В полицейском отделении Palais de Justice происходил суд над пятьюдесятью человеками, которые хотели произвести демонстрацию при представлении пьесы адъютанта наполеоновского.
Бакланов, значительно успокоившийся после отправки письма к жене, тут же сидел около стенографов.
Он в первый еще раз был в открытом суде и видел политических преступников.
Судьи и адвокаты в мантиях и шапочках тоже сильно его занимали.
Императорский прокурор, с испитым лицом, показался ему противен.
Два главных агитатора: бывший аптекарь, почти уже старик, с большою седою бородой, и другой -- молодой человек, черноволосый, сидели отдельно. Их выразительные и характерные физиономии чрезвычайно понравились Бакланову.
Прочие преступники помещались все на амфитеатре против судей; почти около каждого из них сидел солдат.
Бакланов все высматривал присяжных.
-- Скажите, где же присяжные? -- обратился он к одному молодому адвокату.
-- О, здесь нет присяжных! -- отвечал тот с некоторым удивлением: -- это суд полицейский.
-- Но преступление ведь, кажется, очень важное.
-- Нет, что ж: нарушение правил благочиния, уличный скандал.
-- Однако я сам читал их прокламацию и воззвания не к уличному скандалу.
-- Да, -- отвечал с улыбкою адвокат: -- но император не желает придавать этому никакого особенного значения.
-- Однако, может быть, этих людей сошлют на галеры? -- прибавил Бакланов.
-- Вероятно, -- подтвердил адвокат.
Бакланов исполнялся удивления и негодования и, придя домой, сейчас же начал писать статью: "Об открытом суде вообще, и каков он во Франции". Весь запас старых университетских сведений, все, что прочтено потом в журналах, все это было воскрешено в памяти, статейка вышла весьма, весьма приличная.
-- Вот это жизнь! -- говорил он, проработав с утра до самого обеда.
Раз, идя по бульвару, он увидел Галкина, шедшего с каким-то господином.
Юноша сей, заметив его, сейчас же хотел было дать тягу в сторону, но Бакланов сам подошел к нему.
-- Здравствуйте-с! -- сказал он ему довольно приветливо.
-- Ах, да, здравствуйте! -- отвечал робко и с удовольствием Галкин.
Шедший с ним господин тоже поклонился Бакланову. Тот всмотрелся в него.
-- А, monsieur Басардин! Здравствуйте.
-- Скажите, пожалуйста, -- начал тот: -- вы с сестрою моей сюда приехали?
-- Нет, -- отвечал Бакланов смело, но в сущности весьма сконфуженный. -- Мы были с ней в Бадене, а потом она поехала куда-то в Швейцарию, а я в другое место.
-- Досадно! -- проговорил Виктор, крутя усы.
Когда потом узналось, что Басардину платят из откупа за то, чтоб он молчал, то молодой человек и это в нем уважил, говоря, что с этаких скотов следует брать всякому.
-- Я либеральному человеку, -- пояснил он: -- все прощаю, что б он ни сделал.
Теперь они жили даже вместе и постоянно ходили под руку.
-- А что, господа, не свободны ли вы как-нибудь вечерком? -- заговорил вдруг Бакланов несколько заискивающим голосом.
-- Да мне бы хотелось прочесть вам мою статейку, которую я написал по случаю разных парижских распорядков. Вот и вам, господин Басардин.
-- Я очень рад, я свободен! -- произнес с восторгом Галкин.
Басардин молчаливым поклоном изъявил согласие. Несомненный ли успех его новых произведений, в которых он называл уже прямо по именам тех лиц, о которых писал, или Виктор имел в голове своей какое-нибудь еще новое и более серьезное предприятие, только он заметно важничал и был как-то таинственен.
Чтение условлено было на другой день вечером.
"Что же, -- успокаивал он себя: -- молодой этот человек хоть и недалек, но по стремлениям своим благороден, а Басардин -- сам известный обличительный писатель!. "