4. Рулетка
Баден-Баден был в самом разгаре своего сезона. Опершись на перила мостика, идущего от отеля "Европы", стоял Бакланов в каком-то упоении. Под ним шумел источник. Кругом пели птицы. оздух был как молоком пропитан. Впереди виднелся Conversations-Haus, а за ним высокие горы.
Они часа уже три как приехали, но Софи все еще одевалась. Горничная хлопотливо и беспрестанно входила и выходила от нее то за водой, то гладить платье, воротнички.
-- Что ты так хлопочешь? -- спрашивала ее другая горничная, служащая в нижнем этаже.
-- С одной госпожой!.. Она очень хороша собой, -- отвечала первая горничная и показала своей подруге, вынув из кармана, червонец.
-- Гм, гм! -- произнесла та.
Когда Софи вышла наконец из номера, в шляпке и белом бурнусе, горничная не утерпела и сказала ей:
-- Vous etes bien jolie, madame!
Софи с улыбкой поблагодарила ее наклонением головы.
Стоявший внизу обер-кельнер в белых штанах и белом галстухе, когда проходила она, закусив как-то губы и засунув палец в ключ, стал им колотить себя по ноге.
Софи прямо подошла к Бакланову.
-- Как ты хороша, однако, сегодня! -- невольно проговорил он.
Софи, гордо закинув головку, подала ему руку. Чтобы нарядиться и выйти на водах на гулянье, она как будто была рождена для этого!
Перед Конверсационною залой играла музыка.
Софи и Бакланов сели.
При этом обратила на них внимание даже одна, как впоследствии оказалось, владетельная особа, путешествующая инкогнито, которая несколько времени лорнировала их.
Сидевший рядом с Софи молодой англичанин тоже каждый раз вспыхивал, когда она взглядывала на него.
-- Allons dans la salle, -- сказал наконец Бакланов.
Софи встала.
-- Madame, votre gant, -- сказал англичанин, подавая ей уроненную перчатку.
-- Merci, monsieur, -- сказала она, долго протянув эти слова.
-- Non, monsieur je suis russe, -- отвечала Софи.
Англичанин в почтении склонил перед ней голову.
В первой же великолепной зале, в которую они вошли, раздался радостный голос:
-- Бакланов, Боже мой! Кого я вижу!
Но Бакланов при этом дрогнул и даже побледнел. К ним подходил, с бородой, одетый совершенным франтом и, как видно, чище обыкновенного умывшийся Никтополионов.
Софи невольно отняла руку от Бакланова и даже отошла от него.
-- Скажите, пожалуйста! -- кричал между тем тот, подмигивая своим единственным глазом: -- вы совершенно пропали из К...
-- Я был в Петербурге, в деревне, а теперь за границей, -- отвечал Бакланов, желая поскорее уйти от своего соотечественника.
-- А у нас Бог знает какие слухи про вас! -- воскликнул Никтополионов и потом вдруг обратился к Софи.
-- Il me semble, que j'ai l'honneur de voir madame Leneff?
Софи слегка, но серьезно и ничего не сказав, поклонилась ему.
-- У нас Бог знает что говорят, -- продолжал Никтополионов, снова обращаясь к Бакланову: -- что вы вашу супругу бросили... в разводе с ней...
-- Сплетни в нашем городе не новость, -- отвечал Бакланов.
-- Где рулетка?.. Я рулетку желаю видеть, -- перебила их разговор Софи.
-- Позвольте мне быть вашим кавалером! Я здесь как дома, -- сказал Никтополионов и ловко предложил Софи руку.
Она должна была итти с ним.
-- Вы вместе путешествуете с Баклановым? -- спросил он ее невиннейшим образом.
-- Мы встретились с ним в Дрездене, так же как вот и с вами теперь, -- отвечала Софи небрежно.
-- Да!.. разумеется, -- подхватил Никтополионов: -- как приятны эти встречи!
