Поиск по творчеству и критике
Cлово "1812"
Входимость: 2. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 114кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 76кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 10кб.
Часть текста: что и дало мне возможность приняться за мое дело, которое я уже предначертал себе давно, но принялся за него последнее только время, а именно: написать большой роман под названием "Масон". В настоящее время их нет в России ни одного, но в моем еще детстве и даже отрочестве я лично знал их многих, из которых некоторые были весьма близкими нам родственниками; но этого знакомства, конечно, было недостаточно, чтобы приняться за роман... В настоящее время в разных наших книгохранилищах стеклось множество материалов о русских масонах, бывших по преимуществу мартинистами; их ритуалы, речи, работы, сочинения... всем этим я теперь напитываюсь и насасываюсь, а вместе, хоть и медленно, подвигаю и самый роман мой" [А. Ф. Писемский. Письма, М. -Л., 1936, стр. 398]. Личные воспоминания писателя о масонах-родственниках, среди которых выделялся его двоюродный дядя Ю. Н. Бартенев, сыграли, конечно, в процессе создания романа свою роль, но замысел романа возник не только на основе личных воспоминаний. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Писемский...
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Часть текста: как будто они в самом деле совершили какой-нибудь великий, а для кого-то очень полезный подвиг. Описанная мною свадьба, конечно, имела тот же характер. Молодая, с приличною томностью в лице, пила каждое утро шоколад и меняла потом, раза два и три, свой туалет. Часа в два молодые обыкновенно садились в карету и отправлялись с визитами, результатом которых в их мраморной вазе появились билетики: Comte Koulgacoff [Граф Кулгаков (франц.).], m-me Digavouroff, nee comtesse Miloff [госпожа Дигавурова, урожденная графиня Милова (франц.).], Иван Петрович Захарьин, генерал-лейтенант, Serge Milkovsky [Сергей Милковский (франц.).], Петр Николаевич Трубнов, флигель-адъютант, и так далее; был даже какой-то испанский гранд Auto de Salvigo [Ауто де Сальвиго (исп.). ] - словом, весь этот цвет и букет петербургского люда, который так обаятельно, так роскошно показывается нашим вульгарным очам на Невском проспекте и в Итальянской опере и сблизить с которым мою молодую чету неусыпно хлопотала приятельница Полины, баронесса. В какой мере все это тешило самолюбие героя моего, - сказать трудно; во всяком...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: глядела на поляну, облитую бледным лунным светом. В прихожую пришел Гаврилыч и начал что-то бунчать с сидевшей тут горничной. - Что ты, гренадер, зачем пришел? - крикнул Петр Михайлыч. - К вама-тка, - отвечал Терка, выставив свою рябую рожу в полурастворенную дверь. - Сматритель новый приехал, ачителей завтра к себе в сбор на фатеру требует в девятом часу, чтоб биспременно в мундерах были. - Эге, вот как! Малый, должно быть, распорядительный! Это уж, капитан, хоть бы по-вашему, по-военному; так ли, а? - произнес Петр Михайлыч, обращаясь к брату. - Да-с, точно, - отвечал тот глубокомысленно. - Где же господин новый смотритель остановился? - продолжал Петр Михайлыч. - На постоялом, у Афоньки Беспалого, - отвечал с какой-то досадой Терка. - Да ты сам у него был? - Нету, не был; мне пошто! Хозяйка Афоньки, слышь, прибегала, чтоб завтра в девятом часу в мундерах биспременно - вот что! - Так поди обвести! - Сегодня нету, не пойду: не достучишься... поздно; завтра обвещу. - И то пожалуй; только, смотри, пораньше; и скажи господам учителям, чтоб оделись почище в мундиры и ко мне зашли бы: вместе пойдем. Да уж и сам побрейся, сапоги валяные тоже сними, а главное - щи твои, - смотри ты у меня! - Ну-ко, заладил, щи да щи! Только и речей у тебя! - проговорил инвалид и, хлопнув ...