5. Восхождение на гору Риги
По Цугскому озеру к Арту шел пароход.
На нем ехали наши путешественники. Тут они уже входили в настоящие швейцарские горы, которые, сдавляя взор то зеленеющими, то обрывистыми и почти голыми скалами, окружали их со всех сторон. Неба чистого, голубого, блистающего полуденным солнцем, был виден только клочок. На нижних склонах гор были рассыпаны деревеньки, а на верхних -- изредка мелькали пастушьи хижины. Все это как будто бы было на театре, а не в жизни и не на земле.
Бакланов беспрестанно повертывался из стороны в сторону.
-- Нет, тут жить нельзя, -- говорил он. -- это слишком все как-то искусственно... Жизнь человеческая должна проходить обыкновеннее.
-- Что в нашей-то обыкновенной жизни! Наскучила уж она! -- возразила Софи.
-- Посмотри, -- прибавил он: -- ты видишь дым около этой горы? Это облака.
-- Это гора Риги! -- объяснил им стоявший около них господин, в плоховатом пальто, но с чрезвычайно добродушною физиономией.
-- Риги... Мы туда и поедем? -- переспросил Бакланов.
-- Туда, на самый верх; его еще не видать в облаках.
-- Софи! Мы будем в этих облаках! -- воскликнул Бакланов.
Но Софи в это время была занята другим. Она уже несколько минут не спускала глаз с того самого молодого англичанина, который подал ей перчатки в Бадене и который решительно теперь ехал по следам их: куда они брали билеты, туда и он.
Софи, конечно, на мгновение, но придала такое выражение глазам, что в значении ее взгляда не оставалось никакого сомнения; англичанин при этом слегка улыбнулся и потупился.
-- Madame! -- обратился к Софи господин в поношенном пальто (это был их проводник): -- угодно вам пешком или на лошади ехать на гору?
-- А как страшнее? -- спросила она его.
-- Некоторые дамы боятся верхом, а другие нет.
-- Ну, так я поеду верхом и на самой сердитой лошади! Смотрите, такую мне и дайте!
-- Вы получите коня, достойного вас! -- сказал ей вежливый швейцарец.
Софи говорила громко и при том опять взглянула на англичанина.
Тот опять улыбнулся своею хорошею улыбкой.
-- Что за глупости ехать в гору на сердитой лошади!
-- Я так хочу, и в ледники еще пойду, -- отвечала Софи.
Бакланов пожал плечами. Они, как выехали из Бадена, все ссорились.
В Арту проводник провел их в гостиницу.
Англичанин тоже пришел туда.
Софи переменила туалет и вышла в черном с длиннейшим шлейфом платье и шляпке a la Гарибальди.
Бакланов все это время был на улице и смотрел, чтобы в самом деле не привели бешеных лошадей.
-- О, нет! У нас таких нет! -- успокаивал его проводник.
Софи стояла перед зеркалом и начала поправлять свои волосы, которые, по густоте своей, никак не укладывались под шляпку.
-- Как идет к вам этот наряд! -- осмелился наконец обратиться к ней с первыми еще словами англичанин, и при этом весь вспыхнул.
-- Вы находите? -- спросила Софи.
-- Да, -- проговорил англичанин.
-- Вы едете на Риги? -- спросила его Софи.
-- Д-да! -- протянул еще раз англичанин. -- А вы потом куда поедете? -- прибавил он уже робко.
-- В Париж.
-- И я! -- сказал англичанин.
-- О, это хорошо! -- воскликнула Софи и, молодцевато похлопывая себя хлыстом по платью, пошла навстречу Бакланову.
-- Все готово, -- сказал тот.
-- Allons! -- обратилась Софи к англичанину.
Тот пошел.
-- Софи! Софи! -- кричал Бакланов, едва поспевая за ней.
Англичанин ехал от них в некотором отдалении около своего проводника, который нес ему плед, подзорную трубу и стулья в палках.
-- Monsieur! -- воскликнула вдруг Софи, обертываясь к нему: -- угодно вам ехать со мною рядом?..
Англичанин подъехал к ней.
Бакланов нарочно стал отставать, чтобы не подать виду, что ему неприятно.
-- Поскачемте! Кто из нас кого перескачет! -- сказала Софи: -- дайте руку; вот этак виднее, кто у кого впереди!.. -- прибавила она, протягивая свою ручку. Англичанин, совсем сконфуженный, взял ее.
-- Тише, тише, Софи! -- закричал опять Бакланов, поскакав.
Проводники тоже бежали.
-- Так, messieurs, нельзя! Нельзя! -- говорили они.
-- Так ездить на чужих лошадях нельзя! -- передавал их слова Бакланов Софи.
-- Я им заплачу! -- отвечала та и вскоре потом, вместе с англичанином, совсем скрылась из глаз Бакланова и проводников, которые нашли их уже около маленькой гостиницы, где Софи преспокойно сидела и пила пиво.
-- Что это, Софи: и пиво наконец пить! -- воскликнул Бакланов, не могший удержать своей досады.
-- Оно очень вкусно, -- отвечала Софи и затем ловко и без всякой помощи сама вскочила в седло.
Проводник умолял ее ехать осторожнее.
Тронулись.
Дорога шла чем дальше, тем круче и опаснее. Там, где она суживалась и к ней с одной стороны прилегали нависшие скалы, а с другой -- почти прямою стеной шел обрыв, которому дна было не видно, там именно Софи и начинала понукать лошадь. Умное животное не знало, как вести себя: оно и не слушалось ее слегка трусило...