За границей он был хотя так же ядовит, но по крайней мере гораздо вежливее.
-- Про Бакланова там решительно говорят, что он бросил жену и влюбился в какую-то даму...
Бакланов пошел и стал на другом его конце. Он хотел показать, что вовсе не с Софи приехал.
-- Как же тут играют? -- продолжала та, смотря с вниманием на груды золота и серебра, которые беспрестанно переходили то к банкометам, то к играющим.
-- Очень просто: положите деньги на какое угодно вам место, там уж не обсчитают! -- объяснил ей Никтополионов и бросил сам два талера.
Ему дали четыре. Он положил их в карман.
-- Ах, это весело! -- воскликнула Софи и бросила пять талеров. У нее взяли. Она еще; опять взяли.
Никтополионов попросил одного сидевшего тут господина, чтоб он уступил ей место.
Тот встал.
Софи поместилась к столу.
Она бросила пять червонцев. У нее взяли. Она еще десять. У нее взяли.
-- Приостановитесь немножко!.. Ставьте поменьше! -- научал ее Никтополионов.
Софи поставила червонец. Ей дали три. Она еще три. Ей дали шесть. Потом она опять проиграла.
-- Теперь увеличьте куш! -- шептал ей Никтополионов.
Софи поставила двадцать червонцев.
У нее взяли.
Софи поставила еще пятьдесят.
У нее взяли.
-- Софи, что вы делаете? -- кричал ей Бакланов с другого конца.
Но Софи даже и не отвечала ему. Лицо ее горело...
Она поставила билет в четыреста франков, взяли!
Она высыпала все золото из кошелька, ей дали немного.
Она все это поставила и приложил еще билет в четыреста франков, -- взяли!
-- Как? Все проиграли? -- спросил тот ее с удивлением.
-- Кредитив у меня в Париже! -- отвечала с досадой Софи и потом вдруг обернулась к Бакланову. -- Дайте мне денег! -- сказала она.
Тот, растерявшись и всем этим очень недовольный, вынул портмоне.
-- Давайте все, сколько есть! -- проговорила Софи и потом, повернувшись, сейчас же начала ставить.
В два приема портмоне Бакланова был пуст.
Софи по крайней мере часа три сидела около стола; глаза ее неустанно бегали за золотом: ей очень было жаль тех денег, которые она проиграла, и ужасно хотелось выиграть те, которые она видела перед собой.
На другой день, еще часов в одиннадцать, Никтополионов зашел за ней, увел ее под руку в Salle de Conversation, записывал для нее проигравшие на рулетке номера и учил, на которые ставить.
Бакланова более всего беспокоило то, где Софи брала денег, но обер-кельнер объяснил ему это.
-- Monsieur! -- окликнул он его раз, когда тот проходил мимо его будки. -- Дама эта -- ваша родственница?
-- Да! -- отвечал Бакланов, заранее предчувствуя что-то недоброе.
-- Вам известно, что она заложила у хозяина все свои брильянты за пятнадцать тысяч франков?
Бакланов пожал плечами.
-- Ее дело! -- сказал он с улыбкою.
-- О, здесь это часто бывает! -- произнес обер-кельнер.
Вечером, впрочем, когда Софи, утомленная и усталая, возвратилась в свой номер, Бакланов решился постучаться к ней в комнату. Она отворила ему несовсем поспешно и несовсем с удовольствием.
-- Вы все играете? -- начал он.
-- Да.
-- Выиграли?
-- Проиграла.
-- Зачем вы это, Софи, делаете?
-- Я не на ваши деньги играю, а на свои.
-- Моя вся жизнь была неприличие и безумство, -- отвечала Софи, вынимая из косы гребенку и закладывая волосы за ухо, видимо, приготовляясь спать.
Бакланов принужден был уйти.