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: что нет ни одного чисто-эстетического журнала. Получив приглашение, я предугадывал, что умысел иной тут был. По приезде моем, Бакланов прежде всего представил меня Софи, которая, совершенно как хозяйка, сидела за чайным прибором. -- Ваша супруга? -- спросил я, зная, что он уже несколько лет был женат. -- Нет, это кузина моя, m-me Ленева! Она ненадолго приехала в Петербург и была так добра, что взялась быть у меня хозяйкой. По маленьким розовым пятнышкам, выступившим при этом на щечках Софи, и по не совсем спокойному поклону, я сейчас же понял, что тут было что-то такое, да не то! Бакланов между тем повернул меня и познакомил с другим молодым человеком, джентельменски одетым и с чрезвычайно красивыми бакенбардами. -- Monsieur Юрасов!.. наш бывший губернский стряпчий, а теперь обер-секретарь, -- сказал он. Я и без того, впрочем, догдывался, что это должен быть правовед и лицеист. Бакланов затем обернул меня в третью сторону -- там стоял в толстом драповом сюртуке, с низко опущенною на талии сабельною перевязью, молоденький офицер, с вздернутым носом и вообще с незначительною физиономией. -- Monsieur Петцолов! -- сказал он: -- сын вашей бывшей губернаторши. Я не без любопытства посмотрел на этого господина, бывшего некогда столь милым шалуном и теперь выросшего почти до сажени. На мой поклон он поклонился полунебрежно и опять оперся на свою саблю. Этой позой он, кажется, по преимуществу был доволен. Мы уселись. -- Я вот сейчас, -- начал Бакланов: -- рассказывал этим господам, что намерен приступить к изданию журнала чисто-эстетического. Я покраснел и потупился при этом. Последнее время столько господ говорили мне о своем намерении издавать журнал, столько приступали к этому, что стало наконец совестно слушать, как будто бы взрослый человек вам говорил:...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: записать на ноты. Вдруг на двор к Рыжовым влетела вся в мыле тройка Егора Егорыча, а вместе с нею и он сам, торча незаметной фигуркой из своих широких пошевней, закрытых полостью. У крыльца Егор Егорыч что-то такое пробормотал кучеру и почти с не меньшей быстротой, как несся и на тройке, влетел в переднюю, а затем и в залу, так что Муза едва успела приостановиться играть. - Играйте, играйте!.. - крикнул он ей. Муза повиновалась ему и стала было играть, но Марфин недолго слушал ее и, усевшись на ближайший к фортепьяно стул, спросил: - Где ваша мать и Людмила? - Они уехали в Москву, - отвечала Муза, все еще остававшаяся под влиянием своего творчества. Егор Егорыч, кажется, желал порасспросить еще, но, потерев себе лоб, передумал и сказал: - А где Сусанна Николаевна? Странное дело: Сусанну Егор Егорыч никогда не называл одним именем, как называл он Людмилу и Музу, а всегда с прибавлением отчества, точно желая тем выразить какое-то инстинктивное уважение к ней. - Сусанна с тетей у обедни, - проговорила Муза, опять-таки более занятая своей музыкальной фантазией, чем вопросами Егора Егорыча. Он заметил, наконец, это и снова предложил своей скороговоркой: - Играйте, играйте!.. Мне очень приятно вас слушать. Муза принялась было продолжать свою фантазию, но у нее стало выходить что-то очень нескладное: при посторонних лицах она решительно не могла спокойно творить. Впрочем, к общему удовольствию обоих собеседников, в это время вместе с теткой-монахиней возвратилась Сусанна. Войдя в залу и увидав Егора Егорыча, она удивилась и, по обыкновению, покраснела. Монахиня же, увидав мужчину, попятилась, как бы от черта какого, назад в переднюю, а потом и совсем ушла в свою комнату. Тетя эта была родная сестра адмиральши и своей стыдливостью и дикостью превосходила во сто раз Сусанну. Не выходя никуда, кроме церкви, она большую...