Англичанин, на своем коне, преспокойно следовал за нею.
-- Madame est fort imprudente! -- восклицали почти беспрерывно проводники.
Вблизи самой гостиницы есть выдающийся мыс, по которому идут две дороги: одна несколько отступя, а другая по самой закраине, и с нее действительно открывался великолепный вид склонов гор, лесов... летевшие внизу в воздухе птицы казались маленькими черными точками... человек, двигающийся по одной из тропинок на утесе, понагнулся несколько вниз, и казалось, что вот-вот упадет; города и деревни представлялись шишками, пароход -- крошечною лодочкой.
Сердце замирало, мутился разум глядеть вниз!.. Какое-то странное желание ринуться туда поднимало ужасом на голове вашей волос.
Перед отелем наконец они спешились. Горный воздух сейчас же дал себя почувствовать. Бакланов советовал Софи итти переодеться, но она отвечала ему только насмешливым взглядом.
-- Давайте, побежимте вниз! -- сказала она англичанину, показывая на один из крутейших скатов.
Тот молчаливым кивком головы изъявил согласие.
Они побежали. Видно было, как Софи все быстрее и быстрее стремилась и заметно не имела сил остановить самое себя; вдруг, при одном изгибе дорожки, перед ней, в нескольких саженях, открылся обрыв. Софи сделала движение назад; но нет: ее несло вперед!.. Перед глазами ее уже чернела пропасть!.. Англичанин в это время, совершенным козлом, перебежал ее, на всем маху повернулся к ней лицом и, с нечеловеческим усилием опершись одною ногой, распустил руки. Софи упала ему в объятия. Несколько минут они колебались: в пропасть ли им упасть, или остаться на месте.
Бакланов, видевший все это с горы, всплеснул руками и отвернулся в ужасе.
Софи, опершись на руку своего кавалера, начинала тихо и томно взбираться на гору.
Солнце между тем начинало садиться.
Вся наехавшая публика вышла любоваться его закатом.
Горы, как остроконечные волны, шли кругом всего горизонта. Миллионы оттенков пробегали по нем. По вершинам большей части из них вспыхивали ледники и снег. Солнце красноватым шаром спускалось в разрез двух гор.
С долин и с озер, как бы к собратам своим, поднимался и лез по утесам туман. Деревень и озер было почти не видать. Думы Бакланова невольно возвысились. Ему мечталось, что тут, где-нибудь на вершине, в облаках и на своем золотом от солнца престоле, восседает сам Саваоф, в громах и славе царствующий и управляющий вселенною!
Туманы земли окончательно слились с туманами неба, и все превратилось в какое-то безразличное, темно-сероватое море. И так осталось на несколько часов...
Наконец тени ночи дрогнули. Туман побелел; между несколькими горами прорезалась бледно-розовая полоса утренней зари. Напротивоположной стороне, как бы умывшись и обрядившись, ясно белели лежащие на вершинах снега.
Публика опять высыпала на край горы.
Молодой англичанин тоже стоял тут, завернувшись в свой плед. Но ни Бакланова ни Софи не было.
Наша смелая путешественница чуть не умерла в ту ночь: с ней сначала была истерика, потом жар, а теперь она лежала в постели, с лицом пылающим, вся разметавшаяся и со взбившимися волосами.
Бакланов сидел около нее с испуганным лицом и держал ее руку.
-- Как можно быть такой неосторожной! -- заговорил он наконец, видя, что Софи несколько успокоивается.
-- Что ж, когда мне грустно!.. тошно!.. скучно! -- воскликнула она со слезами на глазах.
-- Все оттого, что ты ничем не хочешь заняться. Ты читать даже не хочешь и не любишь.
-- Ты много сам читаешь? -- возразила она ему с насмешкою.
-- Что же, ахать по-твоему на каждом шагу?
-- А главное, ты никого не любишь!
Последние слова Бакланов проговорил и потупился.
-- Он-то любит! Кто бы говорил, только не ты! -- вскричала Софи с досадой. -- Отойдите от меня, мне и так душно!.. -- прибавила она.
Бакланов отошел.
Софи между тем начала мало-по-малу смыкать глаза. Обрадованный этим Бакланов, свернувшись кое-как на диванчике, тоже начал дремать.
Когда они проснулись, полдневное солнце совершенно сняло с окружающих видов таинственный характер вечера и рассветающего утра, и очень уж хорошо было видно, что там, пониже, вблизи человеческих жилищ, гораздо лучше, чем на этих голых мертвых вершинах.
-- Поедем отсюда поскорее! -- было первое слово Софи.
-- Сейчас, -- отвечал Бакланов, проворно вставая.
-- Только, пожалуйста, где бы этих гор проклятых не было: противны они мне! -- восклицала Софи.
-- Самое лучшее в Веве: там нет ни гор ни людей, отдохнем и вполне насладимся деревней.
-- Да, -- подтвердила Софи.
Бакланов вышел распорядиться. Софи встала и потянулась. Она чувствовала ломоту во всем теле. Цвет лица у ней был очень нехорош.
-- О, какая скука это путешествие! Все болит, вся грязная!..
И Софи чуть не заплакала.
Бакланов шел около нее пешком.
Когда они проехали первую долину, то, обернувшись назад, оба невольно и в голос воскликнули:
-- Господи! Где мы были!
Дорожка, по которой они сходили, казалась тоненькою леноточкой.
-- Это monsieur англичанин едет, -- сказал проводник.
-- Чтобы чорт его драл! -- произнес Бакланов.
Но Софи ничего не сказала.