Так прошел еще день, два, три... Чтобы спасти себя от невыносимой скуки, Бакланов однажды утром решился съездить, на осле верхом, на одну из соседних гор, на которой, говорили ему, были развалины. Местность, чрез которую он проезжал, была восхитительна, но на душе у него было скверно. При подъеме на самую гору он увидел, что навстречу ему спускается другой господин, который, поровнявшись с Баклановым, сейчас же повернул своего осла рядом с ним.
-- Господин Бакланов! -- проговорил тот.
Бакланов узнал в нем старшего Галкина.
-- Вы тоже оставили Росиию? -- начал молодой человек.
-- Да, -- отвечал Бакаланов, погоняя осла.
-- Это невозможно там оставаться!.. Чорт знает что такое происходит!.. -- продолжал Галкин.
Бакланов молчал.
-- Вы знаете, меня не пускали совсем за границу! -- проговорил он с гордым видом.
"Тебя бы не только надо пускать, а выгнать из каждой страны!" -- подумал Бакланов.
-- Кого еще я здесь встретил? -- заговорил молодой человек уже с хохотом и видя, что прежний разговор не занимает его спутника. -- Madame Леневу!.. Помните, которая жила с отцом... Она вдруг меня спрашивает об нем; видно, опять желает обирать его!..
-- А батюшка ваш здесь? -- спросил Бакланов.
-- Да, но он еще не выезжает... Мы всего здесь три дня... Госпожа эта ужасная мерзавка!.. Она столько у него перебрала.
Бакланов наконец не выдержал.
-- Послушайте, вы еще мальчишка и позволяете себе подобным образом говорить о женщине.
Галкин сконфузился.
-- Женщина женщине рознь!.. -- пробормотал он.
-- Нет, не рознь! -- воскликнул Бакланов: -- она моя родственница, понимаете ли вы это?..
Галкин совсем растерялся.
-- Я не знал этого!.. -- сказал он.
в самом деле, начал толкать Галкинова осла в спину, в зад, чтобы он подошел к обрыву.
-- Перестаньте, Бакланов, перестаньте! -- кричал во все это время молодой еврей.
Бакланов разбил себе ногу, руку, но ничего не сделал с ослом.
-- Эмансипаторы тоже женские! -- заключил он бешеным голосом.
Но Галкин успел уже в это время повернуть осла и уехать под гору.
-- Вы ужаснейший чудак! -- говорил он, обертываясь к Бакланову, которого главным образом в эти минуты взбесило то, что Софи проигрывала и, пожалуй, опять продаст себя Галкину.
Возвратившись с своей прогулки, он решился еще раз, и уже в последний, иметь с ней объяснение.
К удивлению своему, он на этот раз застал ее дома и, грубо отворив дверь, вошел к ней в номер.
Софи, с изнуренным и истощенным лицом, стояла около своего дорожного сундука и укладывала в нем.
Бакланов начал прямо:
-- Вам, вероятно, приятно здесь, но я никак не мог этого сказать про себя, а потому я уезжаю.
-- Я сама уезжаю, -- отвечала она ему спокойно.
-- Куда же это?
-- В Париж.
-- Но ведь мы, кажется, предполагали с вами ехать сначала в Швейцарию, подышать чистым воздухом.
-- Поедемте в Швейцарию, для меня все равно, -- отвечала Софи, садясь уже на стул.
Бакланов опять ожил от радости.
-- У меня только денег нет; я должна спешить, -- прибавила она.
-- Да деньги у меня есть, возьмите на путешествие.
-- Хорошо!..
Через несколько минут Бакланов решился ее спросить о главном:
-- А что, Софи, вы много проиграли?
-- Сорок тысяч! Зачем же вы это делали?
-- Так, от скуки... скучно... -- отвечала Софи.
-- Много ли же теперь у вас осталось от всего капитала?
-- Немного уж! -- отвечала Софи опять с улыбкой и затем, выслав Бакланова от себя, занялась своим туалетом, и к обеду вышла блистающая красотой и нарядом.