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: не было, да не было еще и омнибусов; словом, огулом, скопом, демократического передвижения не происходило по всему Петербургу, а на Невском и тем паче; ехали больше в каретах; вместо пролеток тогда были дрожки, на которые мужчины садились верхом. Как бы то ни было, впрочем, Невский проспект в то уже время считался, особенно между двумя и пятью часами дня, сборным местом щегольства, богатства, красоты, интеллигенции и молодцеватости. Дамы обыкновенно шли по оному или под руку с мужчинами, или в сопровождении ливрейных лакеев, причем, как выразился один тогдашний, вероятно, озлобленный несколько поэт, шли: "гордясь обновой выписной, гордяся роскошью постыдной и красотою незавидной". Мужчины весьма разнообразных возрастов почти все были в круглых пуховых шляпах, под коими они хранили свои завитые у парикмахеров алякоки, и самые франтоватые из них были облечены в длинные и по большей части из белого сукна сюртуки с выпущенными из задних карманов кончиками красных фуляровых носовых платков; тросточки у всех были тоненькие, из жимолости, более пригодные для того, чтобы отдуть своего ближнего, чем иметь в сих посохах опору для себя. Точно в таком же наряде в одно между двух- и пятичасовое утро шел по Невскому и Крапчик. Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич, приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел его буква в букву по рецепту "Сына отечества" [29] , издававшегося тогда Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик - не хочу того скрывать вышел ужасен: его ...
Входимость: 1. Размер: 114кб.
Часть текста: на старом основании и что надо фундаментально переделать. Всего этого наследства разом не оглядишь; оно, как и все русское, велико н обильно. Посмотрим на первый раз, что оставили нам наши первоклассные романисты, лучшие представители русской поэзии сороковых и пятидесятых годов. Вопрос, поставленный мною, шире, чем может подумать читатель. Романы Писемского, Гончарова и Тургенева имеют для нас не только эстетический, но и общественный интерес; у англичан рядом с Диккенсом, Теккереем, Бульвером и Эллиотом есть Джон Стюарт Милль; у французов рядом с романистами есть публицисты и социалисты; а у нас в изящной словесности да в критике на художественные произведения сосредоточилась вся сумма идей наших об обществе, о человеческой личности, о междучеловеческих, семейных и общественных отношениях; у нас нет отдельно существующей нравственной философии, 1 нет социальной науки; стало быть, всего этого надо искать в художественных произведениях. Я говорю: надо искать , потому что не может же быть, чтобы люди, имеющие знакомых, жену, детей, состоящие на государственной или частной службе, и притом сколько-нибудь способные размышлять, не составляли себе известных понятий о своих отношениях, о жизни и ее требованиях; не может быть, чтобы, составив себе эти понятия, они не делились ими с теми, кто может их понимать. Вместо того чтобы сообщать результаты своих наблюдений в отвлеченной форме, они стали облекать идею в образы. Многие из наших беллетристов сделались художниками потому, что не могли сделаться общественными деятелями или политическими писателями; что же касается до истинных художников по призванию, то они также должны были какою-нибудь стороною своей деятельности сделаться публицистами. Кто, живя и действуя в сороковых и пятидесятых годах, не проводил в общественное сознание живых, общечеловеческих идей, того мы уважать не можем, того потомство не поместит в число благородных деятелей русского слова. Гг. Фет, ...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: переднюю, чтобы узнать, кто именно приходил за Вихровым, и когда ему сказали, что - m-lle Прыхина, он впал в крайнее недоумение. "Неужели же у него с этой госпожой что-нибудь было?" - подумал он, хотя господин Кергель, как увидим мы это впоследствии, вовсе не должен был бы удивляться тому!.. Не ограничиваясь расспросами в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно поехал Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на другой день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский барин действительно приезжал и всю ночь почти сидел у г-жи Фатеевой, которая у них останавливалась. Сомнения теперь не оставалось никакого. Кергель о всех этих подробностях, и не столько из злоязычия, сколько из любви и внимания к новому приятелю, стал рассказывать всему городу, а в том числе и Живину, но тот на него прикрикнул за это. - Твое пуще дело; лучше бы молчал. - Да я, кроме тебя, никому и не говорил, - солгал Кергель. - Не говорил уж, я думаю, - возразил