с шпагами и орденами, Софи уже села.
Но зато внимательно и как-то злобно рассматривал все купец.
В следующих затем комнатах и Бакланов зевнул, и больше уж стал обращать внимание на изображения королей саксонских, смутно соображая, как это они их этаких диких рыцарей делались все больше и больше образованными принцами.
С купца пот градом катился; но он, как человек привычный ко всякому черному делу, продолжал смотреть и слушать.
-- Ух! -- сказал наконец Бакланов, когда их выпустили из "Грюнес Гевельбе".
-- Голова заболела, -- подтвердила и Софи.
С одной только дамой немецкою ничего не случилось, может быть, потому, что она прошла, решительно ни на что не смотря.
-- Угодно в галлерею? -- произнес было провожатый Бакланову и Софи.
Те переглянулись между собой.
-- Нет, мы бы поесть хотели, -- сказали они.
-- О, да! -- произнес немец и вежливо повел их из дворца.
Выйдя на площадь, он приостановился и принял несколько театральную позу.
-- Мост! -- начал он, показывая в смом деле на мост: -- был разрушен французами... император русский восстановил его... Приятно вам это слышать?
-- Да, -- отвечал Бакланов.
-- Терраса! -- продолжал провожатый докторальным тоном, ведя наших путников на известную Брюлевскую террасу.
-- Здесь очень мило! -- сказал Бакланов.
Внизу, перед самыми почти их глазами, не очень шумно, да и не совсем мертво, катилась Эльба. По ней приплывали и отплывали веселые на вид и с веселым народом пароходы. Впереди, на другом берегу, раскидывался старый город, весь перемешанный с зеленью.
Софи села и спросила себе кофе.
Бакланов сел около нее.
Проводник с серьезным видом начал толковать им:
-- Все это министр и любимец Августа, курфюрста саксонского, Брюль сделал!.. Это его место и дворец.
-- Брюль? -- переспросил Бакланов.
-- Да, -- отвечал немец: -- но слава наша на земле -- дым: он умер, и потомок его таким же ремеслом занимается, как и я...
Подкрепившись кофеем и освежившись воздухом, путники наши объявили о своем желании итти в картинную галлерею.
Немец гордо пошел вперед.
Бакланов повел Софи под руку. За границей они новою какою-то любовью стали жить, точно снова ее начинали.
-- Да, -- отвечала она.
-- Софи, смотри: это Гвидо Рено настоящий! -- начал он восклицать с первого же шагу.
Купец тут же похаживал своею здоровою походкой и на все, не столько со вниманием, сколько со злобою посматривал.
-- Каков Караччи-то, каков? -- кричал на всю залу Бакланов. -- Отойди вот туда, сядь вот тут! -- говорил он, отводя и сажая Софи на диванчик: -- смотри, видишь эту перспективу капеллы и спину этой молящейся женщины?
-- Вижу, -- говорила Софи.
Румянец снова начинал пропадать у нее на щечках, и появлялась бледность утомления.
-- Пойдем, я хочу поскорее Мадонну видеть! -- сказала она.
-- Ах, душа моя, нет! -- сказал было сначала Бакланов, но, впрочем, пошел.
-- Это вот Рембрандт, это Джулио Романо, это Клод Лоррен; наперед вижу и знаю, не подходя.
Софи заглянула на надпись.
-- Нет, это Тициан подписано! -- сказала она.
-- Да, ну, они схожи в манере, -- произнес Бакланов, и они вошли к Мадонне.
В первое мгновение Софи и Бакланов взглянули на картину, а потом друг на друга.
-- А! -- произнес он, увлекая и сажая Софи на диван. -- А! -- повторил он. -- Тебя что больше всего поразило?.. -- прибавил он почти шопотом.
-- Младенец, я уж и не знаю, что это такое! -- отвечала Софи.
-- А, младенец! -- повторил Бакланов по-прежнему тихо: -- да ты видишь ли, что это будущий аскет, реформатор?
-- Божеский какой-то огонь в глазах.
-- А ты видишь эти волоски сбившиеся... это они ведь на облаках плывут... это ветер их немножко раздул, -- продолжал Бакланов.
-- А вот она-то хороша!
-- Она плывет... идет... она мать... она уничтожена, чувствует Бога на руках...
Софи продолжала смотреть.
-- Это ведь не картина!.. Это разверзлись небеса, и оттуда видение!.. -- толковал ей Бакланов.
-- Да, -- подтверждала Софи.
Ей почему-то в эти минуты вдруг припомнилась вся ее физнь, и ей сделалось как-то неловко.
-- Пойдем! -- отвечал он ей, и оба, молча и под влиянием каких-то особенных мыслей, вышли.