Живин, зная хорошо болтливость приятеля. Слухи эти дошли, разумеется, и до Юленьки Захаревской; она при этом сделала только грустно-насмешливую улыбку. Но кто больше всех в этом случае ее рассердил - так это Катишь Прыхина: какую та во всей этой истории играла роль, на языке порядочной женщины и ответа не было. Юлия хотя была и совершенно чистая девушка, но, благодаря дружбе именно с этой m-lle Прыхиной и почти навязчивым ее толкованиям, понимала уже все. Вихров между тем окончательно дописал свои сочинения; Добров переписал ему их, и они отправлены уже были в одну из редакций. Герой мой остался таким образом совершенно без занятий и в полнейшем уединении, так как Добров отпросился у него и ушел в село к священнику, помочь тому в работе. В одно утро, наконец, комнатный мальчик доложил ему, что приехали гости - Живин и Кергель. Вихров от души обрадовался...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: и о себе, - в том только нахожу успокоение и утешение, что молюсь, и одно меня смущает: прежде я всегда ходила за обедни, за всенощные; но теперь мне гораздо отраднее молиться, когда в церкви никого нет. Что это такое и не грешно ли это, - понять не могу! На днях я ходила с нашей старушкой-горничной в Кремль и была там во всех церквах. Службы в это время нигде не было, и я так усердно молилась, что даже перезабыла все молитвы и только повторяла: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" В Архангельском соборе я больше всего молилась. Там все гробницы царей, и тут какой-то господин рассказывал двум дамам об этих гробницах. Мне очень хотелось подойти послушать, но я не посмела, и мне уж наша Марфуша рассказала, что когда в соборе похоронили царя Ивана Грозного, который убил своего сына, так Николай угодник на висевшем тут образе отвернул глаза от гробницы; видела я и гробницу младенца Димитрия, которого убили по приказанию царя Бориса [53] . Господи, думала я, если нам жить так трудно, то каково же жить царям? Мы заботимся и думаем только об родных наших, об себе, а они - обо всех нас. Недаром мне мамаша рассказывала, что когда она жалела покойного отца, очень устававшего на службе, так он сердился на нее и говорил, что цари побольше нашего работают, да не жалуются!" Егора Егорыча несказанно поразило это письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил смысл письма: Сусанна до того домолилась, что могла только повторять: "Господи, помилуй!". "Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну", - сказал он сам себе и, не откладывая времени, сел за письмо к Сусанне, которое вылилось у него экспромтом и было такого...
Входимость: 1. Размер: 76кб.
Часть текста: в то время, когда Гоголь стал являться с своими первыми произведениями{523}. Нужно ли говорить, что то был период исключительно пушкинский, не по временному успеху поэта и его последователей{523}, но по той силе, которую сохранило это направление до наших дней, и, когда уже все современное ему в литературе забывается и сглаживается, оно одно мужает и крепнет с каждым днем более и более. Но в массе публики того времени это было несколько иначе; отдавая должное уважение поэту, она увлекалась и многим другим: в ней не остыла еще симпатия, возбужденная историческими романами Загоскина и Лажечникова{523}, авторитеты - Жуковский и Крылов - еще жили и писали{523}. Кроме того, Марлинский все еще продолжал раздражать воображение читателей напыщенными великосветскими повестями и кавказскими романами{524}, в которых герои отличались сангвиническим темпераментом и в то же время решительным отсутствием истинной страсти. Полевой компилировал драмы из Шекспира, из повестей, из анекдотов и для произведения театрального эффекта прибегал к колокольному звону{524}. Кукольник создавал псевдоисторическую русскую драму и производил неподдельный восторг, выводя на сцену в мужественной фигуре Каратыгина Ляпунова{524}, из-за чего-то горячащегося и что-то такое говорящего звучными стихами. Барон Брамбеус, к общему удовольствию, зубоскалил в одном и том же тоне над наукой, литературой и над лубочными московскими...